Валерий Рощин - Воздушная зачистка
Вот так встреча!
— Ну, здравствуй-здравствуй! Возмужал, окреп, товарищ старший лейтенант, — по-отечески тискает он меня в крепких объятиях и тянет к стоящему невдалеке служебному «уазику» с водителем-афганцем. — Поехали, там супруга моя ждет — уже стол накрыла.
— Виталий Васильевич, я сегодня должен прибыть в Джелалабад, — осторожно напоминаю старинному отцовскому другу.
— Не волнуйся, доложишь о прибытии вовремя, — успокаивает тот. — Я созвонился с командиром вашего полка и предупредил. Вечером из Кабула к вам вылетает «восьмерка», вот с ней тебя и отправим. Годится?
— Конечно! — улыбаясь, сажусь я в УАЗ.
Отпуск продляется на несколько часов.
Автомобиль петляет по пыльным улочкам столицы в сторону квартала, где обитают военные советники. Автотранспорта на дорогах мало, зато море пешеходов, велосипедов, вьючных животных. Иногда встречаются простенькие мотоциклы, грузовики, старые легковушки. Никаких правил дорожного движения — все передвигаются хаотично — как кому вздумается. Наверное, так принято в любом восточном городе.
Виталий Васильевич зажимает коленями автомат водителя, два магазина соединены меж собой этакой улиткой и перемотаны изоляционной лентой. Пистолет самого полковника лежит рядом на сиденье. Так безопаснее и таковы инструкции передвижения по Кабулу.
Хромых оживленно расспрашивает о дочери, о моих родителях, о родном Ровно и о мирной жизни в Советском Союзе… Я спокойно отвечаю на его вопросы, стараясь побольше рассказать именно об Ирине. Все-таки, дочь, родная для него кровинушка…
— Приехали, — докладывает он минут через двадцать.
Выпрыгиваю из машины, беру вещи и окидываю взглядом вполне приличное на фоне скромных домишек пятиэтажное здание советского проекта.
— Да, вот тут и живем, — подталкивает к двери Виталий Васильевич и со значением добавляет: — Между прочим, в соседях у нас не кто-нибудь, а сам Наджибула. Вон окна его квартиры — во втором этаже…
Дверь открывает мама Ирины — приветливая темноволосая женщина. Поцеловав меня (как-никак сын давних и хороших знакомых!), приглашает в зал. В центре большой комнаты уже накрыт стол: отваренные пельмени, парочка салатов, фрукты. И, конечно, запотевшая бутылка русской водки…
Часом позже чета Хромых вдруг вспоминает о сумке, переданной дочерью из Союза. Торжественно открывают «молнию» и начинают изучать содержимое.
— Странно, зачем мне тут еще один свитер? — недоумевает пожилой полковник.
Его супруга удивленно вторит, шелестя плотной упаковочной бумагой:
— Два бокала, будто у нас тут нет посуды. Мои шерстяные носки…
Меня разбирает смех, но я изо всех сил сдерживаюсь и вида не подаю. А между тем, мной только что разгадана невинная уловка девушки. Вероятно, собирая посылочку, она просто хотела, чтобы жених лишний раз повидался с ее родителями — будущими тещей и тестем…
* * *На стоянке аэродрома, куда зарулила прилетевшая из Кабула «восьмерка», первым встречает Генка Сечко. Обняв меня и взвалив на плечо тяжелую поклажу, шагает рядом по направлению к модулям. И засыпает вопросами: что нового в Союзе? Как дела дома? Чем занимался?..
Опять приходиться рассказывать… Почти то же самое, что и родителям Ирины.
Внезапно Генка тормозит.
— А главную новость знаешь?
— Нет, — недоуменно смотрю на него, — откуда же?
— Серьезно, не в курсе?
— Да говори же, черт — чего жилы тянешь?!
— Ха! Костя, нам же капитанов присвоили! На днях зачитали приказ.
— Ого! Отличная новость! — довольно улыбаюсь я и, хитро прищурившись, интересуюсь: — Небось, последний спирт у инженера выпросили?
— Отметили, конечно — не без этого! — подмигивает Гена. — А вот технический спирт, признаться, надоел, — и с намеком похлопывает по сумке: — Водочки привез?
— Привез-привез. Не забыл…
Однокашник заметно веселеет:
— Значит, сегодня устраним недостаток — и твои звездочки «обмоем»…
«Обмоем. Обязательно обмоем», — слышу я тихое позвякивание в такт шагов моего друга. На дне сумки припрятано восемь бутылок настоящей русской водки. Она на войне столь же необходима как и боеприпасы. Или медикаменты. Только крепкий алкоголь позволяет полностью расслабиться, позабыть на время осточертевшее напряжение; наконец, просто нормально выспаться. Но, увы, здесь с ней напряженка — приходиться возить аж из Союза. Во-первых, покупать водку у некоторых коллег из транспортной авиации — жутко дорого. Во-вторых, приобретать ее родимую в дукане — слишком рискованно. Ну, а в-третьих, даже в самых критических ситуациях переходить на продукцию родной парфюмерной промышленности — как-то не по-офицерски.
Поэтому и родилось неписанное правило: отправляешься по каким-то делам на родину — изволь прикупить там и привезти товарищам гостинец в виде двух-трех литров «Русской». А лучше пяти.
Конец 1986-го года и начало 1987-го сложились удачными в моей судьбе. Спустя несколько недель по возвращении в полк однообразные военные будни с тревогами, с чередой боевых вылетов, с бессонными ночами разбавило второе приятное событие: командование полка представило мой экипаж к боевым наградам. Случилось это после успешного вылета на поражение минометных позиций душманов, регулярно обстреливающих транспорт мирных жителей на трассе Кабул-Джелалабад. А в середине января подоспел приказ Министра обороны СССР о присвоении мне квалификации «Военный летчик первого класса».
Вроде бы, все складывалось как нельзя лучше. Однако существовало одно обстоятельство, весьма омрачавшее наше настроение. Этим обстоятельством стали регулярно приходящие в 335-й полк сообщения о применении душманами новейших ПЗРК «Стингер».
В полк поочередно наведывались начальник Армейской авиации полковник Григорьев с командующим ВВС 40-й армии. Оба привозили с собой закрытый материал о потерях нашей авиации. Вот и в конце октября пожаловало начальство с очередным докладом…
Я сижу в большом классе рядом с Василием Чебуниным — командиром звена Ми-24 и парторгом нашей эскадрильи. Василий — везунчик. Несколько раз по его вертолету пускали ракеты из ПЗРК, но безрезультатно. Он либо успевал увернуться, либо ракеты проходили в считанных метрах от машины. Не повезло только однажды, когда в полете на предельно-малой высоте поймал остеклением кабины птицу. Обошлось…
В полной тишине и с тоскою в душе мы слушаем о том, что за последние десять месяцев потеряно более полусотни летательных аппаратов, многие — с экипажами.
Что внезапно отыскались следы сбитого и пропавшего Су-25 — какой-то «дух» пообещал за два миллиона афгани показать, где зарыт самолет или хотя бы принести голову пилота. Чтобы скрыть следы ракетной атаки, моджахеды попросту закопали «сушку» вместе с летчиком…
Слушаем о данных афганской разведки. Будто на территории Пакистана действует более десятка учебных баз по подготовке операторов новейших «Стингеров».
Внимаем невеселым новостям о намерениях большой банды душманов захватить наш аэродром, а потом устроить показательную казнь всех летчиков и продержаться здесь не менее трех часов с тем, чтобы запечатлеть свою победу на кинопленку и передать западным телевизионным каналам.
Узнаем о каком-то странном бойце. Тот так спешил на замену, что с района Бараки отправился в Кабул пешком. Не дошел. Труп его обменяли на семь душманских.
Потом нас стращают разгулявшейся эпидемией гепатита…
А в заключении всему летному составу строго-настрого запрещают брать в полеты тетради, письма и прочие письменные документы.
— А это с чем связано? — хмуро интересуется командир полка Крушинин.
— Все просто, — отвечает заезжий чин. — В одной из операций офицер потерял блокнот. А через месяц выдержки из него растиражировала западная пресса…
«И почему мы так стесняемся этой пресловутой, западной прессы?.. — с негодованием размышляю по дороге в столовую. — Мы делаем тут нужное для нашего и афганского народа дело, и плевать бы на то, что про нас подумают и скажут на Западе! Они-то не часто оглядываются на нас и считаются с нашим мнением!..»
Настроения после таких докладов всегда отвратительное.
* * *28-го ноября пятью пусками переносных ракет душманы сбили два экипажа полка: старшего лейтенанта Владимира Ксензова и лейтенанта Игоря Козловского. Это был как раз тот первый случай, когда советское военное руководство официально признало факт применения моджахедами американского «Стингера»…
Из-за участившихся потерь экипажей во время захода на посадку, командование части разработало «безопасные» зоны снижения после выполнения полетных заданий. Отныне вертолеты занимали в этих зонах предельно малую высоту и подходили к взлетно-посадочной полосе для выполнения посадки. Какой-то срок данный метод исправно работал, но… «духи» тоже корректировали тактику и приспосабливались к менявшимся условиям.
