Аарон Аппельфельд - Цветы тьмы
Внезапно Хуго почувствовал, что надвигается опасность. Он проверил лаз наружу, о котором говорила Марьяна, и хорошо сделал, потому что там было полно досок и тряпок. Когда он прочистил лаз, то с легкостью прополз сквозь него и сразу очутился возле дровяного сарая. Мысль о том, что в крайнем случае он сможет бежать, порадовала его, и он уселся и написал в тетрадке:
Дорогая мама!
Марьяну выгнали с работы, и она собирается передать меня своей подруге Наше. Здесь люди не относятся друг к другу по-доброму. Каждый требует от другого невозможного. Но ты не волнуйся, это не направлено против меня. Марьяну уволили из-за того, что она пила, и она на самом деле много пьет. Марьяна пообещала мне, что она поищет место, где есть укрытие. Я уверен, что она так и сделает. Не скрою от тебя, бывают дни, когда мне страшно. В душе я знаю, что большинство страхов напрасные. Все, что меня здесь окружает, занимает мое внимание, и я забываю об опасностях. Большую часть времени я занят подслушиванием и попытками разобраться в услышанном. От этих догадок, скажу тебе честно, большого толку нет. Я чувствую, что меняюсь. Марьяна говорит, что я взрослею. Мне трудно понять, что происходит в моем теле. Кажется, я подрос. Несколько дней назад мне пришла в голову мысль, от которой мне трудно избавиться: что такого плохого сделали евреи, что все преследуют их? Почему они должны прятаться в укрытиях? Марьяна говорит, что евреи более деликатные, и это тоже мне непонятно. Из-за деликатности преследуют их? Ты и папа всегда говорили мне: „Люди есть люди, нет между ними никакой разницы, те же мысли и те же страдания“.
Дома мы ни разу не говорили о том, что значит быть евреем. Что в нас есть такого, что делает нас врагами прочих людей? Уже не раз я слышал, как здесь говорят: „Евреи – это опасность для мира, и их нужно уничтожить“. Я также слышал, как один из Марьяниных гостей говорил: „Эта наша война не против поляков и не против русских, а против евреев“. Такие мнения не способствуют поднятию моего настроения. Я надеюсь, что эти злобные планы не осуществятся. Я все время думаю о вас.
ХугоНа следующий день дверь чулана открылась, на пороге стояла Марьяна, а рядом с ней другая женщина.
– Это Хуго, – представила его Марьяна.
Хуго поднялся на ноги, раз уж его показали и не оставили ему иного выбора, кроме признания в том, что он тут прячется.
– Это моя подруга Наша. Теперь Наша будет твоим новым другом. Она присмотрит за тобой и побеспокоится о том, чтобы ты не голодал. Как только я устроюсь, сразу приду забрать тебя. Я тебя не забуду, мой миленький. Нравится он тебе? – обратилась она к Наше.
– Очень.
– Он не только милый и симпатичный, но еще и умненький.
– Как все евреи, – хихикнула Наша тонким приглушенным голосом.
– Наша умеет хранить секреты, можешь на нее положиться. Ее дедушка был священником.
– Не напоминай мне об этом.
– Я оставляю свои вещи у тебя, миленький. Как найду подходящий вариант, приду тебя забрать.
С каждой минутой Хуго все больше цепенел. Слова, которые он собирался сказать, вылетели из головы. Наконец он спросил:
– Куда ты идешь?
– Бог его знает.
– Береги себя, – сказал он, и слезы залили его лицо.
– Не плачь, миленький, – Марьяна притянула его к себе и обняла. – Ты герой, ты смелый. Герои не плачут. Герои говорят: Марьяне надо уйти, но она скоро вернется. А ты еще влюбишься в Нашу и не захочешь уходить со мной.
На первый взгляд трудно было оценить свойства новой женщины, но он сразу разглядел, что она более ухоженная по сравнению с Марьяной.
– До самого скорого свидания! – сказала Марьяна и поцеловала его в лицо. Этим и завершилась церемония передачи.
Хуго сидел на своем месте и плакал. Наплакавшись вдоволь, он уснул и не услышал, как дверь чулана открылась и снова появилась Наша.
– Я принесла тебе суп и котлеты.
– Спасибо, – Хуго поспешил встать.
– Спал?
– Да.
– Тебя звать Хуго, верно?
– Верно.
– Это особенное имя. В первый раз такое слышу.
– В моем классе был еще один мальчик по имени Ху го.
– Это еврейское имя.
– Наверное, я не знаю.
Наша внимательно смотрела на него, и Хуго чувствовал, она его изучает.
– Как тебе тут в чулане? Не холодно?
– Теперь уже нет. Весна ведь, правда?
– И не скучно тебе?
– Я размышляю или фантазирую, – не стал скрывать он.
– И это помогает от скуки?
– Очевидно, – выразился он словом, которым любила пользоваться учительница математики.
– А ты знаешь, чем занимаются в этом месте?
– Не совсем.
– Марьяна тебе не рассказала?
– Нет.
– Мы об этом еще поговорим, – сказала она, и тонкая улыбка мелькнула на ее губах.
Хуго знал, что это был экзамен. Сдал ли он его? Хуго уже отметил для себя сдержанность Наши. Речь ее немногословна. В основном вопросы и ничего о себе самой. Марьяна по сравнению с ней просто кипит и бурлит.
29Весна была теперь в полном разгаре. Сквозь щели проникал запах скошенной травы и цветов. Снаружи сияло большущее солнце. Коров вели на пастбище, и это незамутненное благолепие только усиливало его тоску по Марьяне. Лишь теперь он почувствовал, насколько она ему близка. В десять часов Наша появилась в двери чулана с кружкой молока в руках.
– Как спал? – спросила она деловито.
– Спал хорошо, было не холодно.
– Что делал?
– Размышлял.
– О чем размышлял? – продолжила она допрос.
– О Марьяниной судьбе.
– О ее судьбе? – удивилась она.
– Я не знаю, как еще это назвать.
– Ты по ней скучаешь?
– Точно.
– А если так, почему не сказать: „Я скучаю по Марьяне“?
Это было первым замечанием, которое он от нее услышал.
Она закрыла чулан и начала прибирать в комнате. Ему слышны были ее движения, размеренные и сдержанные. Марьяна ненавидела мыть пол и менять простыни. Она по большей части пренебрегала чистотой, за что не раз получала выговоры.
Хуго уже обратил внимание на то, что по ночам Нашины гости не отпускают ей замечаний и не сердятся на нее, а ее голоса почти не слышно. Посещения заканчиваются по-деловому, без церемоний и без криков, как это было у Марьяны.
С тех пор как Марьяна ушла, ему стало тяжело писать в тетрадке. Хуго кажется, что ему не хватает слов и что он скрывает правду. Ему очень хочется описать все, что творится у него в душе, особенно его тоску по Марьяне, но он боится, что маме это не понравится.
С тех пор как Марьяна ушла, он не был в ее комнате. Теперь территория поделена: Наша в комнате, Хуго в чулане. Разговаривает она сдержанно, порой до безразличия. Порой позволяет себе смешок, но никогда не повышает голос. И все же у нее с Марьяной есть нечто общее: Наша тоже иногда говорит о себе в третьем лице.
– Сегодня Наша устраивает проверку комнаты и проверку тела, – сообщила она.
Хуго хотелось спросить, что это означает, но он устоял перед соблазном и не спросил. В отличие от Марьяны она тщательно убирает комнату и долго моется.
Ближе к вечеру она принесла ему суп и котлеты и спросила:
– Что делал?
– Ничего, – сказал правду Хуго.
С тех пор как Марьяна оставила его, страхи нападают на него со всех сторон. Ему трудно погружаться в размышления или фантазии. Каждая мысль тут же обрывается. Сохранившиеся в памяти картины тоже не такие яркие, как бывали прежде. Утром перед его глазами возникла Фрида, зажатая в кузове грузовика и машущая широкополой шляпой, она как будто покидала этот мир с саркастическим смехом. Хуго хотелось вернуться и попристальнее вглядеться в эту картину, но пелена страха закрыла ее от его взора, и он снова видел только грузовик, набитый безликими людьми, которых как будто должен поглотить густой туман.
– Почему ты не читаешь? – уколола она его, сама не желая того.
– Мне трудно сосредоточиться, – не стал скрывать он.
– А ты пробовал?
– Даже не пробовал.
– Евреи любят читать, разве не так?
– Папу и маму было прямо-таки не оторвать от чтения.
– Мой дедушка был священником. Он говаривал: „Учитесь у евреев, они народ Книги. Не бывает еврейского дома без библиотеки“.
– У нас большая библиотека, – к нему на мгновение вернулась гордость прошлых дней.
– И что случилось с книгами?
– Дома нет никого.
Наша разговаривает медленно, слушает внимательно и тщательно выбирает слова. Ее взгляд сосредоточен, чтобы не упустить ни движения, ни звука. Иногда Хуго кажется, что она расставляет вокруг него ловушки, чтобы он попался в них или упал.
Он старается изучить движения ее тела, вслушивается в ритм речи, но его усилия не ведут ни к чему, кроме как к следующему заключению: „Наша странное существо. Кто знает, что за тайну она хранит в своей душе“.
