Семён Цвигун - Мы вернёмся (Фронт без флангов)
– Гитлеровцы учат нас воевать, – шутил Серегин, вооружившись немецким автоматом.
– А мы должны отучить их воевать, – заметил майор. – Раз и навсегда!..
13
Полковник Куликов возвратился из штаба армии в Особый отдел, тут же собрал старших командиров и сообщил о поручении командарма.
– Я думаю, – сказал он, – задание по плечу только оперативной разведывательной группе. Опыт заброски за линию фронта таких чекистских групп у нас уже есть. В группе должен быть радист, разумеется, опытный, способный самостоятельно установить и устранить возможные неполадки рации, подрывник, конечно, бывалый и несколько разведчиков, также толковых и смелых. Такие товарищи у нас найдутся. Группу надо сформировать в крайне сжатый срок. Хотелось бы услышать ваше мнение, кому мы поручим формирование опергруппы?
– Капитану Афанасьеву, – не задумываясь, предложил Лобанов, заместитель Куликова.
– Почему именно ему?
– Афанасьев уже несколько раз забрасывался за линию фронта, задания выполнял безупречно, – пояснил Лобанов. – Наш лучший разведчик.
Его дополнили:
– Отлично знает немецкий язык, – читает, пишет, а говорит как истый берлинец.
– Быстро ориентируется в обстановке.
– Умеет владеть своими чувствами.
– Холост…
Куликов внимательно слушал. Знать и учитывать мнение ближайших помощников уже давно стало для него необходимостью, подтвержденной жизненным опытом. Когда-то он работал секретарем райкома партии в районе, который долгое время был отстающим. Многие секретари свернули там себе шею. Ему тоже прочили незавидную участь, но район, правда, не сразу, стал в числе передовых. И до сих пор он уверен, что секрет очень простой: его предшественники лишь командовали, он же по важнейшим вопросам всегда советовался с активом. Коллективная мудрость – вот что обеспечивает успех! Как помогает она ему и сейчас в его сложной работе военного контрразведчика, руководителя Особого отдела армии. Афанасьева он знал хорошо. Был убежден, что он справится с тяжелым заданием. Был уверен, что товарищи назовут именно этого человека. Его и назвали. Все. Единодушно. Значит, не ошибся в выборе.
Куликов погасил окурок в пепельнице – гильзе от сорокапятимиллиметрового снаряда, одобряюще сказал:
– Согласен с вами. Во главе группы поставим Афанасьева. Только ему надо помочь в подборе людей.
– Это конечно!..
Нарастающий гул вражеских самолетов, последовавшие вскоре взрывы сброшенных бомб – одна из них разорвалась, видимо, где-то совсем недалеко от блиндажа – заставили насторожиться. Куликов отпустил сотрудников, отдал распоряжение по полевому телефону срочно найти старшего оперативного уполномоченного капитана Афанасьева и передать, чтобы он немедленно явился в Особый отдел.
В условиях непрерывных боев выполнить распоряжение оказалось далеко не просто. Афанасьев предстал перед Куликовым лишь спустя несколько часов.
Полковник выслушал доклад. Внешний облик капитана располагал к себе. Высокий, подтянутый. Густые черные волосы зачесаны назад. Большой лоб, серые с грустинкой глаза и широкие вразлет брови придавали ему, скорее, вид ученого, нежели военного. "Ну, что же, – рассуждал Куликов, – разведчику это кстати. Он даже докладывает, как штатский. И это хорошо".
Куликову нравился Афанасьев. Даже в суровой, боевой обстановке человек не теряет своего обаяния. Такое не приобретешь, оно врожденное…
– Садитесь, товарищ Афанасьев, – предложил Куликов. – Командарм дал нам очень ответственное задание. Выполнять его будем хотя и на нашей территории, но теперь уже в тылу противника. Не в одиночку. Нужно создать боевую разведывательную группу. А во главе ее поставить опытного, смелого разведчика.
Полковник Куликов, как всегда, смотрел прямо в глаза собеседника. Глаза не обманут. Научно или ненаучно это, Куликов не знает, да и не в этом дело. Только по опыту работы с людьми уверен, что глаза многое могут подсказать. Опыт многолетний, с ним нельзя не считаться. Все это думал про себя Куликов, стараясь отмести всякую мистику из своего умения распознавать душу человека по глазам. Может, "душу" громко сказано, лучше – чувства, настроение?
Вот и сейчас он прочитал в глазах Афанасьева готовность пойти на любое задание, самое сложное, самое опасное. И тем не менее, помолчав, спросил:
– Мы намерены поручить это дело вам. Что скажете?
– Скажу – благодарю за доверие, товарищ полковник, – оживился Афанасьев.
– Благодарите не меня одного: вашу кандидатуру поддержали в Особом отделе все, с кем я советовался, – уточнил Куликов. И опять, помолчав, – это стало у него привычкой, продолжал: – Сейчас же возвращайтесь в часть, передайте дела майору Петрову и – к нам. Обстоятельства торопят.
***
На другой день капитан Афанасьев возвращался в Особый отдел армии в открытом газике. С ним был работник Особого отдела подполковник Лобанов, выезжавший на передовую. В пилотках и шинелях без теплой подкладки было холодно, и они прижались друг к другу.
Ехали медленно – дороги были забиты до предела. В сторону фронта почти беспрерывно шли автомашины с войсками, боеприпасами, продовольствием. Их норовили обогнать легковые машины, в основном газики, но не всегда это удавалось. В обратную сторону, на восток, тянулись грузовые машины с ранеными. Лязгали гусеницами вереницы тракторов, таща за собой комбайны, сеялки, телеги с плугами, боронами, а на самодельных санях из обтесанных бревен с настилом – станки. Между ними тянулись десятки подвод, заполненных детьми, домашним скарбом. Уцепившись за подводы, понуря головы, устало плелись пожилые люди с котомками за плечами. Справа и слева от дороги девушки, подростки, старики гнали коров, овец.
Молчание нарушил Лобанов.
– А где проживают ваши близкие, капитан?
– Могу только сказать – где проживали; а где они сейчас, и живы ли – не знаю. Мать и отца я оставил в Киеве. Если живы, то, в лучшем случае, теперь, возможно, вот так, как они. – Капитан кивнул в сторону уходивших от гитлеровцев. – Хочу надеяться…
Не договорил. Послышался прерывистый, визгливый звук немецких самолетов. Машины и повозки остановились. Люди стремглав кинулись с дороги. Афанасьев и Лобанов тоже бросились в кустарник, залегли, посматривая на звено приблизившихся бомбардировщиков.
Взрывы бомб, пулеметные очереди, крик детей и женщин, стоны, проклятия, рев обезумевших коров – все смешалось.
Дорога усеяна трупами. Между ними, разыскивая матерей, отцов, детей, метались, плача, женщины, дети.
Сколько же несчастья, горя обрушила и еще обрушит немецко-фашистская армия, думал Афанасьев, на родину, если они, солдаты, извечно славившиеся воинской доблестью, мужеством, не преградят путь варварам?.. Но где же Лобанов?..
Подполковник лежал за кустом, запрокинув окровавленную голову. Афанасьеву стало не по себе. Вместе были на передовой, вместе возвращались в Особый отдел. Лобанов проявил чуткость – поинтересовался судьбой его близких, а он даже не успел спросить, где жена, дети Лобанова…
Вместе с водителем Афанасьев отнес тело подполковника в машину, посадил на заднее сиденье, а сам сел рядом, всю тряскую дорогу бережно поддерживал.
Рано утром уже был у полковника Куликова.
К его приезду Куликов подробно и обстоятельно продумал задание, которое предстояло выполнить в тылу врага разведывательной группе. Свои соображения, оговорившись, что они еще не окончательные, высказал капитану. При разговоре присутствовал старший лейтенант государственной безопасности Максимов из Особого отдела фронта. Он специально приехал, чтобы помочь в формировании группы, так как уже не раз участвовал в формировании и заброске за линию фронта разведывательных, диверсионных и разведывательно-диверсионных групп (РГ, ДГ, РДГ, как сокращенно называли их чекисты).
Коренастый брюнет с большими черными глазами и красивым восточного склада лицом, Максимов сразу понравился Афанасьеву. Они вместе стали подбирать группу. Беседовали с командирами, с бойцами. Нужно было отобрать всего, несколько человек, а как это оказалось трудно. Кому отдать предпочтение, если все высказывали желание выполнить любое задание? Остановились на тех, кто при всех других положительных качествах хорошо владел немецким языком.
В группу вошли: подрывник-минер Анатолий Дмитриевич Дьяков, уже немолодой, степенный человек, родом из Молдавии. В родном селе о нем уважительно говорили: "Скуп на слова, щедр на дела". Эта характеристика прочно утвердилась и в воинской части, в которой Дьяков начал войну. Несколько раз его уже считали погибшим, но наперекор всем смертям он объявлялся живым, спокойно докладывал: "Задание выполнил".
Радист Николай Григорьевич Прокопченко, или просто Николай, как его все называли. Комсомольский вожак, лучший в части снайпер, доброволец Красной Армии. Сообразительностью Николай удивлял бывалых полковых разведчиков.
