Мирослава Томанова - Серебряная равнина
В этот миг кустарник прочесали пули.
Калаш присел возле Боржека. Как быть? Остается одно. Он быстро вытащил пистолет, взвел курок, приставил ствол к сердцу Боржека…
Выстрел пистолета слился у Станека в ушах с пальбой вражеских винтовок… Он не спускал с немцев глаз. Не понимал, где застрял Калаш? Неужели ранен?
Калаш бросил на Боржека прощальный взгляд. Тот был мертв.
Только теперь Калаш поспешил за Станеком. Немцы, беспорядочно стреляя, бросились к тому месту, откуда раздался выстрел.
Яна с тревогой смотрела на неподвижный бленкер «Андромеды».
— Что же с нашими? — спросил Шульц.
Панушка не ответил. Он попытался представить себе, что могло случиться. Та часть района боевых действий, куда направился Станек, еще не очищена полностью от немцев. А значит — Панушка содрогнулся — эти убийцы могут прийти и сюда, к нам!
Он напялил каску и вылез наружу. Спотыкаясь о кирпичи и обугленные балки, подошел к одиноко торчавшей печной трубе и, прислонившись к ней, стал озираться, пытаясь сообразить, что же происходит. Густое дымное небо опустилось на землю, а кверху поднялись клубы пыли и пороховых газов. Казалось, все слилось в одно — и земля, и небо. В небе, как и на земле, ревели моторы, метались огненные языки, грохотали орудия и пулеметы. Панушка не понимал, кто, откуда и куда стреляет, он не видел, что делается в том направлении, куда двигаются Станек с Калашем и Боржеком, куда, быть может, еще двигаются… У него закружилась голова. Он оперся о трубу, ощущение было такое, что он плывет куда-то назад. Чья-то рука легонько дотронулась до него. Он оглянулся — Яна.
— Это ты? — испугался Панушка.
— Пока Шульц подменил меня. Я хочу тебе сказать…
— Что-то случилось?
— Звонил капитан Галирж. Он страшно раздражен, что «Андромеда» не отвечает. Как только она отзовется, мы должны его моментально соединить.
Уже в нескольких десятках метров от домика, где находился основной пункт связи, слышалась стрельба. Над головами кружил самолет. Застучала пулеметная очередь.
— Вниз! Вниз! — крикнул Панушка дочери.
Едва они спустились в подвал, как зазвонил телефон. Яна подняла трубку.
— «Андромеда»? — спросил Панушка.
— Нет! — удрученно ответила Яна.
— Сдается мне, не дойдут они вовремя, — проронил Шульц.
— Только без паники, — одернул его ротный. — Еще не все потеряно.
— Пан ротный, уж не нарвались ли они на засаду?..
Махат остановил Шульца:
— Помолчи, будь добр.
— Если Станек напоролся на немцев… — начал было Панушка, но тут же погрузился в свои мысли: «…тогда нелегко придется и нам. Немцы, вырвавшиеся из окружения, будут тут пробиваться к своим и, если обнаружат нас… Надо выставить караул». — Махат, возьми оружие и охраняй вход!
Яна смотрела на бленкер «Андромеды». По-прежнему не отзываются. Что-то случилось с ними. Ведь иначе они позвонили бы.
Махат подвешивал к поясу гранаты.
Секунда. Еще секунда. Быть может, он все-таки позвонит. Вдруг она решилась.
— Я пойду за ними!
— Ты с ума сошла?! — крикнул Панушка.
— Может, они там где-нибудь лежат, нуждаются в помощи…
— Не в твоей! Ты уже не санитарка.
— Санитарки о них ничего не знают, а мы знаем. Я пойду по проводу и найду их.
Махат прицеплял очередную гранату. «Что с нею? Даже голос дрожит».
— Я должна идти! Папа, пусти меня! Надпоручик…
«Ага, значит, к Станеку». Махат, помимо своей воли, в душе осуждая себя, внимательно прислушивался к их разговору.
— Папа, умоляю! — Яна обеими руками обхватила плечи Панушки: — Пусти меня.
Махат посмотрел на нее. Эти в мольбе протянутые руки, этот голос! Это ли не любовь? Конечно, любовь!..
Последняя граната. Так. Теперь винтовка. Он нащупал в темноте ступеньки. «А если б там был я? Если б я где-нибудь лежал раненый? Побежала бы она ради меня? — Он медленно одолевал ступеньку за ступенькой. — Я сам во всем виноват, не поговорил с ней толком. „Ты мне награда за все мои испытания“. Да, я хотел бы этого. А она? Она ведь ничего такого не сказала. Я должен поговорить с ней еще раз. И совсем иначе. — Махат вышел из подвала. — Никого не пущу! Но и наружу не выпущу!»
В густом сумраке полыхали огненные языки взрывов. Махат чувствовал, как резко пульсирует кровь в шраме на лбу. Если Панушка размякнет и отпустит ее… Он глубоко вздохнул, поднял плечи.
— Соединяй, — приказал Панушка дочери. — Вы, Шульц, берите винтовку и к Махату.
Забелел выскочивший бленкер. Потом другой. Яна вставляла штекеры, но мысли ее были на линии «Андромеды». Шептала:
— Отзовись — я жду здесь, как ты хотел! Скажи, что с тобой?
Коммутатор работал с полной нагрузкой. Уже не только майор Давид, не только разведчики, уже весь раздраженный штаб требовал и требовал: «Что с „Андромедой“? Сообщите, что с „Андромедой“».
Немцы, непрерывно стреляя, бежали к кустарнику.
Теперь Калаш уже был рядом со Станеком. Оба, подпуская немцев как можно ближе, стреляли почти в упор.
Вот один немец на бегу стал клониться все ниже и ниже, замахал руками, пытаясь сохранить равновесие, наконец упал. Второй рванулся всем телом вверх, затем словно сломался пополам. Остальные решили не рисковать. Пробиться к своим было для них важнее, чем продолжать перестрелку с невидимым противником. Они скрылись в клубах дыма.
Станек и Калаш вернулись к Боржеку. Надпоручик опустился рядом с ним на колени, взял за руку, нащупал пульс. Рука была еще теплая, но сердце не билось. «Конец. Мой славный веселый парень! Боже, зачем я его взял?!» Станек погладил Боржека по лбу. Лицо убитого было изуродовано до неузнаваемости.
Гимнастерка Боржека была вся в кровавых пятнах, но Калаш видел только одно — маленькое пятнышко, кровоточившее сквозь шинель около сердца. Оно напоминало монету, ту монету, которой здесь, на фронте, платили смерти. Сейчас он видел, как эта монета растет, увеличивается у него на глазах. От ужаса у Калаша цепенели конечности. И мысли.
Станек бережно — словно больного — приподнял Боржека и велел Калашу снять с него кабельную катушку.
Калаш стоял как вкопанный.
— Он ведь был вашим товарищем? — спросил Станек.
Калаш глухо выдавил:
— Да.
— И женихом вашей сестры, так?
Калаш только кивнул. Трясущимися руками принялся стягивать с Боржека катушку.
Станек опять опустил Боржека на землю. Заколебался: что сказать? Что сделать? Размышлять некогда. Нужно спешить к Рабасу. И тут он со всей остротой осознал, что они прошли только половину пути и что при выполнении их задачи половина дела ровно ничего не стоит, каких бы усилий она ни потребовала. Связь либо есть, либо ее нет. Он взглянул на Калаша. Тот, кроме оружия, нес запасные барабаны. Дать ему катушку он не может. И он надел ее на себя.
Калаш помог застегнуть пряжку лямки. Краешком глаза он взглядывал на убитого.
— Идем! — сказал Станек.
Калаш не трогался с места. Ему казалось немыслимым оставить Боржека здесь одного. Он ждал, что тот вдруг поднимется и что-нибудь спросит у него. Он страшился этого и страстно желал…
— Ну пошли, пошли, — подгонял его Станек.
Калаш шевельнулся. Сделал шаг, другой. Он почти не чувствовал ни собственных ног, ни земли под собой. Станек заметил его неуверенную, шатающуюся походку: тот на каждом шагу словно проваливался в яму. Станеку и в голову не могло прийти, что Калаша терзают несравнимо большие муки, чем скорбь об убитом.
Калаш заметил, что Станек выравнял с ним шаг и нарочно пошел рядом, чтобы подчинить его своему ритму движения. «Он не знает, что это значит — сделать то, что сделал я, — думал Калаш. — Я тоже не знал. Боже мой, знать бы это раньше!»
— Мы должны напрячь все силы! — подгонял Калаша Станек. Он шел первым с катушкой на спине и отдавал те приказания, которые совсем недавно отдавал Калаш:
— Придавить кабель!
Калаш саперной лопатой отваливал куски дерна, брал глину, засыпал провод. «Как пережить это… он там лежит… будто жертвенный агнец… но ведь я должен был…» Он шел вслед за Станеком, хотя ему хотелось броситься на землю, зарыться в нее лицом и лежать, как лежит сейчас Боржек. Но он шел. «Если бы можно было поменяться с Боржеком местами!» И он продолжал идти…
6
Катушка, снятая с Боржека, гирей тянула к земле. Освобождаясь от кабеля, она становилась легче, но Станеку казалось, что она шаг от шагу тяжелее. Однако он по-прежнему бежал ровной рысцой, думая лишь о том, что произойдет, если они не дойдут. Он вслушивался в стрельбу, в разрывы снарядов и повторял себе лишь одно слово: бежать! Он подстегивал себя этим словом: бежать, бежать, бежать! Заметил, что дистанция между ним и Калашем увеличивается.
— Что с вами?
— Ничего. Только я не могу, как вы…
— Что, опасные ситуации вам не по вкусу?
