Лайош Мештерхази - Свидетельство
Для проведения эвакуации был создан правительственный комиссариат, а по предприятиям — «специальные комиссии». Но на деле всем распоряжались немецкие военные власти. В будапештском городском управлении тоже была создана группа по эвакуации. Руководил ею советник Нэмет, отпрыск знатной фамилии, родственник министра, сын баронессы. Молодой человек был худощав, бледен, со впалой грудью. Разволновавшись или выпив лишнее, он начинал сильно заикаться. Своим продвижением по службе советник был обязан исключительно хорошим манерам. За сравнительно короткую карьеру он постоянно был личным секретарем при том или ином важном лице в городе. И вот он наконец получил и ранг советника, и первую самостоятельную, ответственную должность — иных претендентов на нее не было. В сущности, и здесь распоряжался всем немецкий полковник.
Полковник был весьма недоволен работой молодого советника. Хлопая кожаной перчаткой по столу, он кричал:
— Господин советник, так не пойдет, это не работа, а — ерунда! Мы хотим эвакуировать весь город, вывезти на Запад все население! Будапешт — прошу заметить себе это — не город, Будапешт — стратегическое укрепление! Мы не станем цацкаться с вашими штатскими да ребятишками… И если в результате военных действий погибнут десятки и десятки тысяч жителей — ответственность за это будете нести вы! Учтите это!
Молодой советник, успевший уже основательно пристраститься к спиртному (еще бы, ведь такая ответственность!), глядел на полковника лихорадочно поблескивающими глазами и, заикаясь, бормотал:
— Про-про-стите, но ч-ч-что я м-м-могу поделать? При-при-признаюсь вам, я даже представить себе не могу… Я высчитал, что колонна в миллион человек по четыре в ряд — это же хвост в триста километров длиной.
— Болван! — обругал его полковник и ушел, хлопнув дверью.
В этот вечер молодой советник напился так, что не мог назвать подобравшему его полицейскому ни своего имени, ни адреса. Доставить его домой смогли, только обнаружив в кармане документы, а в себя он пришел лишь наутро третьего дня. И сразу же отчаянно перепугался. Ведь неявка на службу рассматривалась как дезертирство. А молодой советник еще не успел установить с новыми, нилашистскими, властями таких же сердечных, приятельских отношений, как с прежним начальством. Когда же он вспомнил о своей стычке с полковником, с ним приключились колики. Жил он в Буде, поэтому его отправили в Яношскую больницу и «лечили» там до начала осады.
Позднее о молодом советнике говорили, что именно он спас население Будапешта от насильственного вывоза в фашистскую Германию.
Наутро Ласло Саларди, немного невыспавшийся после ночной канонады, но зато весело настроенный, отправился в город. Он шел пешком по Логодской улице, затем — через дымный, насквозь пробензиненный Туннель. Ласло ждал чего-то от этого утра, хотя и сам не знал — чего. Того ли, что люди станут в чем-то другими, по-другому будут выглядеть улицы…
Но улица была совершенно такой, как всегда. Спешили на работу люди. По набережной, громыхая, тянулась бесконечная вереница немецких автомашин. Машины шли на юг, к фронту. Хвост издыхающего дракона…
В этот ранний час улица бывала еще «чистой» — облав не устраивали. И все же Ласло чувствовал себя так, как если бы он шел в расставленную для него западню. Кто знает, удастся ли ему и сегодня вернуться домой. Банк не относился к числу военных предприятий первой категории, и, по правде говоря, Ласло полагалось явиться на призывной пункт сразу же после первого приказа о всеобщей мобилизации. Однако до сих пор ему как-то удавалось проходить сквозь оцепления с помощью бумажки о временной непригодности, выданной еще два года назад.
Цепной мост светился каким-то опаловым сиянием: туман начал таять, предметы и люди вновь обретали тени, в небе угадывалось солнце. В самом начале моста, уткнувшись лицом в жидкую дорожную грязь, лежал труп мужчины в линялом плаще. От пояса до головы тело было прикрыто листом коричневой упаковочной бумаги. «Последняя жертва!» — подумал Ласло и погрустнел. Только знал ли он сам отчего?.. Громыхающая по набережной автоколонна и этот убитый… «Ничего не изменилось!» — кольнуло Ласло в самое сердце… Прав Денеш: «Пока не вбит последний гвоздь в гробовую доску фашизма…»
Придя в банк, Ласло первым делом отправился в приемную нилашистского правительственного комиссара. Сюда положено было являться каждое утро всем двадцати шести «неблагонадежным». Бывшие члены профсоюза, социал-демократы, руководители отдела туризма и несколько человек из тех, что не умели держать язык за зубами, расписывались в списке у секретарши и расходились по местам — работать.
Госпожа Бодо уже восседала за своим столом. Она выглядела бледной, раздраженной, от глаз разбегались глубокие морщины.
— Вы что, плохо спали сегодня? — осторожно, чтобы за участием не почувствовалась насмешка, спросил Ласло. По этой даме вообще можно было судить о положении на фронте. Ласло вспомнил вдруг, как сияла она утром 16 октября! И как уверенно приняла она, член банковского совета нилашистской партии, руководство отделом, как по целым дням рассказывала о подвигах, совершенных ее мужем 15 октября.
О, какой героиней была она все эти три недели, минувшие со дня путча! И сам-то «вождь нации» ужинал у них, и какое новое «чудо-оружие» готовится у немцев… «По правде сказать, я и сама не знаю, что это за оружие, — еще позавчера объясняла она таинственно, — но мне точно известно, что в Печ отправили два вагона кабеля…» «Получайте свои два вагона кабеля!» — думал Ласло.
— Всю ночь глаз не сомкнула! — жалобно простонала Бодо. — А вы разве спали?
— Я? Конечно! — соврал Ласло. — А у вас, верно, зуб болел?
— Зуб! — отмахнулась Бодо. — Неужели вы не слышали пальбы?
Ласло удивленно уставился на нее.
— Пальбы?
— Наших сильно потеснили на Алфёльде. Говорят, один русский танк ночью прорвался в город и дошел чуть ли не до больницы Иштвана.
— Ну, что вы! — усомнился Ласло. — Это какой-нибудь паникер слух пустил.
Он уже играл, словно заправский актер. И в такие минуты все как бы отступало на второй план — и одинокие думы, и ощущение смертельной опасности, и даже цели всей жизни.
— Увы, это не слухи! Мы с мужем всю ночь не спали. Людям нашего положения в такие минуты не легко! Но я сказала: пусть я — слабая женщина, но я не сделаю ни шагу назад. Лучше умру, сражаясь, вместе с моим четырнадцатилетним сыном на пороге своей квартиры!
— Гм, — произнес Ласло и, покачав головой, прошел к своему письменному столу. — Я не могу с вами согласиться. Геройствовать нужно в меру. Или вы считаете борьбу уже проигранной, если собираетесь умирать? И это вас я должен еще ободрять? Удивляюсь вам.
Бодо подняла на Ласло благодарный взгляд. Она уже успела забыть и великодушно простить себе, что всего три недели назад преспокойно выдала нилашистам своего «красного» сослуживца.
— Подумайте сами, — говорил Ласло. — О чем говорит обстановка на фронте? О том, что германское командование намерено сократить линию фронта, прежде простиравшуюся на три тысячи километров. Для чего? Чтобы на узком участке, а значит, с большим эффектом, ввести в действие свое новое оружие. Не так ли?
Бодо, задумчиво глядя прямо перед собой, ничего не ответила.
…Ведь если бы все это было не так, — коварно продолжал Ласло, — можно было бы подумать, что немецкая армия на всех фронтах бежит очертя голову. Верно?
— Верно, — согласилась Бодо.
— И я считаю вполне вероятным, что германское командование где-то на участке между Чехословакией и Балтийским морем, — Ласло подошел к карте на стене, — …вот здесь, видите, где линия фронта всего короче, начнет свою великую битву. Так не смешно ли будет умереть, как вы говорите, вместе с мужем и ребенком на пороге своей квартиры?
Кроме них, в кабинете работали еще четыре девушки. Согнувшись над пишущими машинками, они едва сдерживали смех. Четверть часа спустя Бодо объявила, что плохо себя чувствует и вынуждена уйти домой. Как только дверь за ней закрылась, девушки принялись хохотать. Они не слишком интересовались политикой, но в своей ненависти к Бодо были единодушны.
Ласло раздал работу, а сам забаррикадировался папками с документами. На специальном банковском бланке для протоколов Ласло изготовил удивительнейшее удостоверение, согласно которому он, Ласло Саларди, уроженец…, проживающий…, непригодный к военной службе (свидетельство, номер, дата), весьма ценный сотрудник банка, военного учреждения первой категории, и к тому же заместитель начальника группы противовоздушной обороны, имеет право на свободное передвижение по городу в любое время суток и на всемерное содействие ему всех гражданских и военных властей.
