Константин Черкассов - Генерал Кононов. Том II
О поведении этих людей много написано большими учеными того времени, например, проф. Н. Н. Головиным или протопросфитером русской армии и флота о. Георгием Шавельским.
Не смотря на все это, подавляющее большинство русских эмигрантов — особенно из аристократических кругов — категорически отрицало какие бы то ни было грехи правящего класса царской России.
Помнится, мне пришлось побывать с группой казаков несколько дней в Белграде, где мы посещали «Русский Дом» и познакомились с многими русскими эмигрантами. Полемика с ними привела к тому, что один из них заявил нам:
«Откровенно говоря, не понимаю вас, господа! Вы воюете против большевиков, а сами-то вы какие-то, извините, ну, так сказать, полу-большевики».
А одна дама, в разговоре со мной, с отвращением отозвалась о казаках нашей группы:
«Вы, человек интеллигентный и вид у вас приличный, но вот у ваших друзей вид и выговор, ну прямо-таки, что ни есть чисто большевистский. В революцию мне пришлось много насмотреться на это хамье!»
Эта же дама с явным восторгом рассказывала мне, что она родилась где-то на Украине (она сказала «в Малороссии»), что у ее мужа было очень большое и богатое имение; что ее муж столбовой дворянин и что она сама из знатного рода. Она долго и с увлечением рассказывала о своей молодости и красивой жизни, проведенной в высшем свете, о сказочных балах и банкетах, об ее успехах в интимных забавах и т. д. и т. д.
«Бывало, покажусь в именин, — захлебываясь поведала она, — как все хохлы мои, кланяясь до пояса, в один голос восклицали — «Что изволите, барыня? Не прикажете ли что-либо, барыня?!» Хорошие хохлы у нас были, вежливые и очень набожные… Вот это была Россия! Я понимаю, а теперь что?! мерзость одна, сплошное хамство, сов-де-пия!» — с отвращением и презрением процедила последние слова дама.
Эта дама, наверняка, полагала, что я разделяю ее мнение и, вероятно лишь только потому, что у меня была «не хамская» внешность и я говорил с ней не на «хамском языке». Не в силах удержаться от охватившего меня гнева и презрения к глупой барыне, я, со всей своей бешеной вспыльчивостью и резкостью, ответил ей:
«Хамье, мадам, которое вы презираете, это и есть настоящая подлинная Россия, а вы и ваш муж — столбовой дворянин — трутни, веками жившие утопая а роскоши, питаясь соками этих презираемых вами «хамов», столетиями горбивших свои спины для удовлетворения ваших прихотей и разврата. Это вы, напыщенные своими дворянскими титулами и презрением к забитому и убогому, на нашей великой земле, мужику довели его до революции. Это ваш дворянский класс — почва на которой вырастают всякие революции. Через вас всех, мадам, и нам теперь приходится губить свои молодые жизни и вести братоубийственную борьбу».
Барыня была страшно удручена моим «большевистским» ответом и, как ошпаренная, с перепугано-удивленным лицом поспешила удалиться.
У большинства «патриотов» России из эмигрантов, с которыми нам приходилось и после встречаться, рассуждения были не лучше, чем у этой «барыни». Все они видели Россию в самих себе, а другой России или не знали, или знать не хотели. Соприкоснувшись с ними, нам пришлось констатировать факт: мы — пришедшие «оттуда», из «Совдепии», и эмигранты, представляем собой два совершенно различных мира с совершенно различными мировоззрениями.
Эмигранты хотят принести в Россию свои старые идеи, а мы к этим идеям относимся враждебно и стремимся к построению новой России без большевиков, но и без эксплуататоров. Эмигранты ненавидят большевиков за свои обиды и лишения, которые большевики им принесли, а среди нас есть много таких, которые в гражданскую войну, под предводительством большевиков, наносили теперешним эмигрантам эти обиды и нисколько и теперь не разуверились в справедливости этого. И если они и стали на путь борьбы против большевиков, то уж, конечно, не для того, чтобы оправдаться перед ненавистными им и теперь всякими «барынями», — а за обиды свои, за обман и сталинский террор разуверивший их в идее, за которую они боролись в революции и принудивший их выступить на бескомпромиссную борьбу с большевизмом. Для эмиграции советская власть — это 1917-20 годы, — это «толпы взбунтовавшихся хамов». Для нас же «взбунтовавшиеся хамы» — это подлинная Россия, против эксплуататоров.
Но вместе с этим советская власть для нас — это прежде всего Сталин, это невиданный в мире террор и насилие, это бесчисленные тюрьмы и концлагери, это полчища озверелых чекистов, это шныряющие по улицам и наводящие ужас на людей страшные «черные вороны», это стоны и плач терзаемого несчастного нашего народа, это нестерпимо болящие на нашем теле и душе живые раны.
Эмигранты ненавидят большевиков еще и за то, что большевики переименовали то, что раньше называлось Россией в Советский Союз, и по-прежнему считают, что Украина, Белоруссия, Кавказ и т. д., все это Россия и «великий русский мужичок».
Но в результате того, что произошло в национальной политике проводимой большевиками, мы понимаем Россию так, как нас учили понимать ее в школах. И для нас — молодежи — есть Украина, а не Малороссия и в ней живет украинский народ, а не хохлы; есть Белоруссия и в ней живет белорусский народ; есть Бурятия и в ней живет бурятский народ, есть и другие многие народы нашего отечества — с их собственными языками, письменностью, культурой, территориями, национальными героями и литературой. Все народы СССР, историю которых мы изучали, были налицо и с этим нельзя было не согласиться. Мы привыкли к тому, что все народы нашей Родины — малые и большие — являются равноправными партнерами и, хотя мы и не считали, что Украина или Грузия — это Россия, но мы привыкли к тому, что и Москва — наша, и Киев — наш, и Тбилиси — наш: никакой национальной вражды между нами и в помине не было, и никаких делений мы себе не представляли, но мы и не считали, что вся наша великая и общая Родина непременно должна возглавляться именно русскими.
Все мы знали, что власть в СССР нерусская, да и русской она себя никогда не называла и, действительно, русской не была; в этом мы не видели греха и ненавидели власть вовсе не за название данное ей нашей Родине — СССР, а за чинимый ею террор и насилие над народом. Иго Сталина, переносимое всеми народами Советского Союза в одинаковой мере, сплотило нас в единую семью и мы питали ненависть только к терроризируещей нас власти, но отнюдь не к русскому народу. И украинец, и белорус, и таджик, и грузин, и ингуш и все другие знали, что их жестокий враг — Сталин — не русский и вся его банда состоит, независимо от национальной принадлежности, из людей подобных ему, что русский народ такая же жертва тирании Сталина, как и все остальные народы СССР, и все мы рассматривали людей, которые пытались проповедывать нам ненависть к русскому народу и разделение нашего великого общего государства, как врагов и предателей, стремящихся ослабить мощь и величие нашей Родины.
Кстати скажу, что именно в непонимании этого и заключалась большая ошибка гитлеровцев, меривших нас тем аршином, который был пригоден в дореволюционной России, когда все народы входившие в Российское государство возглавляла русская национальная власть — русский монарх; нерусские народы тогда в своем большинстве рассматривали власть русского царя, как русское иго.
Подобное нам пришлось видеть в Югославии, где хорваты и словенцы рассматривали власть сербского короля, как сербское иго.
Русский же народ веками приучался царской властью рассматривать Украину, Кавказ, Белоруссию, Казахстан и т. д., как Россию, а живущих в них — как русский народ.
В русском народе власть развивала национализм, — этого требовало государственное устройство страны. Царь — русский православный, и народ — русский православный призывался защищать «веру, царя и отечество», но это оскорбляло нерусские народы, которые естественно любили свои религии, свои национальные культуры и т. д., и вызывало в них ненависть к русской власти, от которой они зависели. Все это порождало среди них сепаративные течения, которые и выявились в гражданской войне в России.
Гитлеровцы надеялись, вернее твердо верили, что они и теперь найдут в России национальную вражду и используют ее в своих интересах, но среди народов СССР — среди нового выросшего под интернациональной властью поколения — среди нас, они этой вражды не нашли. Их расчеты на «разделяй и властвуй» провалились. Как теперь пишут немецкие историки, все это понял один из главных министров Гитлера — Рейхс-министр Гиммлер, но уже тогда, когда было поздно. А «спец» по русскому вопросу — глава Восточного министерства Розенберг — так и не «дошел», до конца своих дней.
Эмигранты считают, что вся наша Родина должна непременно возглавляться русской властью, и только ею. Для них великие князья — это огромный авторитет и божественные лица, которым, по их мнению, законно принадлежит власть не только в России, но и во всех завоеванных в свое время Россией других государствах.
