Владимир Мильчаков - Повести и рассказы
— Правильно, — одобрительно кивнул Тургунбай и направился к амбару. — А ты куда? — остановил он шагнувшего было за ним Баймурада. — Без тебя справлюсь.
Ахрос лежала в амбаре на полу в том положении, в каком упала, брошенная сюда Баймурадом. Тургунбай с минуту презрительно смотрел на нее, затем, подойдя к двери амбара, крикнул:
— Баймурад! Дай ей умыться.
Потрясение от пережитого было слишком тяжело. У Ахрос едва нашлось сил для того, чтобы подняться на ноги и отмыть от крови и грязи лицо. Затем она снова бессильно опустилась на пол. Отослав движением руки Баймурада, Тургунбай сел на кучу пустых мешков.
— Слушай, развратная тварь. Куда ушел Джура?
По плечам девушки пробежала судорога. Подняв с земли голову, она взглянула на Тургунбая невидящими глазами и тихо спросила:
— За что, хозяин? Разве я развратница?
Тургунбаю стало не по себе под взглядом ее незрячих глаз. Стараясь говорить твердым голосом, он ответил:
— Про твое развратное поведение весь Ширин-Таш знает. Даром, что ли, тебя сейчас чуть не до смерти забили. Где Джура? Куда он ушел?
Слова Тургунбая, как бичом, стегнули Ахрос. Она горько, беззвучно заплакала, боясь вслух даже рыдать. Но вопрос хозяина о Джуре заставил девушку всю внутренне сжаться и стиснуть зубы, чтобы как-нибудь, хотя бы случайно не сказать о Джуре. «Они за ним погонятся, если узнают, куда он ушел, — думала Ахрос, глотая рыдания. — Догонят и с ним то же будет… И Саттар-кузнец ничего не узнает. Ведь Джура не только из-за Турсуной к нему пошел. У него какое-то другое важное дело есть».
— Где Джура? — теряя терпение, закричал Тургунбай. — Смотри у меня, падаль. Не скажешь — плохо будет.
— Не знаю, хозяин, — вся сжимаясь в ожидании удара, заговорила Ахрос. — Он мне ничего не говорил. Я даже не знала, что он идти куда-то собрался.
Вытянув ногу, Тургунбай ударил Ахрос сапогом в грудь.
— Врешь, развратница! Знаешь! Заговоришь! Не сейчас — позднее заговоришь.
Собрав последние силы, Ахрос поднялась и села на полу.
— За что вы меня, хозяин?.. Что я вам сделала? Я не развратница. Богом клянусь, аллахом всемогущим клянусь, не развратница, я! Чистая я!
— Чиста, падаль, — заорал Тургунбай, вскочив на ноги. — Кто тебе поверит? Все знают, что ты, забыв предписанья святого корана, занималась блудом с отступником Джурой. Не только сама развратничала, но и мою Турсуной к разврату приучала. Бежать из отцовского дома подговаривала. У-у-у! Падаль… — Тургунбай еще раз ударил ее пинком и вышел из амбара.
В посвежевшем воздухе уже звенел с минарета высокий голос азанчи, сзывавшего правоверных на молитву.
Выйдя из амбара, Тургунбай остановился в раздумье. «Как же быть? — размышлял он. — Амбар сейчас не запирается. Этим замком заперта комната Турсуной. Оставить Баймурада караулить слепую чертовку? Но тогда весь остальной двор и вся женская половина останутся без присмотра». Тургунбаю очень не хотелось сейчас, когда исчез неизвестно куда Джура, доверять сохранность дочери простому замку. «Любой замок можно отпереть, а потом и окна там без решеток. Нет, Баймураду надо приказать, чтобы он сидел около женской комнаты. А как амбар?»
Еще не решив, как поступить, Тургунбай подошел к воротам. И тут вдруг его осенило.
— Баймурад! — крикнул он.
— Что изволите, хозяин? — подбежал Баймурад.
— Сбегай-ка быстро и разыщи сыновей Данияра. Скажи, что я их ожидаю.
Баймурад со всех ног кинулся к мечети. Где же еще искать правоверного мусульманина в часы вечерней молитвы!
Не прошло и десяти минут, как Баймурад вернулся. Алим и Мансур были очень польщены тем, что понадобились самому Тургунбаю, будущему тестю ишана Исмаила Сеидхана.
— Я хорошо знаю, что ваш почтенный отец, мой друг и брат Данияр, воспитал вас как истинно правоверных мусульман, — обратился к Мансуру и Алиму Тургунбай. — Близок день, в который вы немало потрудитесь для всемогущего бога в рядах славной армии ислама. Люди, в руки которых всевышний вложил великое я почетное дело собирания такой армии, уже имеют вас в виду. Вы, конечно, получите должности сообразно вашей преданности святой религии. Но ваше рвение необходимо уже и сейчас. Я прошу вас пожертвовать своим временем для святого дела.
Алим и Мансур наперебой начали уверять Тургунбая, что самым высшим наслаждением для них будет услужить ему, Тургунбаю.
— Не мне, а святому делу, — важно поправил Тургунбай. — Вам, джигиты, конечно, известно развратное поведение моей работницы, слепой Ахрос. Сегодня после вечерней молитвы правоверные решат, какую меру наказания заслуживает эта тварь, опозорившая весь Ширин-Таш. Сейчас она у меня в амбаре. Но нельзя доверять такое дело простому запору. Ведь ее полюбовник, отступник от законов шариата, этот подлый Джура еще не пойман. Мало ли что может быть. Надо, чтобы преступницу, нарушившую установления нашей веры, стерегли истинно правоверные мусульмане. Я прошу вас, джигиты, стеречь ее, пока не придет срок расплаты..
Алим и Мансур с восторгом согласились сторожить вероотступницу.
— Можете не беспокоиться, почтенный дядюшка Тургунбай: она от нас не уйдет, — пообещал Алим-байбача.
— И не пикнет, — коротко подтвердил Мансур.
Тургунбай, отправив Баймурада на женскую половину двора и указав Алиму и Мансуру амбар, где была заключена Ахрос, со спокойной душой зашагал к мечети.
Сегодня в мечети народу было значительно меньше, чем вчера, в пятницу. Зато правоверные, присутствовавшие на молитве, были все уважаемые люди. Батраков и издольщиков в мечети не было. Многие из них еще не вернулись с поля.
И все же, несмотря на то, что среди молящихся были только самые уважаемые люди, вечерняя молитва шла не так благопристойно, как обычно. Правоверные уже все знали об Ахрос и Джуре. Знали они, что после молитвы мулла Гияс скажет новую проповедь. Ожидание проповеди, тихие разговоры о происшествии, случившемся в Ширин-Таше, нарушали благопристойность молитвы.
Когда Тургунбай вошел в мечеть, проповедь была в самом разгаре. Ярость, с которой говорил мулла Гияс, возбуждала молящихся, зажигала их глаза ярким блеском фанатизма. Воздев кверху сжатые кулаки, мулла Гияс кричал:
— Правоверные! Истинно говорю вам! В святом коране сказано, что кровь мусульманина может быть законно пролита только в трех случаях: отступничество, прелюбодеяние и убийство без предшествовавшего убийства. Ядовитая зараза отступничества и разврата проникла и к нам. Нашлись люди, которые, забыв, что они правоверные мусульмане, и отступив от ислама — веры отцов наших, призывают к дружбе с русскими, к дружбе с неверными, к разделу земли и имущества на всех поровну, к разрушению самых священных основ шариата. Не забыли ли вы слов святого корана, который говорит: «Горе всякому нечестивому вольнодумцу!.. Порадуй его вестью о наказании!..» А в суре «Посылаемые» пророк, да светится имя его, сказал об отступниках: «Идите во тьму, извергающую три столба дыма, который ни тени не дает, ни от пламени не защитит: он будет извергать искры, величиной, как башни, цветом, как желтые верблюды». Не забыли ли вы, правоверные, святые слова пророка?!
Верующие ответили на вопрос своего пастыря яростным взрывом голосов:
— Казнить отступников!!
— Камнями побить, во славу всемогущего!
— Земли захотели!
— Сжечь на огне дьявольских выродков!
— Забить им глотки этой землей!
Мулла Гияс, окинув довольным взглядом раскалившуюся паству, переждал, пока стихнут крики, и снова заговорил:
— О горе, горе нам, правоверные! Дьявол избрал вместилищем соблазна и козней своих женщину-мусульманку. Отступник и отступница, попирая святые установления ислама, творили блуд и прелюбодеяние, распространяя заразу разврата среди правоверных. Преступница, слепая Ахрос, поймана на месте преступления, но ее сообщнику удалось избежать справедливого суда верных исламу. Развратница, запертая сейчас в доме почтенного и крепкого в вере мусульманина Тургунбая, ожидает решения своей участи. Да не будет среди правоверных ни одного, в сердце которого закрались бы жалость и снисхождение. Во имя аллаха милостивого, милосердного, очистите наш святой край от скверны отступничества и разврата. Во имя аллаха милостивого, милосердного, надо убивать, как собак, каждого, кто осмелится посягнуть на святой шариат, на законы и обычаи, установленные самим всемогущим через своего посланника и пророка.
Соскочив с возвышения и потрясая кулаками, мулла Гияс направился к выходу из мечети. Следом за ним ринулись все присутствовавшие на проповеди. Рыча от ярости и жажды крови, фанатичная толпа забурлила на улице. Неизвестно откуда в руках всех правоверных появились увесистые камни. Вспыхнули факелы. Кто-то заранее догадался намотать на длинные палки пропитанные маслом ватные лохмотья. Сейчас они ярко пылали, разгоняя сгущавшуюся темноту.
