Олег Валецкий - ВОЛКИ БЕЛЫЕ(Сербский дневник русского добровольца 1993-1999)
В больнице ничего веселого не было. В палате со мной лежали еще трое, двое раненых в Тырново и шестидесятилетняя старушка, жившая как беженка в Яхорине, зимнем горном курорте. Ее ранило шальной пулей во время разборок ее соседа с женой, который сначала то ли ранил жену, то ли убил ее, а потом застрелился сам.
Меня интересовали военные события. Сербское телевидение ничего не сообщало, кроме победных тирад. Репортажи о взятии Тырново не содержали толковых съемок. Единственным источником информации для меня были раненые. Запомнился один парень, откуда-то из Боснийской Краины. Его группа на Игмане была обстреляна из неприятельского «Бровингера» 12,7 мм калибра, и пуля, ударив ему в ногу, просто оторвала ее. Раненых продолжали привозить: так, одна бригада, прибывшая на Игман откуда-то из Краины, сразу же после выгрузки попала под огонь минометов противника и потеряла более двух десятков человек убитыми и раненными. Не только наша больница «Коран», но и больницы в Касиндоле, и в Соколаце были полны ранеными. Даже в Белграде, в Военно-медицинскую академию везли раненых. В больнице я встретил хорвата из ХВО, лечившегося после ранения в боях с мусульманами. Уже тогда хорваты начали войну с мусульманами, а под Соколацем были размещены хорватские беженцы, бежавшие на сербскую территорию от своих вчерашних «союзников» — мусульман.
Поправился я быстро, и когда ко мне приехал командир взвода, то мы отправились на кладбище, где справляли поминки по Станое. Наша чета в то время была на Игмане, но потерь не понесла, так как противник в основном бежал. Правда, раза два наши попали под артобстрел, но все закончилось благополучно. Наконец, сербские войска и наш отряд почти без боев вошли на Игман. Мусульманская Храсница была уже накануне падения, и оттуда начиналось бегство. Паника началась и в Сараево. Сербское наступление продолжалось, наша группировка шла на соединение с войсками корпуса, шедшего со стороны Игман. Наш отряд к тому времени несколько поменял состав. На место погибших пришла новая смена, в том числе Аркан и Драгиша Никич. Драгиша, невысокий молодой человек, с черной бородой, живой и разговорчивый, как оказалось, был в составе сербских добровольцев, живших а лагере Околиште под Вышеградом.
Приехал к Алексичу еще один доброволец из Белграда (на мерседесе со своей женой) и сразу же попал в группу, шедшую как пополнение нашему отряду на Игман (но наш отряд после занятия отеля «Игман» действовал недолго).
На марше, когда люди растянулись в колону по одному, впереди шли воевода, Драгиша Никич и доброволец из Белграда. Они-то и напоролись на мусульман. Началась стрельба, в ходе которой воевода был ранен в бедро, а двое добровольцев получили по пуле в ноги. Их успели вытащить, хотя «шубара» воеводы осталась лежать на земле. Мусульманское телевидение показывало ее, хвалясь, что армия Боснии и Герцеговины убила четнического воеводу. В этот день у добровольца из Белграда был день рождения и лучшим подарком для него, думаю, было то, что он остался жив.
Я тогда уже выписывался из больницы и успел съездить к нашим раненым в Касиндольскую больницу. Те чувствовали себя нормально, хотя воевода ходить еще не мог, но Драгиша расхаживал, несмотря на рану в ноге.
Мое состояние ухудшилось, и я был вынужден вернуться в больницу, где познакомился с местным сторожем Момиром Шиповцем, родственником нашего Чубы. До войны Момир жил с отцом, матерью и двумя сестрами в районе Еврейского гробля. С началом войны он приехал в Пале, ему было двадцать восемь лет, но к военной службе он был не пригоден. Еще до войны, прыгая с трамплина, он сломал бедро. Момир пригласил меня в гости, и мы подружились. От него я узнал о жизни в Пале, где, несмотря на наступление, немало боеспособных людей скрывалось от военной службы под различными благовидными причинами. В этом мире я чувствовал себя некомфортно, мне было лучше на нашей базе, где я имел обязанности и права.
Позднее Момира все-таки мобилизовали в 1994 году и отправили на позиции на Требевиче в состав батальона 1-й Романийской бригады. В 1995 году Момир попал в сводную группу, направленную на горный массив Маевицы, и там был тяжело ранен осколками мины из миномета. Я его тогда посетил в Военно-медицинской академии и надеялся, что он выкарабкается, но в следующий мой приезд медсестра сообщила, что Момир Шиповец умер.
В больнице я серьезно занялся сербским языком, используя грамматику, подаренную Валерой Быковым, приезжавшим ко мне из Прачи. Меня навещали и другие наши ребята. При первой возможности я решил их тоже посетить. Случай представился очень скоро, в лице Огги Михайловича, который до войны работал журналистом в Сараево и уже тогда считал себя убежденным четником, что для Сараево было необычным. Причислял он себя и к «летичевцам» (сторонникам покойного Дмитрия Летчица), что было необычным уже для всей Республики Сербской, так как Летич был руководителем сербского национального движения «Збор» во время Второй мировой войны (поддерживало правительство Милана Недича, сформированного под давлением немцев в Сербии). Конечно, об Огги говорили разное, но я привык спокойно реагировать на всевозможные местные сплетни
Именно Огги стал одним из редких авторов репортажей о русских добровольцах, хотя руководство телевидения из-за каких-то соображений блокировало эту информацию. Меня уже тогда поражало сербское телевидение. По мусульманскому телевидению я не раз видел съемки боев, хотя, как правило, действовал закон «честного рыболова»: из одного убитого серба делали десять убитых «сербочетников», а пятеро русских добровольцев на Озренской превращались в несколько сот русских наемников. Сербское же телевидение репортажи с мест боев показывало очень редко, создавалось впечатление, что войны вовсе не было, а происходят какие-то мелкие провокации «бандитов Изетбетовича», которых сербское войско неизбежно разбивает. А уж то, что репортаж о 2-м РДО вышел на экран, просто удивительно.
Началось все с того, что я уговорил Огги отвезти меня на служебной машине в Прачу, а закончилось отправкой туда телевизионной группы из трех человек. Мы тогда застали последние дни существования отряда в Праче. Правда, 2-й РДО еще несколько раз сходил в акции. Русские добровольцы для дежурств сербам были не нужны, и в отряде тогда начались споры, кому быть командиром.
Новых людей не было, кроме Влада из Москвы, а старые добровольцы начали разъезжаться по домам. Но Огги застал их еще в полном составе. Главной темой Огги выбрал черно-желто-белое знамя 2-го РДО, и Валера Быков по-сербски рассказал об истории этого знамени. Далее была показана могила Мишы Трофимова с комментариями Валеры, затем сняли местного священника, хорошо отозвавшегося о русских добровольцах. Не обошлось и без упоминания о казачестве, для чего Петя нацепил казачью фуражку, а камера показала несколько трофейных комплектов американской формы с гербами мусульманской Боснии и Герцеговины (голубой щит с тремя золотыми лилиями), так что репортаж получился неплохой. Большинство ребят скрывались от телевидения, но потом все желали иметь видеокассету с этим репортажем. Некоторые бойцы 2-го РДО часто наведывались на нашу базу, и для одного из них это посещение закончилось больницей, а могло быть и хуже. Произошло это так: Валера Г. задержался на нашей базе, празднование его приезда в компании Бориса и «Кренеля» стало затягиваться (в связи с большим количеством алкоголя). Валера и Борис в разгар веселья решили выйти на разведку. «Крендель» же поддержать компанию был уже не в состоянии. Они пошли самостоятельно на улицы Београдскую и Мишки Йовановича, где немногие сербы знали расположение позиций. Заблудиться же среди высотных домов и хаоса гаражей, киосков, стен из мешков с песком, спаленных автомобилей было нетрудно. Кто уж им показал позиции противника, неизвестно, но они вошли вглубь неприятельской территории метров на двадцать. К тому времени алкоголь стал выветриваться и, сообразив что к чему, они стали возвращаться. Неожиданно из какого-то дома раздалась автоматная очередь, пуля прошила Борису руку, и он присел. К нему подбежал неприятельский боец. На счастье, Валера оторвался от Бориса и его не заметили. Валера дал очередь по противнику, тот осел, а затем они с Борисом бегом, под пулями, выбрались на свои позиции. Валере все же слегка оцарапало голову, в общем, они оба попали в Касиндольскую больницу, где я их и навестил. Особенно они не переживали, Борис успел познакомиться с местной молодежью, проводившей ночи под памятником партизанским героям в различных увеселениях, в том числе и довольно интимных с местными девицами. Воевода был недоволен эти происшествием, но изменить уже ничего было нельзя. Да и таких случаев было немало. Однажды подвыпивший серб, заблудившись, попал к мусульманам, которые хотели сначала его расстрелять, но, увидев, что затвор его автомата можно было открыть только ногой и стрелять из него невозможно, отправили его на три года в тюрьму.
