Павел Цупко - Над просторами северных морей
С небольшого причала на аэродром в самодельных тележках и тачках вручную доставили очередные партии грузов: боеприпасы, горючее, масла, продукты. Особенно много завезли трески. Она была во всех видах: свежая и соленая, копченая и консервированная. Десятки бочек, тюков и ящиков ее упрятывались в погреба.
Письма и газеты почти не поступали. Единственным средством общения с Большой землей оставалось радио. В редкие минуты, когда радиостанция прерывала боевую вахту, возле нее собирался весь авиагарнизон послушать скупые сводки Совинформбюро. Они были тревожными…
Полеты прекратились. У летчиков наступил вынужденный перерыв — союзники, ссылаясь на большие потери, отказались формировать конвои. «Петляковы» перелетели на базу. Началась серьезная учеба. Изучалось все, что следовало знать еще до прибытия на Север. Летчики получили снимки и таблицы с тактико-техническими данными кораблей союзников и вражеских — немецких, находившихся на данном театре военных действий, учились распознавать их по внешнему виду, определять элементы движения — курс, скорость, а также походные ордера конвоев, организацию их обеспечения и взаимодействие.
Одновременно проводились учебные полеты: летчики упорно шлифовали технику «слепых» полетов — спешили как можно лучше использовать нежданную паузу, чтобы подготовиться к осенним ненастьям. Из-за интенсивной боевой учебы свободного времени не было. Только иногда выпадали «выходные». Случалось это обычно в «дни БД».
— БД — это что? Боевое дежурство? — поинтересовался сержант Макаров, впервые услышав такое сокращение.
— Мать-деревня! — захохотал Устименко. — Банный день не знает!
Константин Усенко, лежа на кровати, рассматривал добротные перекрытия потолка землянки. Сделана она была по всем правилам инженерного искусства: бревна в три наката. Потолок и стены обшиты фанерой, пол выстлан досками. Строительного материала на базе хватало: рядом через узкий рукав Северной Двины находился комбинат, в цехах которого из древесины выделывали все, от досок до фанеры.
Высокая и просторная землянка состояла из двух больших комнат. Ходили по ней в полный рост, не то что в Энске. Потолок подпирался крепкими столбами, превращенными в вешалки. Под стенами стояли не деревянные нары, а двухэтажные железные кровати с ватными матрацами, с еще новыми синими байковыми одеялами, из-под которых выглядывали белые простыни, застеленные по единому образцу, как в казарме. Середину комнат занимали длинные столы из толстых струганых досок. На них обычно проводились занятия с летным составом эскадрильи, а в свободное время, если такое выпадало, разыгрывались настоящие баталии — забивали «козла». Костяшки домино, доски с шахматами и шашками лежали на столах, сложенные в аккуратные стопки.
Освещалась землянка не аккумуляторными лампочками, а настоящими, энергия к которым подавалась от специального дизель-электромотора; отоплялась железными печками. У входа возле тумбочки с телефоном круглосуточно дежурил один из авиамехаников или мотористов.
Возле кроватей высились установленные в два этажа тумбочки, рядом с ними табуретки — банки поморскому. Здесь, на базе, порядки были морскими и потому бытовал морской лексикон. Армейским летчикам пришлось узнать, что такое кубрик, трап, камбуз, полундра. Вскоре они сами стали щеголять этими словами, как заправские моряки. Впрочем, они и на самом деле стали морскими летчиками. Теперь каждый умел не только отличить один класс кораблей от другого, но и их типы, назначение, вооружение, знал некоторые боевые и походные ордера — порядки строев, ознакомился с основами морской тактики, мог взаимодействовать с нашими кораблями при обнаружении вражеских надводных и подводных сил и самолетов. Но самое главное — парни научились смело и уверенно летать над безбрежными морскими просторами, с достаточной точностью определять в них свое местонахождение и брать безошибочный курс к берегам: месяц напряженной учебы не пропал даром.
2Штаб 95-го авиаполка находился в единственном двухэтажном доме над летной столовой. Это помещение облюбовал себе майор Жатьков, ставший начальником авиагарнизона. В большой комнате с тремя окнами во всю ширь стены висела карта полярной проекции, рядом с ней схема с надписью: «Конвой РQ-17». Под стеной размещались канцелярские столы, напротив них рядами стояли стулья, табуретки, скамейки.
Летчики входили в комнату, озирались на карту, на непонятную схему, находили места и рассаживались. Усенко пришел вместе с Щербаковым и Устименко. Они сели на дальнюю скамейку, как открылась задняя дверь, и в комнату энергично вошел генерал в морской форме. Был он выше среднего роста, с приятным, чуть продолговатым лицом и быстрыми внимательными глазами. На вид ему было не больше сорока лет.
— Встать! Сми-и-ирно! — вскочил Жатьков и шагнул к генералу. — Товарищ командующий…
Но тот не стал слушать доклад, жестом остановил майора и громким голосом разрешил:
— Прошу, товарищи, садиться.
Константин во все глаза разглядывал прославленного генерала, которого на острове знали все и охотно о нем рассказывали. Будучи летчиком-истребителем, Николай Трофимович Петрухин добровольцем воевал в небе Испании, а вернувшись на Родину, стал командовать бригадой морской авиации на Балтийском море. Летом 1939 года капитану Петрухину присвоили звание полковника и назначили заместителем командующего Военно-Воздушными Силами Краснознаменного Балтийского флота. С белофиннами он воевал уже в звании комбрига. Великая Отечественная война застала генерал-майора авиации Петрухина в должности командира смешанной авиационной бригады на Балтике. Он участвовал в разгроме немцев на подступах к Ленинграду, а затем возглавил УАГ РСВГК — ударную авиагруппу резерва Ставки Верховного Главнокомандования, которая обороняла Ленинград и его пригороды в тяжелейшие 1941–1942 годы. Теперь с июня 1942 года командование доверило ему ОМАГ.
Штаб ОМАГ размещался в Архангельске, но Николай Трофимович был летчиком до мозга костей и потому в штабе не засиживался, а почти все время проводил в боевых авиаполках. На островной аэродром он прилетал на У-2 сам и всегда как-то незаметно. Оставив самолет где-нибудь на дальней стоянке, он не торопясь шел по аэродрому, подолгу останавливался возле экипажей, говорил, расспрашивал, советовал, решал многие вопросы на месте и одновременно узнавал все, что его интересовало. Когда Петрухин приходил к штабистам, то имел полное представление о состоянии дел в авиаполках.
Генерал был прост в обращении, никогда не кичился — все это снискало ему добрую славу и уважение. Его всюду встречали тепло, как своего, и были с ним предельно откровенны. И этой откровенностью Николай Трофимович никогда не злоупотреблял. В трудных условиях Севера высокий авторитет Петрухина позволял поддерживать в подчиненных частях весьма строгую дисциплину и высокую боевую готовность.
Когда генерал вошел в штаб, присутствующие встретили его как доброго знакомого, приветливыми улыбками.
— Все летчики собраны? — спросил Петрухин у Жатькова.
— Так точно, товарищ командующий! Руководящий летный состав девяносто пятого и тринадцатого авиаполков Особой…
— Хорошо! — Генерал повернулся к сидящим. — Не будем терять времени… Товарищи! С шестого по двенадцатое июля летчики ваших полков совершили триста двадцать девять самолетовылетов на поиск и прикрытие союзного конвоя. Появилась возможность проанализировать и обобщить опыт этой новой для нас формы боевых действий, уточнить некоторые организационные вопросы и функции, уяснить задачи. Воздушное прикрытие морских перевозок в таких масштабах — дело для нас новое, практике неизвестное.
Говорил Петрухин негромко, но внятно, фразы строил лаконично, без нагромождения лишнего, будто читал по-писаному, и сразу овладел вниманием присутствующих. Взяв указку, он подошел к карте и рассказал, что еще в сентябре 1941 года на Московской конференции министров иностранных дел представители союзных государств в совместной борьбе против гитлеровского фашизма взяли на себя торжественное обещание открыть второй фронт и помогать Советскому Союзу вооружением, боевой техникой, продовольствием и другими материалами для нужд фронта и что после длительной проволочки такая помощь небольшими партиями стала наконец поступать к нам. Оказалось, груженые транспортные суда из Англии и США собирались в Исландии, где из них формировали караваны, придавали охранные корабли и в составе конвоев направляли через Северную Атлантику и Северный Ледовитый океан к нам в порты Мурманск и Архангельск. Здесь, разгрузившись, они брали у нас экспортные грузы и следовали обратно. Каждому такому конвою — прямому и обратному — присваивался шифр и номер.
