Александр Чаковский - Блокада. Том 2
Встретив там наркома торговли СССР Любимова, Павлов на всякий случай спросил его о причине вызова, но тот лишь пожал плечами.
Увидев входящих наркомов, Микоян встал, взял со стопа листок папиросной бумаги и, не отвечая на приветствие, сказал:
— Вот. Читайте.
Это была шифровка Попкова.
Любимов взял листок и, держа его так, чтобы одновременно мог читать и Павлов, быстро пробежал глазами короткие строки.
— Ваше мнение? — отрывисто спросил Микоян.
Несколько секунд длилось молчание.
— Странно… — произнес наконец Любимов. — По нашим расчетам, продовольствия в Ленинграде должно быть несколько больше.
Он вопросительно посмотрел на Павлова. Тот согласно кивнул.
— Да? Вы оба так считаете? — настойчиво переспросил Микоян, и по голосу его чувствовалось, что он не просто интересуется мнением наркомов, но очень, очень хочет, чтобы они оказались правы.
— Я, Анастас Иванович, — сказал Павлов, — тоже уверен, что продовольствия в Ленинграде больше, чем утверждает Попков. У меня нет при себе материалов, я полагал, что речь пойдет о…
— Срочно подготовьте все данные, — прервал его Микоян. — Ставка обеспокоена продовольственным положением Ленинграда. — И добавил: — Не исключено, что одному из вас придется выехать туда.
— Мы готовы! — решительно ответил Любимов.
— Направьте меня, товарищ Микоян! — быстро проговорил Павлов. — Товарищу Любимову покидать Москву сейчас нельзя.
— Почему? — внимательно посмотрел на него Микоян.
— Анастас Иванович, в стране вводится карточная система… Я убежден, что союзный нарком торговли в такое время должен быть на месте! — ответил Павлов, игнорируя обращенный на него сердито-недоуменный взгляд Любимова.
Любимов начал было возражать, но Микоян остановил его:
— Хорошо. Этот вопрос мы решим. Поезжайте оба к себе и ждите звонка.
И без предупреждения Микояна Любимов и Павлов направились бы из Кремля в свои наркоматы. В коридор они вышли все вместе. Микоян повернул налево. Любимов и Павлов смотрели ему вслед до тех пор, пока он не открыл дверь, за которой, как они оба знали, находилась приемная Сталина.
Если и в мирное время из-за привычки Сталина работать до глубокой ночи ответственные работники партийного и государственного аппарата обычно не покидали своих кабинетов раньше двух-трех часов ночи, то теперь, во время войны, находясь на казарменном положении, они проводили в них фактически круглые сутки, используя для короткого отдыха диваны или раскладушки.
Приехав к себе, Павлов распорядился срочно подготовить имеющиеся в наркомате данные о наличии продовольствия в Ленинграде и занялся очередными делами, то есть вызывал людей, звонил по ВЧ в областные центры и по «вертушке» в Моссовет и в облисполком. И ему звонили — из других наркоматов, из МК партии… Павлов спрашивал или отвечал на вопросы, требовал, соглашался, настаивал, запрещал, разрешал, но думал только об одном, ждал только одного звонка…
В те дни тяга на фронт была всеобщей. Рапорты о направлении в действующую армию подавали все: подростки и старики, не подлежащие призыву по возрасту, руководители учреждений, рабочие и специалисты, находившиеся на броне, «белобилетники», вообще снятые с воинского учета, курсанты военных училищ, бойцы и командиры резервных частей — все требовали отправить их на фронт… К этому времени Ленинград уже стал фронтом: на его улицах рвались вражеские снаряды. Естественно, что тридцатишестилетний нарком считал для себя делом чести работать там, в Ленинграде.
Микоян позвонил в три часа утра:
— Приезжайте.
В приемной никого, кроме сидевшего за столом секретаря, не было.
— А Любимов тоже вызван? — спросил Павлов, стараясь понять, как решен вопрос, кто из них едет. Может быть, его вызвали только для того, чтобы передать часть дел Любимова?
— Любимов? — переспросил секретарь. — А что, разве он должен…
— Нет, нет, — прервал его Павлов. И уже более спокойно спросил: — Анастас Иванович у себя?
— Да. Проводит совещание.
— Ждать?
— Нет, заходите. Анастас Иванович сказал, как прибудете — сразу заходить.
Микоян сидел во главе длинного стола, по обе стороны которого расположились люди — гражданские и военные.
Рядом с Микояном Павлов увидел Малышева, заместителя Председателя Совнаркома, ведавшего вопросами оборонной промышленности. Незнакомый Павлову генерал, держа в руках блокнот, что-то докладывал.
Микоян наклонился к Малышеву, сказал ему несколько слов шепотом, встал и, попросив замолчавшего генерала продолжать, кивком головы пригласил Павлова в дальний конец кабинета.
— Решено, что поедете вы, — сказал он тихо.
— Когда? — тщетно пытаясь унять волнение, спросил Павлов.
— Завтра.
— Я привез имеющиеся у нас данные о запасах продовольствия в Ленинграде.
— Не надо. Мы хотим верить не бумагам, а глазам. Разберетесь на месте и немедленно доложите, как в действительности обстоит дело. И в дальнейшем поможете ленинградцам в вопросах продовольствия. Передайте товарищу Жданову сердечный привет. И…
Микоян обернулся, убедился в том, что заседание идет своим чередом, и продолжал уже совсем тихо:
— …скажи, — он перешел на «ты», — что все мы озабочены положением под Ленинградом и товарищ Сталин принимает необходимые меры к деблокаде города. Ясно?
Павлов не стал задавать никаких вопросов. Не потому, что у него их не было, а потому, что последняя фраза Микояна в эти минуты заслонила, вытеснила из его сознания все остальное.
Несмотря на то что война шла уже третий месяц и было очевидно, что пока не врагу, а нам приходится отступать, тем не менее слова «Сталин принимает необходимые меры» произвели на Павлова магически-ободряющее действие.
— Все будет передано, Анастас Иванович, — отчеканил Павлов. — Командировку взять, как обычно, в Управлении делами?
— Нет. Отсюда зайдите к Поскребышеву. Ваш мандат у него, — ответил Микоян, снова переходя на официальный тон.
Потом протянул руку и мягко сказал:
— Ну… счастливого тебе пути, Павлов.
Поскребышев, знавший Павлова, кивком ответил на его приветствие, открыл одну из лежавших на столе папок, вынул оттуда листок бумаги и все так же молча передал его Павлову.
Только выйдя в коридор, Павлов прочел мандат. В нем говорилось, что Д. В. Павлов направляется в Ленинград в качестве уполномоченного Государственного Комитета Обороны и что расходование продовольствия в Ленинграде и на Ленинградском фронте ставится под его контроль.
Подписан мандат был Сталиным.
…Как Павлов и ожидал, продовольственных запасов в Ленинграде оказалось больше, чем сообщалось в телеграмме Попкова.
Однако чтобы убедиться в этом, пришлось произвести тщательный переучет всего продовольствия как на городских, так и на военных складах. Сотни партийных и советских работников вместе с управлением тыла Ленфронта за двое суток — десятое и одиннадцатое сентября — провели эту трудоемкую операцию.
И двенадцатого сентября Павлов уже имел возможность доложить Москве и Военному совету фронта, что для обеспечения войск и населения в городе имеются запасы зерна, муки и сухарей на 35 суток, крупы и макарон — на 30, мяса и мясопродуктов — на 33, жиров — на 45, сахара и кондитерских изделий — на 60 суток.
И тем не менее Военный совет по предложению Павлова принял решение вторично — в первый раз это было сделано второго сентября — снизить нормы выдаваемых по карточкам продуктов.
Доверительные слова Микояна о том, что Сталин принимает меры к деблокаде Ленинграда, звучали в ушах Павлова и вселяли в него уверенность, что жесткая экономия продовольствия и лишения, испытываемые населением города, — явление временное, что блокада вот-вот будет прорвана.
Однако шли дни, недели, но враг по-прежнему держал город в тисках окружения. К концу сентября немцев удалось остановить на подступах к городу, однако все попытки прорвать блокадное кольцо заканчивались безрезультатно.
Первого октября Военный совет решил вновь урезать нормы снабжения населения продовольствием.
Карточки, выдаваемые на октябрь, отличались по своей форме от сентябрьских. Они делились на мельчайшие купюры, по которым можно было получать двадцать пять граммов хлеба, столько же мяса, десять граммов жиров, чтобы дать возможность людям использовать карточки в столовых.
Хлеб выдавался теперь лишь на один день вперед. Выпекался он с примесями отрубей, соевой муки и жмыхов.
Ежедневно имея сводки о том, сколько продовольствия поступило в Ленинград водным и воздушным путем, видя, как неуклонно снижается количество доставляемых продуктов из-за штормов на Ладоге, бомбежек, обстрелов, Павлов отдавал себе отчет в том, что, если блокада в ближайшее время не будет прорвана, в городе начнется голод.
