Джим Шепард - Книга Аарона
КОГДА МЫ В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ ПРИШЛИ К «БЕССМЕРТНОЙ ДЫРЕ», перед ней стоял немецкий солдат, а в это время еврей в комбинезоне разгружал ручную тележку, наполненную металлическими листами. В доме по той же стороне была косая крыша со слуховыми окнами, которые закрывали тебя от улицы, и мы поднялись наверх, чтобы посмотреть, что происходит. Эту точку мы нашли неделей раньше. Туда можно было добраться через люк в потолке рабочей подсобки на верхнем этаже. Мы все помещались между слуховыми окнами, и время от времени один из нас мог приглядывать за тем, что происходит внизу.
Рабочий закрывал дырку листами железа и вколачивал в них гвозди для каменной кладки. Его молоток так громко отбивался от металла, что София закрыла уши пальцами.
– Их быстро вытащат, – сказал Борис, присмотревшись. Он курил одну из своих фирменных сигарет. Он собирал их на улице и вставлял в середину булавку, чтобы докуривать до самого конца.
– Такой приятный бриз, – сказала Адина.
Мы остались наверху, чтобы отпраздновать день рождения Софии. Лутек сказал, что ему тоже скоро исполнится тринадцать, и Адина заставила каждого из нас написать Софии записку с пожеланиями и отдать ей в качестве подарка. София прочитала каждую записку, которую ей вручили, после чего сложила их в мешочек, который носила на поясе. В моей было написано: «Ты самый добрый человек из всех, что я знаю» и «Спасибо за то, что делаешь нас счастливее».
Затем пришла очередь наших подарков. Борис подарил ей засахаренные вишни в свертке из газетной бумаги. Лутек презентовал шарф с узором из созвездий. Адина дала ей банку варенья. Я подарил ей миниатюрную черную книжечку, на обложке которой было написано «Мой дневник».
София поблагодарила нас и сказала, что мы все должны обязательно попробовать вишни и что это был один из лучших дней рождения в ее жизни.
– Знаю, в это трудно поверить, – сказала она.
Она рассказала, как когда была совсем маленькой и семья еще жила в хорошей квартире, ее мать запрещала ей играть с другими детьми во дворе, и вместо игр в один из дней рождения ей пришлось довольствоваться тем, что разбрасывать с балкона лоскуты и самодельные игрушки, выкрикивая: «Сюда, дети, держите, это вам!», и потом наблюдать за тем, как они играют. А один из этих детей написал мелом у них на лестничной клетке: «София – сумасшедшая».
– Хороший вышел день рождения, – сказала Адина, после чего спросила, как себя чувствует Сальция, и София сказала, что ей, может быть, стало бы лучше, если бы они придумали, как ее подбодрить. Когда они переезжали в гетто, она не взяла своего любимого мягкого мишку, потому что хоть в семье и не знали, куда направляются, она предчувствовала, что это будет какое-то нехорошее место.
– Ну вот, еще одна чудесная история в день рождения, – наконец сказал Лутек.
– Теперь у нее другой медведь, – сказала она ему.
Адина вспомнила, как ее поймали на прошлый день рождения. Одна полька схватила ее на арийской стороне и стала кричать на всю улицу, что у Адины еврейский нос. София спросила, что случилось потом, и Адина сказала, что никому не было дела до ее носа, и в ответ она спросила: «А какой, по-твоему, нос у тебя? Да ты только посмотри в зеркало!» – и после такого женщина отпустила ее и убежала.
Лутек сказал, что проголодался. София заметила, что теперь после того, как семья доедала суп, ее брат Леон надевал горшок на голову и до блеска вылизывал дно.
Адина сказала, что во Франции люди готовят картошку в масле, а не в воде, и София заметила, что жаренная в масле картошка должна быть невероятно вкусной, а Борис сказал, что, наверное, так оно и есть, но хорошему маслу можно найти применение получше.
Мы с Борисом обернулись и посмотрели на другой край канавы. Еврей в комбинезоне закончил работу, и они с немецким солдатом ушли, и одна из банд уже стояла вокруг дырки. Парень с ломиком поддел стальной лист и оторвал от кирпича, и гвозди отошли очень легко, как и предсказывал Борис. Лист был отогнут, но потом вдруг как по волшебству появились немецкий офицер и трое желтых полицейских. Двое ребят попытались протиснуться в дырку, но вдруг на другой стороне раздались крики и их за ноги втянули обратно. По команде немецкого офицера они все выстроились в шеренгу у стены. У этого офицера не было руки.
– Это тот самый, – сказал Борис.
– Я сам понял, – ответил я.
Витоссек приказал каждому сдать все деньги и, пересчитав их, объявил, что собирается их оштрафовать за контрабанду на эту сумму. Они стояли у стены. Немец заметил старого еврея, который бежал по другой стороне улицы соседнего квартала, и позвал его. Одному из желтых полицейских пришлось переходить на другую сторону, чтобы привести старика. С нашей точки было видно, как трясется еврей.
– Сколько тебе лет? – спросил Витоссек.
Шестьдесят шесть, ответил ему старый еврей, и тогда Витоссек отсчитал шестьдесят шесть злотых и засунул их старику в карман рубашки.
– А теперь иди, куда шел, – сказал он.
Он дал еще какое-то указание тому же желтому полицейскому, тот ушел и вернулся еще с тремя евреями. Витоссек полюбопытствовал об их возрасте и заплатил соответствующие суммы в злотых. Последняя женщина сказала, что ей пятьдесят, и он отсчитал последние сорок восемь злотых, сказав, что теперь это был ее новый возраст. Когда она ушла, он обернулся к контрабандистам и сказал: «Я – хороший немец, разве не так?» Они согласились, и он ушел вместе с желтыми полицейскими, и, как только он исчез из виду, все трое ребят разбежались.
В ПЯТНИЦУ Я СНОВА ПРОЖДАЛ ТРИ ЧАСА, после чего вышел Айзик, чистильщик обуви, и сообщил, что Лейкин сказал мне прийти еще раз в понедельник. В понедельник Лейкин наконец провел меня в свой кабинет, который помещался в комнате возле туалета. Он развел руки в стороны так, будто хотел обнять всю Польшу, и поинтересовался, что я об этом думаю. Я сказал, что в этом доме красивая передняя.
Он сказал, что Витоссек и другие немцы из Полиции Безопасности собирали отдел по борьбе с преступностью и что Лейкин выбрал меня в качестве его члена.
– Они не столько охотятся на контрабандистов, сколько хотят их регулировать. Ты же знаешь, как немцы любят держать все в порядке.
– Я ничего ни о чем не знаю, – сказал я.
– Конечно, продолжаешь придерживаться своей старой позиции, – сказал он мне. – Но ты ведь знаешь ту старую шутку, которая снова приобрела популярность. Когда встречаются два еврея, один говорит другому: «По статистике, один из нас должен доложить в гестапо».
– Да, слышал я эту шутку, – ответил я ему.
– Конечно, никакой зарплаты не предусмотрено, но имеются другие привилегии, – сказал он. – В том числе влияние в трудовых лагерях.
– Я до сих пор понятия не имею, что должен делать, – сказал я.
– Пока что ничего, – ответил он. – Может, какие-нибудь небольшие отчеты. А может, даже они не понадобятся.
Я сидел на стуле, а он смотрел на меня. За столом он казался таким маленьким, что создавалось впечатление, будто бы он стоит на коленях на полу. За окном слышалось, как играет аккордеонист.
– Так я могу идти? – спросил я.
– Нет, – ответил он.
Он перевел внимание на бумаги, которые лежали перед ним. Поставил подпись на двух и произвел какой-то издевательский звук при виде третьей. Затем он поднялся, обошел стол спереди и сказал, что выменял себе новые сапоги, после чего сделал несколько приседаний, чтобы их растянуть.
– Ты слышал, что немцы уже в Ленинграде? – спросил он. Я покрутил головой. – Представь, Гитлер видит в раю Иисуса и говорит святому Петру: «Эй, почему у этого еврея нет повязки?» А святой Петр отвечает: «Оставь его в покое. Он – сын начальника».
– Хорошая шутка, – сказал я ему после того, как мы немного помолчали.
– Ты как те лавочники, которые прячут товары под пальто и подходят к клиентам, только если знают их в лицо, – сказал он. – Это мне в тебе нравится.
– Спасибо, – ответил я.
– Нам нужно держаться друг друга, – сказал он мне. – Страшно смотреть, как немцы нас разделяют.
– Так я могу идти? – спросил я.
– Ты помнишь, что почувствовал, когда впервые увидел табличку «Евреям здесь не место» в витрине еврейского магазина? – спросил он.
Другой полицейский распахнул дверь и сказал Лейкину, что наконец пришел один из его братьев Чаплинских. Лейкин бросил полицейскому две пачки сигарет, и тот сказал, что Чаплинские тоже курят. Лейкин бросил ему еще две.
– А еще, разве они оба не были законниками? – поинтересовался полицейский.
– Кажется, были, – сказал ему Лейкин. – Еще в Лодзи.
– Здесь прямо собралась какая-то коллегия адвокатов, – сказал полицейский. Он добавил, что Майлер тоже был законником и что, к слову, он до сих пор пытается выяснить, куда выслали семью его жены.
– Поляки жалуются, что мы пользуемся привилегией, потому что их всех посылают за границу, а мы, по крайней мере, работаем дома, – сказал ему Лейкин.
