Владимир Попов - Закипела сталь
— Нужно выходить на предложенный инженерами путь, — заключил Гаевой.
— Вы убеждены, что этот путь правильный?
— Убежден.
— Не ошибаетесь? Вы ведь механик.
— Парторг обязан разбираться в элементарных вопросах всего производства.
— Правильно. Но этот вопрос не элементарный.
— Нет, он проще, чем кажется. Здесь мы столкнулись с консерватизмом, с технической трусостью.
Гаевой попросил разрешения закурить.
— Сколько опытных плавок придется провести? — спросил секретарь ЦК и заметил, как мгновенно оживился Гаевой.
— Плавок пять — десять, — ответил парторг. — Тысячу — две тысячи тонн, возможно, испортим.
Секретарь ЦК болезненно поморщился, покачал головой.
— Как легко произносите вы «две тысячи». Привыкли металлурги считать тысячами тонн. Перейдите на другой язык: две тысячи тонн стали, — он взял карандаш и стал писать на бумаге, — это сто вагонов металла, сорок мощных танков, пятьдесят километров рельсов или семьдесят миллионов патронов. Представляете, что значит сейчас выбросить такое количество на ветер, если ничего не получится?
— А если получится? — загорелся Гаевой. — Значит, десятки тысяч тонн отличной броневой стали пойдут на танковые заводы непрерывным потоком, а тысячи новых танков — на фронт.
На звонок явился референт.
— Пригласите товарища Гаевого к себе, — сказал референту секретарь ЦК. — Дайте ему стенографистку — пусть продиктует докладную записку, — он взглянул на Гаевого, — самую обстоятельную. И завтра же возвращайтесь на завод.
— Я не могу вернуться, не зная, что людям делать дальше. Что я им скажу? Кроме того, и вам я еще могу понадобиться.
Секретарь ЦК остановил на парторге испытующий взгляд. Гаевой понял, что тот думает о чем-то более серьезном, чем срок возвращения его на завод.
— Мне говорили, товарищ Гаевой, что вы приняли назначение с неохотой.
— Об этом я ни словом не обмолвился, — возразил Гаевой.
— Не обмолвились, но товарищи почувствовали.
— У меня жена на передовой, где-то здесь, поблизости. Письма и сюда шли долго, а на Урал…
— Когда получили последнее?
— На днях. Но какой оно давности…
Секретарь ЦК перевернул листок настольного календаря, и у него чуть дрогнули пальцы. Прошло двадцать шесть суток с тех пор, как перестали поступать письма от сына, заброшенного с десантной группой в тыл врага с заданием организовать партизанский отряд.
— Давно мобилизовали? — Он с трудом оторвал взгляд от календаря.
— Уехала сама. Врач она.
— Мало кто не ждет сейчас писем… И поверьте, правительство хорошо знает, что значит письмо из дому для бойца, письмо с фронта для родных, знает и принимает меры к улучшению связи. Скоро даже партизанские отряды будут отправлять и получать письма. — После короткой паузы секретарь ЦК обратился к референту: — Устройте товарища Гаевого в гостинице. Пусть отдохнет. Недосыпал много. Ишь какие круги под глазами.
По затемненным улицам Гаевой дошел до гостиницы «Москва». В вестибюле синий свет и непривычная пустота. Сдав паспорт и командировочное удостоверение, поднялся лифтом на десятый этаж, вошел в вестибюль и остановился.
На этом этаже в мае прошлого года они жили с Надей целый месяц. Здесь ничто не изменилось с той поры. Круглый стол, огромные лампы под зелеными коническими абажурами, скульптура Чапаева у колонны, те же картины. Возле одной из них Надя часто задерживалась, рассматривала уютное место на берегу узенькой речки, протекающая по березовому лесу, и как-то сказала: «Тут бы нам с тобой, Гришенька, погреться на солнышке, опустив ноги в воду. Посмотри, вода совсем живая и такая соблазнительная». Гаевому тогда не нравилась эта картина. Раздражали яркие краски, крупные мазки. А сейчас он с умилением смотрел на полотно, и ему казалось, что они с Надей сидели когда-то на таком солнечном берегу и сидели именно так, как хотелось ей: опустив ноги в прозрачную, как стекло, воду.
Гаевой взглянул на ордер — может, и номер тот же? Нет, номер был другой, но в том же коридоре.
Получив ключ, прошел в комнату и, не зажигая света, отдернул штору. Перед ним лежала окутанная тьмой настороженная Москва. И тотчас в памяти встала другая Москва, расцвеченная первомайской иллюминацией, торжественно прекрасная. Огни, особенно дальние, были очень похожи на звезды и так же, как звезды, мерцали.
А сейчас все тонуло во мраке. Только вдали медленно бродили, щупая облака, одинокие лучи прожекторов, останавливались, словно наткнувшись на невидимую преграду, и так же медленно ползли дальше, исследуя просторы неба.
И снова сердце сжала тоска по любимому, оторванному войной человеку. Григорий Андреевич прильнул к холодному оконному стеклу и долго вглядывался в темноту ночи, угадывая по очертаниям издавна знакомые здания.
Весь следующий день Гаевой провел в напряженном ожидании. Он перечитал многие газеты, пробовал заснуть, но веки не смыкались.
Поздно вечером, когда он уже не ждал вызова, позвонил референт.
— Что-нибудь решилось? — обрадовался Гаевой.
— Решилось, приходите.
Секретарь ЦК был в кабинете один. Он усадил Гаевого рядом с собой на диван.
— Могу обрадовать. Сегодня ночью ваш завод проведет первую опытную плавку. Нарком давно добивался изменения технических условий, но Бронетанковое управление согласилось на это лишь сейчас, под давлением обстоятельств. Только учтите: механические качества стали должны остаться неизменными.
— Правильно решили. — Гаевой просиял. — Гитлеровцы будут испытывать нашу броню не в лаборатории, не кислотами, а на поле боя на удар.
— Теперь остается главное: доказать правильность ваших утверждений, создать новую марку стали. Слово за производственниками. Нарком за них поручился. На освоение дано десять дней. — Секретарь ЦК сжал пальцами виски: что-то вспоминал. — Да, что за беспорядки у вас в подсобном хозяйстве?
— Там действительно были безобразия, но мы их пресекли.
— На днях мы получили письмо оттуда. Если рабочие обращаются прямо в ЦК, то создается впечатление, что на помощь парткома они не слишком надеются. Возьмите письмо у референта, проверьте еще раз положение на месте. Наши рабочие — люди героические. Мирятся со всеми трудностями военного времени, ни на что не ропщут. Некоторые хозяйственные руководители, пользуясь этим, прикрывают свою нерадивость, свое равнодушие к быту людей ссылкой на войну. Боритесь с этим, не давайте злоупотреблять патриотическим подъемом. — И неожиданно: — Как у вас складываются отношения с директором завода?
— Нормально, — не совсем уверенно ответил Гаевой, — его отношения с Ротовым были похожи на хождение в потемках по тонкому льду: не угадаешь, где и когда провалишься.
— Ротов — знающий инженер, волевой, но очень самолюбивый; я бы сказал, властолюбивый, — продолжал секретарь ЦК. — Все привык решать сам. Считает, что у него монополия на правильную мысль. А я вот не представляю себе руководителя, которому не нужны были бы помощь и совет коллектива. В чем ошибка прежних секретарей партийной организации завода в отношениях с Ротовым? С ним такт нужен, а они либо становились в оппозицию к нему, либо шли на бесконечные уступки и постепенно превращались из секретарей партийной организации в секретарей при директоре. Помогите же нам поднять коллектив на творческое решение задач и помогите директору освободиться от своих недостатков. Сложно?
— Да, нелегко.
Секретарь ЦК проводил Гаевого до двери, пожал руку.
— Желаю успеха. Требую успеха. Помните: сталь для танков — как можно скорее, как можно больше… И не забывайте о людях, об их настроении, потребностях, запросах.
18
Какое бы чувство ни вспыхивало в душе Шатилова — тоска ли по родным местам, радость ли от хорошей сводки с фронта или горечь от плохой, гордость за брата, получившего боевую награду, — он всем спешил поделиться с Ольгой. Но последнее время девушка вечерами дома не бывала. Пока она занималась с бригадой у Валерия, Василий не заходил к Пермяковым, чтобы зря не докучать Анне Петровне, которая, он чувствовал, не особенно к нему благоволила.
Зато с Иваном Петровичем они по-прежнему находили время потолковать. Обычно это случалось после смены. Приятелей часто можно было увидеть на перекрестке улиц, где, прежде чем разойтись, они подолгу топтались, заканчивая начатый еще в цехе разговор.
Вот и сегодня после партийного собрания они делились впечатлениями и мыслями. Доклад Макарова об увеличении производительности печей их не удовлетворил.
— Дохлый какой-то доклад, — ворчал Иван Петрович. — Только насчет взаимного обучения хорошо сказал. И смотри, какие мы молодцы, оказывается. Весь завод после нашей сверхскоростной раскачался. Словно в костер бензина подлили. Что ни день — то новый рекорд.
