Эдуард Нордман - Не стреляйте в партизан…
Страх – это нормальное состояние человека. Но если со страхом не совладал – то трус. Важно уметь подавить страх. Я был во многих боях, в том числе ночных. Хорошо помню то напряжение, которое овладевало перед самым боем. Но столь же хорошо знаю, что страх пропадал после первых выстрелов. Иногда страшнее тишина.
И еще одно. Спал на холодной мерзлой земле. Трижды переплыл речку Случь при минимальной температуре. Заболел воспалением легких? Нет. Не помню, был ли насморк. Кажется, нет.
Вот тут тоже загадка для мирной жизни. Объяснение одно – выручало напряжение всех человеческих сил. Это, наверное, было допингом. Ежеминутная опасность мобилизовала защитные силы молодого организма.
А все-таки было ли страшно? Когда вспоминаешь теперь, через полвека, становится страшно. Одиннадцать дней – мелочь по сравнению с вечностью. Но сколько раз был на грани смерти за эти дни. Самое тяжелое – муки неизвестности. Где мои товарищи? А что если они уйдут за линию фронта? Как раз в те дни на эту тему шли горячие дискуссии в отряде.
Что я буду делать один? Прятать винтовку и идти наниматься пастухом? Или «подпаском» к солдатке? Впереди зима, первая военная партизанская зима. Ни о чем не думал, кроме одного: как попасть к своим, в отряд.
Один в поле не воин. Но есть старое латинское изречение: «Смелым судьба помогает». На войне, кроме всего, нужны везение и удача. Рассчитанная наглость тоже не помешает.
Прошли десятилетия. Пишу эти строки уже в XXI веке, повидав многое на свете. И размышляю: можно ли профессионально рассчитать риск? Один во вражеском гарнизоне. Один на один со смертельной опасностью. Разоружил четырех полицаев, нагнал страху на весь гарнизон. И без единого выстрела. Уверенность, переходящая в бесцеремонность, пугала противника. Значит, бывает, что и один в поле воин.
Не исключаю, что подобную историю могли бы рассказать и другие партизаны. Особенно те, кто не отсиживался в штабных землянках. Такой образ действий диктовался самой логикой партизанской борьбы. Она состояла в том, чтобы стремглав налететь, неожиданно появиться там, где совсем не ждут, ударить и исчезнуть, раствориться. А через некоторое время возникнуть совершенно в другом месте, снова ударить и снова исчезнуть.
Корж был мастером короткого боя. Кроме того, он часто повторял, что «волк там, где живет, овец не берет». Потому старался водить своих партизан «на работу» в места, отдаленные от постоянного базирования.
Этим отводил подозрение и от проживающего рядом населения. Засады устраивал вдалеке от деревень. Решение о нападении он принимал только тогда, когда был уверен в успехе и в том, что отряд не понесет серьезных потерь. Так действовало большинство командиров.
Для партизан не могло быть геройством вступить в бой, не просчитав результата, и сложить головы. Нет, нам надо было «жалить» часто и успешно, как кобра. Только так можно было укреплять уверенность в себе, создавать соответствующее настроение у населения, поселять неуверенность у врага. Только так мы могли добиться того, что ему везде начнут мерещиться партизаны.
В беспорядочности (с точки зрения классического военного искусства) действий – большое преимущество партизан. В партизанской нелогичности была своя логика.
И Наполеон, и фашистские генералы жаловались, что партизаны воюют не по правилам. По-глупому жаловались. Партизанская тактика и должна изначально отличаться от тактики регулярных частей, действующих на сплошном фронте.
Лобовые атаки на изматывание обороны противника – не для нас. Я просто смеялся, когда во время чеченской войны слышал заявления многозвездных российских генералов, говоривших:
– Масхадов и Басаев – трусы. Они боятся выйти на открытый поединок. Мы бы их тогда…
Мне думалось: «Зачем эти генералы демонстрируют свою неграмотность? Не выйдут чеченские боевики на такой бой и не должны выходить. В отличие от вас, генералы, они изучили теорию и практику партизанских действий». Кто-то может возразить, что боевики – не партизаны в прямом смысле этого слова, а террористы. Да, террористы. Но действуют партизанскими методами. Они воюют не дивизиями и полками, а мелкими группами, стараясь побольнее ударить там, где их не ждут.
Это и есть партизанский подход, который мы накрепко усвоили еще в первые месяцы войны. В отличие от чеченских террористов нам и в голову не приходило заложить взрывчатку на рынке, на который приходят мирные жители.
Если бы первый российский президент Б.Н. Ельцин прочитал хоть несколько книг о партизанской войне, он никогда не принял бы решение начать вооруженную авантюру в Чечне силами регулярной армии. Ведь такая армия не обучалась методам партизанских действий и даже методам противодействия партизанам. У кадрового военного и у партизана даже мышление разное. Я имею в виду военное мышление.
Приведу еще один случай. В 1943 году в конце февраля Пинское партизанское соединение вело тяжелые бои с превосходящими силами оккупантов. Против нас была брошена сорокатысячная группировка войск с танками, авиацией. Пришлось выходить из окружения на запад, в Логишинский и Телеханский районы. Три роты «отряда Комарова» оказались вне этого кольца. Отколовшимся отрядом Корж приказал командовать капитану Николаю Баранову, а я стал комиссаром.
После трудного перехода вышли в Любанскую партизанскую зону. Вывезли и вынесли своих раненых, чтобы самолетами отправить на Большую землю. Люди были измучены до предела. А в штабе Минского партизанского соединения получаем приказ: через сутки атаковать и уничтожить крупный гарнизон в деревне Постолы. Капитан Баранов ответил:
– Есть разгромить гарнизон противника.
А я этот приказ «тормознул» по своему комиссарскому праву. Наступать по открытому полю? Тем более что патронов у нас оставалось на полчаса боя. Да без тщательной разведки и подготовки. Погубим людей.
Вызвали в штаб соединения. Заместитель командира соединения Иосиф Бельский во время словесной перепалки назвал меня трусом и даже пригрозил расстрелом. Я схватился за автомат. Мы уже с 1941 года знали цену каждому, кто трус, а кто нет. Выражения с моей стороны последовали тоже не совсем лицеприятные, лучше сказать – непечатные.
Свидетелем этой схватки стал секретарь ЦК комсомола Белоруссии Михаил Зимянин, кстати, будущий главный редактор «Правды» и секретарь ЦК КПСС. Вот с кем сводила тогда партизанская судьба. Зимянин, человек довольно резкий, попытался меня приструнить:
– Мальчишка, как разговариваешь с заместителем командира соединения?!
Но я стоял на своем:
– Можете меня расстрелять, но на верную гибель людей не поведем. Юзику не подчинюсь. У нас есть свой командир соединения.
Юзика (Иосифа Бельского) я знал с осени 1941 года. Произошло знакомство не в лучшей для него ситуации. Зимянину такой разговор был в диковинку. «Тонкости» наших взаимоотношений ему были неизвестны. Но минчанам он посоветовал свой приказ отменить.
Почему Баранов ответил: «Есть!»? Этот ответ вытекал из ментальности недавнего строевого офицера: приказ должен быть выполнен любой ценой. Почему я сказал: «Нет!»? Потому что любая цена нас не могла устроить. Это мне продиктовал опыт полуторалетних партизанских действий.
На той войне мы вели разные бои. Были и стремительные атаки, и позиционное противостояние, чаще всего характерное для обороны. Бывало, что такое противоборство длилось неделями. Но это стало возможным, когда партизанские зоны уже занимали многие тысячи квадратных километров, а отряды и бригады насчитывали десятки тысяч хорошо вооруженных бойцов.
На первом этапе мы старались нещадно жалить. Но с обязательным точным расчетом сил и возможностей. Мы ставили своей целью выиграть каждый бой. В противном случае предпочитали в драку не ввязываться. И это был правильный подход.
После войны западные военные историки Диксон и Гельбруни написали:
«…Советские партизаны доказали, что тысяча отрядов по пятьдесят человек лучше, чем пятьдесят отрядов по тысяче человек». И добавили: «Ущерб, нанесенный немецкой армией партизанской войной, нельзя определять только числом убитых и раненых и количеством уничтоженных орудий и складов.
К этому еще следует добавить потерю немецкой армией боеспособности и ударной мощи, значение которой трудно оценить в цифрах. Главное состоит в том, что ухудшилось моральное состояние солдат, которые воевали в стране, где каждый гражданин мог оказаться партизаном, а каждый необычный шум – сигналом для начала партизанской атаки».
Излишняя концентрация партизанских сил в одном месте, в одной боевой единице – тоже ошибочна. Особенно ошибочна она была в самом начале нашего движения. По этой причине, я считаю, погиб в сентябре 1941 года Столинский партизанский отряд, в котором базировался и подпольный обком партии.
Тогда по неопытности думалось, что чем нас больше в одном формировании, тем лучше для нас. Оказалось – для врага. Ему ничего не стоило подтянуть хорошо организованные, обеспеченные техникой, потому легкие на подъем регулярные части, окружить и…
