Сергей Мартьянов - Первые залпы
Пришлось приняться за розыски.
Еще в Бресте я взял адреса всех оставшихся в живых и известных музею участников первых боев на границе и всем им разослал письма. Просил сообщить, не помнят ли они начальника заставы Горбунова? Что с ним сейчас? И пусть каждый опишет до мельчайших подробностей последние недели, дни и даже часы перед роковым началом.
Одним из первых откликнулся на мою просьбу бывший политработник Брестского погранотряда Иван Константинович Иванов, проживающий сейчас в Ленинграде.
«Спасибо за то, что вы взялись за эту тему, — писал он. — Правда, порою тяжело возвращаться к тому, что было пережито, что долгое время было только твоими мыслями, но пора уже сказать людям всю правду о начале войны, и в этом вы найдете поддержку не только у меня, но и у моих друзей, в том числе у Горбунова Василия Николаевича, который — жив и находится в городе Ярославле».
Жив! В Ярославле! Но то ли по забывчивости, то ли от волнения Иванов не указал ни улицы, ни дома, в котором живет Горбунов.
И снова пишу в Ленинград: адрес, точный адрес!
Наконец адрес получен. И уже к самому Горбунову летит заветное письмо.
Пока тянутся томительные и тревожные дни ожидания, получаю все новые и новые письма.
Но вот пришел, наконец, ответ и от самого Горбунова. Небольшое письмо, очень взволнованное. Вечером 22 июня он был ранен в руку и ногу, и оставшиеся в живых пограничники перетащили его в лес. Потом отступали, выходили из окружения. Как только зажили раны, он снова встал в строй. Принимал участие в великом сражении на берегах Волги, во взятии Одессы, в штурме Измаила. Затем с боями прошел всю Румынию, Болгарию, Югославию, Венгрию и Австрию. День Победы встретил в югославском городе Загребе. Потом некоторое время служил в Берлине. Служил в армии еще долгих десять лет. Уже его боевые товарищи давно вернулись домой, уже пошли в школу их дети, родившиеся после войны, а Горбунов продолжал выполнять свой воинский долг.
А сейчас, уволившись в запас в звании капитана, живет на окраине Ярославля на самом берегу Волги. У них с женой два сына: Олег служит в армии на территории Восточной Германии, Борис учится в школе. Жена Маша, теперь уже Мария Ивановна, заведует детским садом.
В апреле шестьдесят третьего года мы, наконец, встретились. Это был мужчина невысокого роста, узкоплечий, даже хрупкий на вид, с немодно повязанным галстуком, в широких брюках, какие теперь уже давно не носят…
Я жадно всматривался в лицо Василия Николаевича, вслушивался в его речь, приглядывался к манере держаться. Передо мной был человек внешне ничем не примечательный: глубоко запавшие глаза, широкий нос, множество глубоких морщин на лбу. Ему сорок шесть лет, и на висках уже серебрится седина. Многое пришлось пережить на своем веку этому сдержанному, скупому на слова человеку.
Часами бродили мы с ним в подмосковном весеннем лесу, и я все выспрашивал у него о Новоселках, о первом бое, о пограничниках, которыми он командовал. Горбунов рассказывал ровным глуховатым голосом, окая по-вологодски. Он оказался человеком прямым, даже резким: что было, то было, а чего не было, того не было, и нечего фантазировать! И лучше всего нам съездить бы в те места, где все это происходило…
В октябре того же года мы приехали в Польшу. Из Новоселок — прямо в Старый Бубель. Без виз, без пограничных паспортов, хотя и законно, по всем правилам так называемого упрощенного перехода государственной границы со служебными целями.
В назначенное время и в назначенном месте наша машина подъехала к Бугу. И в это же время к противоположному берегу подъехала машина с офицером польской пограничной охраны. Она въехала на паром, паром отвалил и медленно поплыл к нашему берегу. Он пересекал реку недалеко от того самого места, где двадцать два года назад переплывал ее Павел Калистратович Дудко. А мы стояли на том самом берегу, по которому шли тогда политрук Горбачев и ефрейтор Капинос, принявшие его тревожный сигнал. Вокруг было очень тихо и ясно. Мелкие волны шлепались о борта парома. Вот он привалил к берегу, машина съехала на песок и остановилась возле нас.
Из нее вышел польский офицер в коричневой шинели и коричневых брюках навыпуск. Щелкнув каблуками и браво вскинув два пальца к широкому козырьку фуражки, он представился:
— Капитан Александр Будых.
И добавил, что рад видеть советских товарищей.
Сопровождавший нас майор поздоровался с ним, как с добрым старым знакомым: не раз им приходилось встречаться по службе. Потом представил нас. Капитан Будых каждому отдавал честь, жал руку и называл себя. Он сказал, что советские товарищи могут немедленно въехать в Польскую Народную Республику и чувствовать себя там, как дома.
Мы сели в свою машину, пересекли границу и вскоре съехали с парома на тот берег.
Да, разительные перемены произошли на наших границах!
Я видел, как крепче сжал упрямые губы Василий Николаевич Горбунов и украдкой смахнул слезу Павел Калистратович Дудко.
Сейчас они ехали в машине вместе со мной. Горбунов — по местам, где когда-то накапливался противник, Дудко — к себе на родину.
Отыскать Павла Калистратовича удалось лишь летом шестьдесят третьего года. Какой это милый, обаятельный человек! Увлекающийся, искренний, с открытым мужественным лицом, с ясными добрыми глазами.
Всю оккупацию Павел Калистратович провел с семьей в Старом Бубеле, не раз помогал советским бойцам, бежавшим из гитлеровского плена, переправляться на восточный берег Буга, а после войны переехал в Советский Союз и сейчас работает в Тосно на игрушечной фабрике.
И вот в октябре мы все трое — Горбунов, Дудко и я — взяли курс на Брест. Оттуда — в район Новоселок.
Сначала мы приехали в Волчин и остановили машину около бывшего здания штаба комендатуры. Теперь здесь туберкулезная больница. А все надворные постройки сгорели от немецких снарядов. Горбунов ходил и показывал: вот здесь стояла конюшня, вот здесь — столовая, здесь — склад.
Потом мы ехали по проселочной дороге, густо обсаженной ветлами, и Горбунов показывал, где и как они отступали и где у них был последний бой. Мы подъезжали к его бывшим «владениям».
Представляете, какое волнение охватило Горбунова, впервые вернувшегося сюда через двадцать два с лишним года! Он вышел из машины и быстро, не ожидая нас, зашагал к родной заставе. Вот завалившиеся, заросшие травой блокгаузы; вот булыжная дорожка, выложенная руками его бойцов; вот деревянное крыльцо, на котором он любил посидеть в свободные минуты; вот канцелярия, где отдавал свой последний приказ на охрану и оборону границы…
А затем, перебравшись на пароме через Буг, мы ехали по тем местам, где гитлеровцы накапливали силы перед прыжком на нашу сторону Буга. Вот в этих перелесках притаились их танки. По этим дорогам подтягивались их орудия. С этих ветряных мельниц и колоколен они наблюдали за нашим берегом.
Что напоминает сейчас об июньских событиях сорок первого года? Пожалуй, ничего, ровным счетом ничего. Выросли молодые сосны вместо тех, что вырублены были для разбойничьей маскировки военных стойбищ. Увезены в переплавку гильзы орудийных снарядов. Стерты с лица земли морщины гусеничных следов, заделаны шрамы окопов. Спокойно текут воды Буга, и прямо к нему сбегают огороды и выпасы польских хуторов и местечек. По улицам деревень и сел с гоготом прогуливаются тяжелые, жирные гуси. И в том самом доме, на высоком берегу Буга, где раньше размещалась гитлеровская «ваха», — теперь польская начальная школа, и в ней обучается ровно сто мальчиков и девочек.
Времена изменились, но люди не могут забыть черных лет оккупации, и раны, нанесенные войной, не дают покоя.
И когда, встречаясь с местными жителями, мы им говорили, что вот этот гражданин в шляпе и есть бывший начальник Новоселковской заставы Василий Горбунов, все смотрели на него как на чудо, как на воскресшего из мертвых и начинали наперебой рассказывать, как героически сражалась на том, советском берегу Новоселковская застава.
Поиски его боевых соратников продолжаются. Уже найдены некоторые живые участники тех событий, родственники и друзья погибших. Они-то и помогли восстановить картину одного из многочисленных, но славных подвигов, совершенных советскими людьми и их зарубежными друзьями в трагические июньские дни сорок первого года на западных рубежах.
Примечания
1
Судетские немцы знали славянские языки и потому составляли здесь пограничную охрану рейха.
2
Иттин баласы — собачьи сыны.
