Януш Пшимановский - Четыре танкиста и собака
— Что с тобой? — спросил Елень.
— Оставь, — ефрейтор из мотопехоты потянул Густлика за рукав. — Он ведь из Люблина. Нашел здесь пустой дом. Даже не пустой, а хуже: чужие люди в нем живут. А его семьи нет больше. Их, наверно, забрали и прямо сюда...
Грузовик тронулся и покатил по ровному шоссе к городу. И чем дальше они отъезжали от ограждения из колючей проволоки, тем, казалось, больше солнца попадало под брезентовый верх кузова, тем энергичнее и смелей трепал его ветер. В Люблине уже привыкли к присутствию воинских частей, но и сейчас жители все так же горячо приветствовали воинов, махали рукой проезжавшему грузовику с солдатами. Некоторые, правда, проходили мимо с равнодушным видом, озабоченные своими делами.
Город был невелик, вскоре он остался позади. Машина свернула на полевую дорогу, ведущую к фольварку, вокруг которого в рощицах и зарослях кустарника стояли танки.
Проехали светло-зеленую березовую рощу, подступавшую прямо к дороге. В этот момент Елень спросил:
— Ну как, вылезаем? Это уже здесь...
— Не стоит, — отрицательно покрутил головой Кос.
— Ты же хотел!.. — удивился Густлик.
Как всегда, распорядился Василий. Он энергично постучал по железной крыше кабины. Шофер притормозил, остановился, и Семенов подал команду:
— Экипаж, из машины!
Спрыгнули все — четыре танкиста и Шарик. Грузовик покатил дальше, а они пошли по тропинке вдоль опушки березняка в ту сторону, где виднелась невысокая каменная стена с открытыми сейчас железными воротами. Навстречу им вышел сгорбленный человек в спецовке, вымазанной в глине.
— Вы к кому?
— А ты кто? — спросил его тоже не очень любезно Елень.
— Я могильщик, — ответил тот, сменив тон.
— Мы к тем, кто похоронен здесь в сентябре тридцать девятого...
— А, так это просто, прямо вот по аллейке. Нигде сворачивать не надо, пойдете прямо посредине до самого конца кладбища. Они там в два ряда под стеной лежат, на песочке.
Могильщик бросил взгляд на Шарика, который прыжками выскочил из березовой рощицы, подбежал к танкистам и стал ласкаться.
— Эта собака с вами? — забеспокоился он. — С собакой нельзя, это же кладбище. — Глаза его забегали, лицо стало красным то ли от охватившего его гнева, то ли от возмущения. — Тут люди лежат на освященной земле, вечный покой дал им Господь...
— Хорошо, он останется здесь, — сказал Кос и, проводив Шарика к воротам, в тень, приказал: — Стереги!
Сняв полевые фуражки, они вступили на кладбище и зашагали по широкой аллее, проходившей посредине. Здесь было тихо-тихо, только птички несмело перекликались в ветвях деревьев, ветер шелестел листьями и позвякивал жестяными венками. Солнце клонилось к закату, слепило глаза и окрашивало розовым белые каменные плиты.
На полпути они увидели старую березу, которую срезал снаряд на высоте метров двух от земли. Ее крона лежала наискось, опершись вершиной на могилы, листья высохли, но еще не пожелтели. Дальше, там, где снаряд упал, светлела желтым песком воронка, виднелась неровная щербина в стене.
Могилы солдат Сентября были низенькие, неприметные, отрытые ровными шеренгами, и напоминали выстроившийся взвод. Кресты тоже одинаковые, похожие друг на друга, сбитые гвоздями из стволов деревьев, даже не очищенных от коры.
Все четверо шли вдоль этой шеренги, наклонялись, чтобы прочитать на деревянных таблицах размытые дождями надписи, ладонью заслоняясь от лучей заходящего солнца. Надписи были короткие: «Неизвестный», «Неизвестный», потом какая-то фамилия, снова «Неизвестный», опять фамилия. У последней Янек выпрямился и тихо произнес:
— Нет.
— Если бы был, то плохо, а раз нет, то хорошо, — высказался Саакашвили. — Нечего печалиться. Здесь отца не нашел — значит живого найдешь. Слушай, Янек, я тебе что расскажу, а ты внимательно слушай и левым и правым ухом...
Он потянул Коса за руку под стену, где оба присели в тени, подогнув под себя ноги, как это делают в горных селениях все грузины, когда собираются поговорить под стенами своих домов. Григорий начал:
— У нас в Грузии рассказывают такую легенду: жили на свете девушка и парень, крепко любили друг друга. Подарил однажды парень девушке перстень. И вот как-то шли они по горам. Слева — скала, справа — пропасть глубокая, а тропинка узкая. Девушка оперлась рукой о скалу, зацепилась за камень перстнем, он упал, покатился по тропинке в пропасть. Жалко было девушке перстень, жалко было парню девушку. По козьим тропкам спустился он на самое дно ущелья, где горный поток бушевал, где камни, перемолотые водой, лежали, как зернышки. Искал он упрямо, терпеливо. Искал год, искал другой, искал третий...
Не зная, сколько времени молодец из грузинской легенды будет искать перстень своей невесты, танкисты присели рядом с Григорием на песке, а он продолжал:
— ...Искал много лет. Ущелье большое, а перстень маленький. И все-таки нашел. Потому что если очень захочешь, то найдешь. Пришел он к своей девушке в дом, взглянул на нее и увидел: ждала она его, уже седая стала, сгорбилась. Печально посмотрела на парня и сказала: «Зачем теперь нам этот перстень, если жизнь, как поток, унеслась в далекое море и в источнике времени уже совсем мало воды осталось». Так сказала она и медленно надела перстень на палец. И только это сделала она, как оба сразу помолодели — и он и она. Смотрит парень на девушку: щеки румяные, губы как гранат, волосы черны, как крыло ворона на снегу. — Саакашвили встал, обнял Янека за плечи и закончил: — Кто хочет найти, тот находит, да еще в награду судьба на часах его жизни время назад переводит.
— Нам пора, скоро вечер, — напомнил Василий, засмеявшись, и все четверо быстро зашагали назад.
Ворота кладбища были прикрыты, могильщик куда-то пропал, но самое удивительное — исчез и Шарик.
— А где наш Шарик? — забеспокоился Григорий. — Уж не украл ли его этот человек?
— Ну нет, скорее Шарик его украдет, чем он Шарика, — возразил Елень.
Янек присел на корточки, прикрывая рукой глаза от солнца, оглянулся вокруг.
— Да вон он, никуда не делся, — обрадовался Янек, — только застыл на месте, вроде учуял что-то, все равно как зверя какого-то выследил.
— Посвисти, — посоветовал Густлик.
— Погоди, — остановил его Василий. — Приготовьте оружие.
У командира и механика были пистолеты, а у Янека и Густлика — автоматы. Они передвинули их на грудь, сняли затворы с предохранителей. Елень недовольно буркнул:
— По усопшим, что ли, стрелять будем?
— Посмотрим. Осторожность не мешает, — спокойно ответил ему Семенов и приказал: — Вы вдвоем идите по левой стороне аллеи, а мы с Янеком — по правой. Укрываться за могилами, соблюдать дистанцию. Когда подам знак, натравишь собаку.
Удивленные этим приказом, они все же осторожно пошли, пригибаясь к земле, быстро перебегая от дерева к дереву, от могилы к могиле.
Шарик неподвижно стоял на выпрямленных ногах, уставившись на большой склеп, сложенный из обтесанных плит песчаника, похожий на часовню. На самом верху стоял ангел с отбитой рукой. По обеим сторонам склепа в стенах имелись оконца, спереди — толстая решетка, сделанная, наверное, у деревенского кузнеца. За решеткой виднелась плита с остатками позолоченной надгробной надписи.
Василий подал знак рукой, но Кос не послушал. Вместо того чтобы натравить Шарика, он шепнул ему: «Стереги!», и тот неохотно опустился на землю за широкой могилой. Янек подполз к командиру и шепотом сообщил:
— Решетка отодвинута, на камне земля от подошвы сапога. Там есть человек.
Словно в подтверждение этих слов внутри склепа метнулась тень, скрипнули заржавевшие петли, и оттуда вышел могильщик. Жмуря глаза от света, он увидел собаку и солдат и покачал головой:
— Панове здесь, а собирались у стены смотреть. Видно, песик привел сюда. Хороший песик. Панове, может, еще чего хотели?
Шарик оскалился, показывая клыки, и зарычал.
— Если ничего больше не нужно, тогда пойдемте, Панове, а то ночь уже близко и кладбище закрывать пора.
Шарик снова зарычал, оглянулся на Янека и два раза пролаял на могильщика.
— Кто там еще внутри есть? спросил Кос.
— Внутри? Никого нет, — ответил могильщик, не оглянувшись, и зашагал к центральной аллее.
Навстречу ему нерешительно двинулся Елень.
— Там еще кто-то есть, — повторил Янек.
Он сделал шаг вперед, к решетке, и в то же мгновение из оконца склепа грохнул выстрел. Пуля просвистела рядом, сбила жестяной венок с соседней могилы.
Все четверо бросились на землю. Василий выстрелил первым и крикнул:
— Огонь!
Затрещали два автомата, но в ответ неожиданно ударил пулемет, очередями прижал нападающих к земле.
— Осторожно! — крикнул Елень. Он метнул гранату, и сильный взрыв всколыхнул воздух, сорвал с верхушки склепа надбитого ангела. Едва дым рассеялся, они подняли голову, чтобы снова открыть огонь, но увидели, что те, из-за решетки, высунули на штыке клочок белой тряпки.
