Василий Смирнов - Саша Чекалин
Но на следующий день утром, когда большинство горцев еще крепко спали, завыркинцы тайком, крадучись, побывали в крепости. Они облазили все углы в землянке, сломали шест, опрокинули в ров треногу, но флага крепости, так же как и оружия горцев, найти не смогли. Спугнутые собаками, завыркинцы так же трусливо, незаметно скрылись, как и пришли.
Существенного вреда крепости они не причинили, только увели с собой крейсер горцев. Витюшка нашел «Грозный» потом в кустах у мельницы, продырявленный и наполовину затопленный.
Пустой оказалась и клетка с ястребенком. Но ястребенок тоже быстро нашелся. Живой и невредимый, сидел он у речки на ольхе и дружелюбно встретил Сашу, заверещав по-своему, не делая попытки улететь.
Когда собрались горцы и осмотрели причиненные врагом разрушения, лицо Саши прояснилось.
— Ничего, ребята! — бодро говорил он, глядя на приунывших было горцев. — В открытом бою нас никто не мог победить. Только трусы так поступают, как завыркинцы.
И снова взвилось победное знамя горцев — красный лоскут кумача. Снова звенела у костра песня отважных защитников крепости:
Мы — кузнецы, и дух наш молод,
Куем грядущего ключи.
Вздымайся выше, наш тяжкий молот,
В стальную грудь сильней стучи…
Крепость продолжала жить. А у завыркинцев почему-то пропала охота штурмовать горцев. К тому же в это время случилась с Филькой Сычом и его друзьями неприятная история: попались они у себя за Выркой в чужом саду и с тех пор присмирели. Горцы же по-прежнему зорко охраняли колхозный сад. Наблюдательный пункт продолжал существовать, хотя уже наступала осень и вместе с ней школьные занятия.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Быстро пролетело лето. Кустарник на берегах Вырки поредел, словно кто его прочесал, и трава на косогоре стала жухлой, похожей на мочало. Крепость теперь все чаще пустовала. Школьные занятия, заботы по дому, колхозные дела поглощали все свободное время горцев. Вместе с другими ребятами Саша рыл на колхозных полях картошку, сгребал со стланищ лен. Встречаясь на улице и в школе, ребята хвастались друг перед другом заработанными трудоднями.
— Филька Сыч перещеголял меня… — жаловался дома Саша. — Ночью, что ли, он работает?
— У него отец — бригадир, — намекнул Витюшка. Но Павел Николаевич решительно отверг ничем не доказанное предположение:
— Не таков Егор Сычев человек, чтоб припиской заниматься. Он скорее с себя последнюю рубашку отдаст, чем чужой рубль возьмет… — Успокаивая Сашу, говорил:
— Иногда и последним полезно быть, чтоб нос не задирал, не кичился: мол, я во всем передовой..
Вошла обеспокоенная Надежда Самойловна.
— Что будем делать с Мартиком? — спрашивала она. — Теперь надо решать.
Мартик стал крупным, породистым быком, приметной белой масти, с черными пятнами на спине и боках и с черными, словно в чулках, ногами.
— Зарежем, да и в кадку, — предлагал Павел Николаевич. — По крайней мере солонины до петрова дня хватит.
Саша и Витюшка возмущались:
— Для того мы растили Мартика, чтоб резать?
— Шутит он, — успокаивала ребят Надежда Самойловна. — Поговорю с председателем колхоза. Может быть, колхозной ферме на племя отдадим.
Саша сразу повеселел.
— Вот хорошо бы, — радовался Витюшка. Надежда Самойловна договорилась с председателем колхоза, и ребята сами, как только выпал первый снежок, отвели Мартика на колхозную ферму.
— Смотри не скучай, — напутствовал Саша Мартика. — Теперь ты колхозник.
Мартик только жмурился в ответ. Но когда ребята уходили, было двинулся за ними и замычал, как будто спрашивал: «Надолго ли я здесь остаюсь?»
Без Мартика в доме стало скучно, словно не хватало чего-то. Только отец был доволен.
— Сбыли с рук и ладно, — говорил он. — Кормов мало в этом году запасли. Изгороди во дворе и то не начинишься. Все своими рожищами разнесет.
— Сено-то и воду мы сами носили. И загончик тоже сами огораживали, — возражал Саша.
Действительно, сыновья в меру своих сил помогали по хозяйству. Жаловаться на них не приходилось.
Мать то и дело уезжала по делам в районный центр, в Тулу и даже в Москву. Отец ходил в лес пилить дрова. Ребятам часто одним приходилось домовничать.
Вернувшись из школы, наскоро перекусив и накормив собак, Саша и Витюшка распределяли между собой обязанности.
— Поросенку я снесу, — говорил Саша. — А ты кур и гусей накорми. Корове я тоже дам.
Со двора доносились визг поросенка и протяжное мычание коровы. В сенях толпились куры. Подавал свой голос и ястребенок, сидевший в клетке. Все учуяли, что пришли хозяева, и требовали к себе внимания.
Кряхтя и пачкаясь сажей, Саша ухватом выдвигал из печки чугунок с поросячьим кормом. Наложив сколько нужно в шайку, он направлялся к поросенку, разговаривая по пути с курами, с кошкой, с коровой.
На воле с пересвистом завывал сердитый ветер. Гулял он по соломенной крыше, врывался со снегом в любую щель. А на дворе было тепло, уютно. Накормив всех обитателей двора, братья ставили самовар и садились чаевничать, обсуждая, какие им еще предстоят неотложные дела.
— Корову подоить… картошки набрать… воды принести… дров… — перечисляли они, за обе щеки уписывая из плошки густо политую льняным маслом кашу.
Приходил отец. Он долго и тщательно обивал в сенях веником снег с валенок, а сыновья в это время наперебой сообщали ему, что они делали.
— Сена я принесу и дров наколю, — говорил отец. — А вы садитесь за уроки.
Он видел — сыновья без него и так изрядно потрудились.
Зимой уехала мать в Москву.
— Через неделю вернусь, не раньше, — сказала она ребятам, провожавшим ее на станцию.
Долго тянулась эта неделя. Ребята часто подходили к календарю на стене, загибали листки, гадали, в какой день вернется мать.
— В субботу, — утверждал Витюшка.
— Вряд ли… — сомневался Саша. — В субботу она только выедет из Москвы.
Разглядывая календарь, они мысленно представляли себе, где сейчас мать, что она делает в Москве. Без матери было скучно, особенно теперь, в долгие зимние вечера.
Наконец подошла давно ожидаемая суббота. Вернувшись из школы, Саша и Витюшка принялись за уборку. Начали с самого ответственного дела — мытья пола.
— Много воды-то не лей, — предупреждал Саша Витюшку. — Три больше тряпкой…
Витюшка на коленях старательно трет пол. Но сегодня он то и дело задумывается и начинает шлепать мокрой тряпкой по одному и тому же месту.
— Как думаешь, что мать привезет нам из Москвы?
— Что-нибудь привезет, — отвечает Саша. Он знает: мать никогда не возвращается домой без подарков.
Мытье пола на этот раз затянулось. Все время отрывали от дела. Сначала пришел Серега.
— Задачка не решается, — озабоченно сообщил он на пороге. — Бросил. Ну ее к шуту!
— У нас вот сложнее задачка, и то решаем, — говорит Саша, махая перед носом Сереги мокрой тряпкой. — Приходи попозже, вечером, вместе тогда и решим.
Только выпроводили Серегу — в избу заглянул Ваня Колобков.
— Что это вы налили воды? — спросил он, словно не видел, каким делом заняты ребята. — Не приехала еще Самойловна?
Потом зашла мельничиха и вслед за ней дед Пупырь. Не разобравшись, что происходит, он прошлепал прямо на чисто вымытую половину, оставляя огромными подшитыми валенками жирные, грязные следы.
— Кхе… кхе… — кряхтел он, подслеповато щурясь. «Вот еще приперся», — сердито подумал Саша. Пупырю тоже зачем-то понадобился председатель сельсовета. И так как дед Пупырь все еще топтался на месте, не уходил, Саша спросил его про Мартика. Пупырь в эту зиму работал на скотном дворе.
— Суров очень нравом-то… — заговорил Пупырь, явно обрадовавшись случаю посудачить. — Рожищи отрастил… глазищи огневые. Сущий черт! Намедни собрался я за тобой приходить. Никак не загонишь во двор…
Хотелось еще поговорить о Мартике, но было уже поздно. Выпроводив деда Пупыря, ребята снова принялись за пол. Но тут за окном заскрипели сани, фыркнула лошадь, и сразу же тревожно залаял Тенор.
В сенях снова затрещали половицы.
— Кого-то еще нечистая сила принесла… — громко проворчал Саша.
На пороге в клубах пара появился высокий, худощавый, темноволосый человек в черной шубе и валенках. Саша узнал секретаря райкома партии Калашникова.
Вслед за Калашниковым вошел в избу сероглазый, по-военному подтянутый парень в шинели, в шлеме-буденовке.
— Нечистая сила, говоришь? — Калашников усмехнулся. — Разве она существует? — Но, разглядев, чем занимались ребята, он не стал допытываться насчет нечистой силы и, обернувшись к своему спутнику, досадливо махнул рукавицей: — Надежда Самойловна в Москве на совещании, как это я запамятовал!
