Александр Грачёв - Падение Тисима-Реттоо
— Нет худа без добра! — прокричал Грибанов, глядя на компас и на океан. — Ветер несет нас к островам. Если его направление не изменится, ночью мы будем в районе мелких островов.
К полудню шторм разгулялся баллов на восемь-девять. Ветер рвал одежду на людях, со страшной силой трепал тенты, пытаясь сорвать их. В воздухе висела горько-соленая морская пыль. На гребнях волн кипели огромные белые буруны. Всякий раз, когда на них наносило шлюпку, у всех замирало сердце: казалось, сию минуту суденышко развалится. Но оно выдерживало. Беда была в том, что вода в шлюпке стремительно прибавлялась. Теперь уже все, включая и Стульбицкого, вооружились банками и брезентовыми сумками и отливали воду с отчаянием обреченных. После того как на одном из бурунов шлюпку сильно ударила встречная волна, вода стала прибывать быстрее, чем ее отливали. Шлюпка стала заметно оседать. Под кормовой тент кинулся Борилка. Вскоре оттуда высунулось его перекошенное от страха лицо.
— Где угодно найдите гвоздь! — прогремел его бас. — Хоть один. И подайте мне быстро с молотком! Шпангоут отошел от килевого бруса, я пока, держу его…
Грибанов, не долго думая, схватил топор и отколол часть привального бруса против переднего сиденья. Он раздробил кусок древесины на щепы, извлек оттуда три крупных гвоздя.
— Проверь все шпангоуты! — крикнул он, пересиливая грохот воды. — Лучше проверь!
— Киль держится прочно, — прогудел Борилка из-под тента. — Я тут подкреплю соседние шпангоуты. Дайте мне каких-нибудь тряпок, зашпаклевать щели!
Стульбицкий, находившийся рядом, не говоря ни слова, с ожесточением оторвал от своего габардинового реглана огромный клок — от кармана до низу, подал Борилке и снова принялся отливать воду.
Но едва боцман закончил ремонт кормы, как их постигло новое несчастье: ветром сорвало носовой тент. Парусина, словно крыло подбитой птицы, взмахнула в воздухе раз, другой, упала в воду, снова взметнулась над шлюпкой и захлопала на ветру. С правого борта она была хорошо прибита, поэтому ее, не оторвало совсем. Опережая друг друга, все кинулись на нос и общими усилиями втащили парусину на шлюпку, прижали ее. В эту минуту их вынесло на новый бурун. Вода окатила всех с головы до ног. Стульбицкий не устоял под ударом волны и перевалился через сиденье в среднюю часть шлюпки. На этот раз шлюпка зачерпнула так много воды, что если бы она попала на новый бурун, — наверняка затонула бы.
Все с ожесточением принялись отливать воду. Борилку осенила какая-то мысль. Он выхватил нож, кинулся к парусине и решительным взмахом отполосовал от нее квадратный кусок величиной с простыню.
— Вычерпывать! — задыхаясь, крикнул он и бросил другой конец брезента Грибанову.
Все без объяснений поняли, что придумал боцман. Грибанов и Борилка стали вычерпывать воду полотном. Физически сильные, они захватывали за один раз по десять-пятнадцать ведер воды, и прежде чем шлюпка оказалась на новом опасном буруне, в ней только на дне оставалась вода. В следующих промежутках между гребнями волн Борилка и Грибанов успели восстановить урезанный носовой тент, и теперь самая страшная опасность миновала, — воду, что поступала из кормы, легко успевали отливать.
В этой ожесточенной, но слаженной борьбе со стихией люди не замечали усталости, а первая их победа развеяла чувство обреченности, которое охватывало едва ли не всех в критическую минуту.
За полдень в океане произошли заметные перемены. Ветер пошел на убыль и стал заворачивать в направлении, противоположном ходу солнца. Постепенно начали исчезать белые буруны, пошли на убыль волны. За каких-нибудь полтора-два часа ветер обошел полкруга и теперь дул прямо с противоположной стороны. Однако его направление продолжало меняться, и к вечеру он снова дул с юго-востока, обойдя весь круг, или, как говорят моряки, всю картушку компаса.
Шторм слабел. Трудно сказать, что было бы со шлюпкой и ее пассажирами, если бы к рассвету он не утих совсем, — люди окончательно выбились из сил к этому времени. К рассвету небо прояснилось. Утро выдалось на редкость тихим и спокойным. На небе — ни облачка, кругом ясная, невозмутимая гладь. На юге и востоке океан сиял под солнцем, словно расплавленный свинец. Там перепархивали мелкие шаловливые вихорьки воздуха, замысловато меняя направление, оставляя матовый след на блестящей глади воды. Иногда в той стороне проходили заметные бугры зыби, неся на своих горбинах ослепительные пучки отраженных солнечных лучей. На западе с утра лежала сизая мгла.
Но постепенно прояснилась даль и на западе. Грибанов и Борилка все время всматривались туда в надежде заметить землю. И не напрасно. Около полудня Борилка, сменившись с водоотлива, долго осматривал из-под своей широкой ладони весь западный горизонт.
— Кажется, земля, — пробормотал он наконец, и все посмотрели туда.
VIII. СПАСЕНИЕ ЛИ ЭТО?
— Вижу землю! — уверенно объявил майор Грибанов. — Маленький островок…
— Это уже другой, — возразил Борилка. — Первый, смотрите левее, тот побольше.
Очертания островов проступали смутно, и нужно было до предела напрягать зрение, чтобы разглядеть их.
— Спасение ли это? — как бы про себя молвил Стульбицкий.
Ему никто не ответил, а журналист проговорил с тоской в голосе:
— Э-эх, сейчас бы попутного ветра да тумана поплотнее, глядишь, ночью как раз и притопали бы к этим островкам!..
Долго советовались, что делать. Оставаться в бездействии нельзя: течение с каждым часом уносит шлюпку прочь от этих мелких островов. А когда она окажется в районе крупных островов, лежащих отсюда к юго-западу, встречи с японцами не избежать. Было решено идти к мелким островам. За день они пройдут под веслами в лучшем случае половину пути. Вторую половину во что бы то ни стало нужно преодолеть ночью, чтобы с рассветом пристать к какому-нибудь кекуру — камню, возле которого можно будет укрыться.
Курс проложен, компас установлен, и на шлюпке снова заработали весла. На счастье людей с полудня подул легкий, ровный северо-восточный ветер, за ним потянулась мглистая пелена, а скоро привалил и туман. Правда, туман не был плотным, но видимость в океане не превышала одной мили Борилка поставил мачту и прикрепил к ней кусок паруса, который в шторм служил кормовым тентом. От носа к мачте натянули косой парус на правый галс. И хотя ветер дул с правого борта, шлюпка смогла идти прямым курсом к мелким островам.
Воронков и Борилка продолжали грести, помогая парусу. Грибанов рулил. Нужно было использовать до конца благоприятную обстановку — туман и ветер, чтобы незаметно подойти к островам.
Погода не менялась до вечера, а затем и всю ночь. За все это время никто в шлюпке не сомкнул глаз. Ночь показалась людям вечностью. Каждую минуту они были в напряжении, ожидая услышать где-нибудь шум идущего судна или всплески прибоя.
Утро пришло туманное, свинцовое. Ветер стих. Видимости почти никакой: дальше двух-трех десятков метров уже ничего нельзя было рассмотреть. Все строили предположения: подошли к островам или нет? Борилка, потягивая носом, проговорил:
— Пахнет водорослями, чувствуете?
— Значит, рядом земля, товарищи! — с горячностью произнес Воронков.
— Вон она, земля, — майор Грибанов показал на длинную полосу водорослей и мусора, показавшуюся под туманом на отшлифованной глади воды.
Он подрулил шлюпку к водорослям. Это была типичная морская «река» — неширокий поток, извивающийся среди стоячей воды. В ней плыли глянцевитые, зеленовато-бурые ленты морской капусты, пучки анфельции — осоковидной мягкой морской травы, из которой приготовляется агар-агар, попадались циновки или мешки из рисовой соломы, омытые где-то с берегов волнами и теперь растрепанные водой. Сверились по компасу: «река» шла к западу. Это было одно из ответвлений западно-океанского течения, отходящего в этом районе Курил в Охотское море.
Вскоре внимание всех привлек всплеск впереди.
— Кайра…
В тумане по воде убегала буроватая птица величиной с кряковую утку, с белым ошейником и длинным острым клювом. Распустив короткие крылья, распластавшись по воде, кайра убежала в туман.
— Она, кажется, недалеко уходит от берега? — дрожа от холода и возбуждения, спросил Стульбицкий.
— Всяко бывает, — безразлично произнес Борилка. — Но не дальше десяти-пятнадцати километров. А ну, тихо!
Все сразу умолкли и, затаив дыхание, стали слушать.
— Клянусь честью моряка, — вполголоса произнес Борилка, и сумрачные брови его распрямились, — я слышу крики птиц… Не иначе, где-то птичья колония!
— Значит, нет людей, — проговорил в тон боцману военный журналист.
Грибанов посмотрел на него.
— Людей? Японцы могут встретиться нам в любую минуту. Ни на один миг нельзя настраиваться благодушно!
