Леонид Бехтерев - Бой без выстрелов
Ковшов пошел по территории больницы, завернул на склад к Утробину.
Илья Данилович что-то подсчитывал на счетах, громко стукая костяшками. Когда он закончил, Ковшов рассказал о «слуге» и его доносе.
— Нам не выловить эту сволочь. Вот если бы сами раненые взялись. Только как им скажешь? Сегодня я скажу, а завтра меня в гестапо снова со списками…
— Я подумаю, Петр Федорович, как это сделать. Может, что и придумаю.
— Хорошо бы.
Через час на склад зашел Николай Охапкин.
— Все может пойти прахом, если «слуги великой Германии» не будут найдены, — сказал ему Утробин. — Ищите и среди обслуживающих, и среди раненых.
— Илья Данилович, вы уж мне эти мысли не развивайте — все ясно. Займемся!
17
Приход фашистов в город не внес на первых порах заметных изменений в работу амбулаторий и аптек Красного Креста. Только в медпункте на товарной произошли перемены. Сразу же после объявления регистрации евреев врач Гурас разыскала Чеботарева:
— Прошу меня заменить. Не хочу других подвергать опасности.
— О какой опасности речь ведете?
— Я — еврейка. Приказано регистрироваться. Начнут с меня — и до раненых могут добраться.
— Кто знает вашу национальность? — спросил Михаил Ефремович встревоженную женщину.
— Многие. Мне придется идти на регистрацию.
— Может быть, лучше уехать из города?
— Нет, что вы! У меня же мать опасно больна.
— Подумайте, посоветуйтесь с матерью. Если решитесь — дайте знать. Снабдим документом, отправим в деревню.
— Спасибо, Михаил Ефремович. А от работы меня все-таки освободите.
Работа в медпункте на товарной была поручена врачу Гурьянову. Чеботарев переговорил со всеми врачами, обслуживавшими раненых на квартирах и по месту жительства.
— Нам придется продолжать работу в условиях оккупации, — говорил Чеботарев. — То, что мы делали открыто, будем делать конспиративно, тайно. Это опасно. Если вы не чувствуете в себе сил для такой работы — скажите, мы заменим.
Ответы были похожи один на другой:
— Что вы, Михаил Ефремович! Если не доверяете — другое дело. Опасно? Я знаю, на что иду…
Все остались на своих местах.
Были уничтожены списки, документы. Теперь все хранилось в памяти — и адреса, и раны, их характер и состояние.
— Фашисты сами или их городские власти придут к вам, — инструктировал Чеботарев врачей медпунктов. — Ведите себя спокойно. Будут интересоваться командирами, политработниками, коммунистами — у вас их нет, они эвакуированы в первую очередь. Заходят иногда рядовые раненые, но мало. Регистрацию мы не ведем — нет бумаги.
Пришло время, и городская управа заинтересовалась учреждениями Красного Креста. Теперь работники поликлиники, медицинских пунктов и аптек то и дело сообщали Чеботареву:
— Сегодня приходили из управы… Высокий такой, с усиками. Назвался начальником медико-санитарного управления. Интересовался штатом, требовал книгу регистрации. Потребовал показать склад аптеки. Мы объяснили, что медикаменты остались при эвакуации города. Предложено составить опись всех медикаментов и перевязочных материалов. Что делать? — спрашивали работники аптеки.
— Составлять… Запасы там небольшие, показывайте все наличие, ничего не прячьте. Главное — сохранить аптеку больницы.
— Приказали составить список, кого обслуживает медпункт, — докладывали с Соколовского медпункта. — Мы ответили, что не можем, так как регистрации не ведем.
— Правильно, — одобрял Чеботарев.
Городская управа не имела ни одного медицинского учреждения. Оккупационные власти требовали немедленного создания санитарной службы — они боялись вспышек эпидемических заболеваний. Князь Батмиев настаивал на передаче поликлиник, медпунктов и аптек медико-санитарному управлению.
Комитет Красного Креста долго обсуждал требование, фактически — ультиматум управы. Ковшов решительно возражал:
— Начнут с наших передовых постов, потом доберутся и до базы.
Другие члены комитета считали, что следует передать все учреждения, кроме амбулаторных пунктов при больницах. Многие из врачей, обслуживающих раненых, останутся на местах и будут продолжать свое дело. То, что эти учреждения находятся под властью городской управы, будет неплохой маскировкой. Аптеки и медпункты со снабжения медикаментами снять, а своим врачам для раненых отпускать их из больничной аптеки.
В конце концов так и решили сделать. В середине сентября на медицинских учреждениях сменили вывеска: теперь они значились за городской управой.
За месяц работы медицинских пунктов и амбулаторий удалось составить представление о количестве раненых у населения. Без городской поликлиники было сделано более пяти тысяч перевязок. Медицинский пункт на товарной обслуживал около трехсот человек, Соколовский — не меньше.
После решения комитета Чеботарев повидался со всеми врачами.
— Вы переходите в систему медсанупра, но это только вывеска. Фактически все должно остаться так, как было.
— Только на этом условии мы здесь и останемся, — отвечали ему.
— Работу по обслуживанию раненых надо скрывать. Если введут регистрацию посещений — ни одной записи о раненых там не должно быть, — наставлял Чеботарев.
— А если нас заменят другими?
— Когда заменят, тогда и будем разбираться. Ведь не исключено, что вместо одного надежного медика придет другой, тоже надежный. Жизнь покажет.
Перемену хозяина работники медицинских учреждений и жители города скоро почувствовали. Все врачи были вызваны в медико-санитарное управление. Они явились в назначенное время, но почти час томились в приемной: князь занят. Когда наконец «светлейший» изволил пригласить их в кабинет, оказалось, что там, кроме него, никого не было.
— Господа врачи, советские порядки кончились! — с места в карьер понес князь. — Извольте верой и правдой служить великой Германии и фюреру. Служите правдой, за неправду — расстрел. С завтрашнего дня вся медицинская помощь будет платной.
Князь звонком вызвал секретаршу.
— Раздайте господам врачам ценник на медицинские услуги и прейскурант на медикаменты.
Заботливо разработаны и утверждены управой цены на все: перевязку и осмотр, операцию аппендикса и удаление зуба, выслушивание сердца и проверку нервной системы.
— Господин Батмиев, но ведь по таким ценам к нам никто не пойдет, — воскликнула Кунакова, успевшая бегло просмотреть ценник.
— Это дело больных… Не пойдут — пусть дохнут, меньше забот. Население России очень велико. Германии не нужно столько рабов.
Как зловонные помои из ушата, вылил он порцию злобной антисоветской клеветы и кивком головы отпустил врачей.
Теперь в медпунктах и амбулаториях стало тихо: больные не имели денег на оплату даже простого осмотра, не говоря уж о лечении. Дежурные врачи и сестры высиживали положенные часы: за день появлялись две-три записи в журнале регистрации, не больше, зато часто забегали то одна, то другая женщины.
— Что-то температура поднялась… Заглянули бы, — произносила одна, убедившись, что, кроме врача, в помещении никого нет.
— Днем молчит, а ночью стонет. Не иначе, рана мучает, — сообщала другая.
И как только закрывался медпункт, врачи шли по известным им адресам, выясняли, почему подскочила температура у одного, почему ночью стонет другой.
В городской поликлинике создали группу для работы по вызовам. Пойдут ее работники по одному адресу, а обойдут всю улицу.
В аптеке теперь тоже нет очередей, очень ограниченный запас лекарств уменьшается медленно: цены — не подступись.
Чеботарев, как и раньше, совершал ежедневные походы по бывшим учреждениям Красного Креста. В карманах своей кожанки он носил порошки, таблетки, настойки, микстуры. Лечение больных продолжалось.
18
Взрыв бомбы, каких много разбрасывали фашисты с самолетов, — это последнее, что слышал батальонный комиссар Николай Охапкин. Он потерял сознание. Пришел в себя уже в медсанбате. В правой ноге нестерпимая боль, ступня ее немилосердно зудела. Он сделал движение, пытаясь подняться, но снова потерял сознание.
Из медсанбата Охапкина перевезли в полевой госпиталь. Здесь врачи продолжали борьбу за его жизнь. И когда исчезли все признаки газовой гангрены, комиссара отправили в глубокий тыл. Он попал в этот маленький курортный городок. Только в санитарном поезде обнаружил, что правой ступни у него нет. Охапкина поразило то, что зудела, чесалась именно правая ступня.
В госпитале лежать бы комиссару еще на койке, но он потребовал себе костыли. С большим трудом осваивал хождение с опорой на три точки, хотя и третья точка — левая нога — была в гипсе и сильно болела. Каждый шаг заставлял стискивать зубы. На лбу выступал холодный пот.
