Александр Зуев - Мир наступил не сразу
Оказалось, не только в его душе. Стоило ему поманить — и с охотой потянулись на Песок ребята, и вскоре уже маршировали, учились отдавать честь и рассыпаться в цепь. Было тут все мальчишечье население Журавкина — от первачков, прошлым летом еще бегавших без штанов, до Великовых сверстников и ребят постарше, что уж и за девками начинали бегать.
Армию свою Велик разделил на четыре части.
В гвардию вошли ребята постарше и посильнее, чтоб уж действительно были гвардейцы — и за себя могли постоять, и пример подать остальным. Командиром гвардии он назначил Ивана Жареного— не потому, что друг, а потому, что бывалый человек, прошедший огонь.
С тех ранних пор, когда Велик пристрастился к книгам, о моряках у него сложилось представление как о людях, чьим главным девизом было словечко «полундра!», что значит: ребята, наших бьют! Вперед! Дадим белякам жару! Поэтому у себя в армии он поверстал в моряки самых задиристых и драчливых. Во главе флота поставлен был Гаврик Шапкин, Гавро, как его все называли, гроза садов и огородов, человек, у которого кулаки всегда были наготове. Велику и самому приходилось подраться с ним раза два и, честно говоря, он Гавра побаивался. К его удивлению, тот без слова подчинился ему и был доволен назначением.
Остальной личный состав разделили на два пехотных полка.
В армии были введены воинские звания. Комиссару армии Коле Ведюшину Велик присвоил звание генерала, начальнику штаба Вальке Доманову — генерал-полковника, Ивану Жареному — генерал-майора, Гавру — командора, Шурке Исаеву — полковника, Ваньке Мосину — подполковника. Появились и майоры, и лейтенанты, и мичманы. Все были довольны, и никто не возражал, что их главнокомандующий стал маршалом.
На праздник Советской Армии после уроков Велик объявил сбор. Ожидая пока подойдут командиры, он сидел у окна и пришивал очередную заплату к сшей продубленной ветрами, дождями и морозами курточке. Она уже стала, как шинель у гоголевского Акакия Акакиевича — даже заплат не держала, приходилось лепить их одна на одну. С печи доносились покряхтыванье и шепот Манюшки.
— Ты что? — спросил Велик. — Не заболела случаем?
— Да нет, бог миловал, — слабым голоском ответила девочка. — Ужака сосет. Прямо все силы высосала: иду, а меня так и шатает.
— Мы ж только что пообедали, — напомнил Велик.
— Да что там пообедали, — вздохнула она. — По десять желудей съели.
— Ну, хочешь, еще дам? — дрогнувшим голосом спросил он.
После недолгого молчания Манюшка печально ответила:
— Не надо. От них как будто горькая палка в горле торчит. А ужаке моей не по вкусу: хоть сколько съешь, все равно сосет.
У Велика были припрятаны к ужину две печеные картошины — Зарян дал, мол, премия за хорошую стенгазету, — и он заколебался: дать ей сейчас, что ли, уж крепко жалко стало ее. Но переборол себя. Хоть и говорят, ужин не нужен, дорог обед, а попробуй-ка лечь спать с пустым животом — всю ночь будешь ворочаться.
— Потерпи… Зря ты желуди хаешь — еда полезная. Свиньи, знаешь, какие жирные бывают, когда их вволю желудями кормят!
Манюшка не ответила, только громче закряхтела.
— Велик, знаешь, что я у тебя попрошу? — сказала она через некоторое время. — Сделай Митю Гузеева начальником. У вас же в пехоте ефрейтор заболел, вот заместо него.
— А за какие это такие заслуги? — набычился Велик.
— Ну как же. Он говорил, что его брат твой лучший друг был.
— А при чем тут брат?
— Ну, он же вроде родни тебе, раз ты с его братом дружил. А еще: мы с ним за одной партой теперь сидим, и он мне помогает задачки решать.
Велик дернул щекой.
— Ну и ты ему помоги в чем-нибудь. А в мои дела не лезь.
— Жалко тебе, что ли? Ты ж маршал… Знамо дело, там твоя Таня за Гришку Будейкина хлопочет, ну так я тебе скажу: Гришка не гожий для ефрейтора — картавый, как же он командовать будет?
«Вот, пожалуйста, — усмехнулся Велик. — И армия-то невзаправдашняя, и маршал липовый, а и тут уже начинаются интриги придворных дам».
За окном уже шумели ребята. Вошел Иван, доложил, что гвардия в сборе, потом и командор явился с таким же докладом. На плечах у них красовались самодельные погоны с вырезанными из жести звездочками. Маршал тоже нацепил свои на несменную латаную-перелатаную куртку, надел танкистский шлем, доставшийся ему осенью сорок первого от захожих окруженцев и чудом сохранившийся, потуже подтянул оборки на лаптях.
— Вперед!
Стоял ясный маломорозный денек, какие часто выпадают в конце февраля, в преддверии весны.
«Перезимовали, считай, — подумал Велик, радостно щурясь на теплое солнышко. — Еще немного — и травка пойдет, щавелек, чесночек… Отдышимся, ничего…»
Армия разбилась на две группы — зеленых и синих. Зеленые — гвардия и первый пехотный полк — засели в оборону в вербняке, синие — морфлот и второй полк, развернувшись в цепь, их атаковали.
Велик, командовавший синими, вместе с двумя связными двигался позади цепи. Наст держал хорошо, и бежать было легко — лапти, казалось, сами отскакивают от твердой снежной. корки. Когда атакующие приблизились к кустам шагов на десять, им навстречу посыпались снежки. Они были плотные, увесистые и били ощутимо. Один, ударивший Велика в плечо, даже слегка развернул его на бегу. А бежавшего перед ним Митю Гузеева плоская заледенелая крыга сбила с ног. Велик пробежал было мимо, сделав вид, что ничего не заметил — все-таки конфузно солдату, что свалился с ног от снежка. Но, оглянувшись через несколько шагов, увидел: Митя не встает. Что такое? Не убит же он в самом деле!
Присев на корточки возле Мити, Велик глянул на его лицо и испуганно вскрикнул:
— Ты что? Что с тобой?
— Кружится, — прошептал Митя. Он был белее снега, на котором лежал, под глазами — темные ободки. — Солнце кружится.
— Ты заболел?
— Не, это с голодухи. Я если тихо хожу, то ничего, держусь, а вот пробежал — и сразу повалился.
— Ну, иди домой. Подымайся, иди.
Он помог ему встать, оббил ладонью редкие крошки снега с пиджака.
— Мать-то пишет? Где она?
— В Брянске. На работу гоняют, дом строить. Пайку не разрешают посылать домой. — Он вздохнул. — И правильно: мы-то тут на воле, и работа своя — не тяжелая, а ей надо горбачить. Без пайки швыдко сколупнешься.
— Да-а… Ладно, шагай. — Велик поколебался. — Приходи вечером к нам, чего-нибудь перехватим.
Он повернулся и потрусил догонять своих синих, потеснивших противника.
В субботу после уроков, едва Велик вышел на крыльцо, его подцепил Зарян.
— Слушай-ка, маршал, — в голосе его пробивалась тонкая ирония, — а ты не забыл, что главное твое звание — комсомолец? Не чересчур ли ты увлекся своей армией?
Велик недоуменно пожал плечами.
— Я свои поручения выполняю. И от других ни разу не отказывался.
— Твое главное поручение — пионерская работа. Ты начальник штаба дружины, а пионерскими делами почти не занимаешься. Лида… Лидия Николаевна говорит — инициативы не цроявляешь. Что она тебе скажет — сделаешь, а чтоб сам — не… Вот в армии — там у тебя порядок, потому как там твоя инициатива бьет ключом… Мы вот думали — что такое эта твоя армия? Пользы ни на грош, наоборот, от пионерских дел ребят отвлекает. Хотели даже распустить ее.
— Вреда ведь тоже от нее нет, — убитым голосом сказал Велик. — Кому она мешает?
Зарян засмеялся, хлопнул его по плечу.
— Ага, испугался? Не бойсь. Мы рассудили, что все ж какая-никакая польза есть: изначальная военная подготовка… Но от пионерских дел отрывает. Думали, может, начальником штаба дружины кого другого? Получится двоевластие и раскол. Решили: ладно, пусть в одних руках вся власть будет — в твоих. Ты все-таки наш человек: можно и покритиковать, а когда и отшлепать, — Зарян насмешливо покосился на похмурневшего маршала. — Не по шее, конечно, а словами.
Они шли через школьный сад. Здесь долго стояла немецкая артиллерийская батарея, весь сад был изрыт, большинство деревьев спилены. Остались дряхлые, наполовину умершие груши и яблони. Осенью на них почти совсем не было плодов.
— Вот сад бы посадить новый, — сказал Зарян и вздохнул. — Ладно, это подождет. Не все сразу. Сейчас надо построить клуб. Тогда решилась бы и сельсоветская проблема: пару комнат им там выделили бы — и порядок. У нас ведь так и до войны было — помнишь? — клуб и сельсовет в одном здании… Ну вот… Решили мы устроить завтра воскресник. Будем вывозить бревна из леса. Заготавливать и вывозить. Поднимай свою армию. Да и пионерок, что постарше, можно припрячь.
— Нечего, — сказал Велик. — В лес всегда мужики ездили.
— Так то до войны. Ну, гляди сам. Давай прикинем, кого поставить на валку, кого на обрубку сучьев, кого возчиками…
Участок леса, отведенный журавкинцам под вырубку, находился километрах в трех от Навли. Снегу между деревьями было по пояс, и пришлось расчищать места для пильщиков. Велик подивился предусмотрительности Зарян а — оказывается, на этот случай он распорядился взять лопаты.
