Юрий Туманов - Планшет разведчика
Действительно, чему удивляться? Ведь здесь, в полосе наступления наших поиск, Одер делает крутую излучину, больше сотни километров течет он строго с востока на запад, прежде чем повертывает и идет к Франкфурту-на-Одере и дальше устремляется на север.
Значит, все мои походы-переходы прошли от Одера до Одера, в этом самом выступе, образованном капризным течением реки.
Лейтенант быстро вводит меня в обстановку. Оказывается, к городу Гроссену вплотную подошли с юга поиска Первого Украинского фронта. Это голоса их пушек слышал я вчера. А с востока наступает на город одна из дивизий нашего фронта. Разведчики, с которыми свела меня фронтовая судьба, как раз из этой дивизии.
Разнокалиберные холмы, на которых раскинулся город, скрывали немецкие огневые позиции. Три дня назад сюда заслали группу артиллерийских и войсковых разведчиков, всего их было семеро. Они должны были подготовить до штурма точную схему целей. Артиллерийские разведчики должны были остаться в городе и корректировать наш огонь по радио.
Перейти через линию фронта по восточному пригороду не удалось, хотя такие попытки предпринимались несколько ночей подряд и на разных участках фронта. Пришлось вторыми эшелонами переправиться к соседям с Первого Украинского фронта и форсировать Одер с южного берега.
Но, на беду, рядом с лодкой, которая лавировала между льдинами, ударила шальная мина. Радист был убит. Лейтенант мог бы его заменить, если бы рация уцелела. Тащили ее на себе в гору под пулями из последних сил, а когда захотели первый раз установить радиосвязь со своей бригадой, то выяснилось, что тащили не рацию, а пуд металлического лома. Один злой осколок еще на реке угодил в рацию и перебил все радиолампы.
Важнейшие разведывательные данные уже собраны. Оставалось уточнить цели в районе замка. Не позже чем через двое суток они должны вернуться к своим, и сегодня ночью вся группа стянется к замку, который, оказывается, носит название «Bismark-hohe».
В составленной мною схеме обороны противника есть много недостающих лейтенанту данных. Благодаря этому можно считать, что его задача фактически выполнена.
…День проводим, уточняя мои данные на местности.
Выбираться будем так же, как разведчики проникли сюда, — через Одер. Нужно надеяться, что лодка спрятана была хорошо, никто ее не обнаружил. Ледоход не сегодня-завтра должен пойти на убыль, по реке еще плывут льдины, вряд ли найдутся люди, которые посмеют окунуться в ледяную воду. Поэтому фашисты не очень беспокоятся о береге и невнимательно его охраняют.
Вечереет. Волков, бесшумно ступая по балкам, переходит с одного края чердака на другой, то и дело заглядывая в окошко напротив. Он прилежно следит за немецкими патрулями, высматривает дорогу, по которой мы пойдем, понадежнее. Лейтенант сидит возле меня и, пока еще позволяет сумеречный свет, поглядывает то на схему, то в ближайшее окошко — в последний раз выверяет цели.
Уже после того, как все карты и схемы были спрятаны, мы втроем улеглись на чердаке.
Лежа в темноте, я признался лейтенанту, что уже после того, как он перестал меня принимать за фашиста, я сам принял его за немца, решил, что попался в руки врага. Это когда лейтенант так бойко стал читать по-немецки переданные мной документы.
Как ни лестно было мое признание, лейтенант отмахнулся:
— Какой из меня немец! Еле-еле их школу ликбеза прошел. И произношение у меня самодельное. А вот есть в нашей группе старшина Миша Мюллеров, так сам бургомистр Гроссена не признает, что тот из республики немцев Поволжья. И по документам он, между прочим, не Михаил, а Михель. Да вот подождите, товарищ майор, может, вы с ним еще этой ночью познакомитесь. Если вся наша группа соберется вместе…
ВОЗВРАЩЕНИЕ
По-видимому, это последняя радость в моей жизни — видеть рядом товарищей. Сегодня ночью они уйдут из Гроссена. Сегодня ночью. Они думают, что мы уйдем вместе. А я-то знаю, что мне не выйти: не могу ступить на ноги. Со мною им трудно будет пробиваться к нашим, один без них я тоже не выберусь. Если останусь здесь, на этом чердаке, доживу ли до того часа, когда наши займут город? Выход один — отдать лейтенанту немецкие документы. Не в том же дело, кто их принес. Штабные карты и схемы нальются силой только на столе у командарма, у командующего фронтом. И может быть, их удастся доставить сегодня ночью? Тут и думать нечего! Дело совершенно ясное. Отдам.
Хоть бы подольше пробыли возле меня эти славные ребята! Ловкие, сильные, уверенные. Рядом с ними тепло. Даже как будто ноги меньше болят в присутствии товарищей, общие заботы и переживания заглушают боль. Заглушают-то заглушают, а больно, однако же, так, что с трудом удерживаюсь от стонов. Может, слишком туго затянуты ноги?
Разматываю рубашку, в которую завернуты распухшие стопы. Волков завесил оба окошка, засветил фонарик, присел возле меня и оглядел эти багрово-сизые колодки. Он даже языком прищелкнул — скверно, мол, дело. Переглянулся с лейтенантом, как по команде, погасил и фонарик и тревожный блеск в глазах. Пытается вести себя так, как будто ничего особенного не увидел. Но я-то наблюдаю за ним и за лейтенантом, все вижу, все угадываю.
Лейтенант, не спуская глаз, сосредоточенно смотрит на меня. Ему кажется, что я угадал приговор себе.
— Не подумайте о нас плохо, товарищ майор!
— Эх, друзья, — я через силу улыбаюсь. — Не первый день воюю. Знаю, что я для вас обуза. И дело провалите и сами загнетесь!
…Я инструктирую их, рассказываю, что нужно будет сделать, как только они выйдут к своим и доставят эти немецкие документы. Кому позвонить, что сказать. Ни минуты не терять! Так, чтобы сразу молнией рванулись вперед все разведданные. Впрочем, товарищи, конечно, и сами все хорошо знают.
Волков слушает меня внимательно. Он то и дело порывается прервать меня и рубит воздух своей огромной ручищей. Но сдерживается и, только когда я замолкаю, спрашивает:
— А меня послушать можете? И думать об этом забудьте, товарищ майор! А если наступление не поспеет? Опоздаем на три дня, на неделю, а вы… — Он замолчал, не решается произнести вслух то, что думает.
— Боишься, помру? — невесело усмехнулся я.
Лейтенант крепко сжал мою руку.
— Пустой разговор, товарищ майор, — тихо сказал он. — Вместе будем выбираться. Так сказать, взаимодействие войск СС с вермахтом…
Я пытаюсь возражать, ссылаясь на интересы дела, привожу новые и, казалось мне, все более убедительные доказательства того, что и прав и… с плохо скрытой радостью смотрю, как отрицательно покачивает головой лейтенант, как он отводит все мои доводы.
Еще одна, может быть последняя, ночь. Сегодня нужно ждать возвращения двух незнакомых мне разведчиков из группы лейтенанта. Так как боль в ногах принесла с собой бессонницу, я предлагаю товарищам поспать, а сам стерегу их сон.
Мерещится или на самом деле внизу скрипнула дверь? Вот и половицы заскрипели. С лестницы донесся сдавленный кашель. Наконец-то!
— Мюллеров? — Лейтенант поспешно перегнулся вниз.
— Яволь, майн обер-штурмфюрер, — донесся снизу веселый шепот.
Лейтенант на мгновение зажег свой фонарик, благо Волков завесил оба слуховых окна, и на чердак поднялся Мюллеров. Держался он уверенно, даже шумно. Может быть, потому, что безупречно владел языком противника, форма немецкая на нем была отлично подогнана, и все это прибавляло ему удальства. Он никак не мог долго говорить шепотом, срывался, и лейтенант все время цыкал на него.
Немного времени ушло у лейтенанта на то, чтобы пересказать Мюллерову мою историю. Значительно сложнее было сейчас обсудить, как меня эвакуировать через территорию, занятую противником и через Одер.
Послушать моих товарищей, то им вынести меня — раз плюнуть! Не таких еще таскали через линию фронта. Раненые-то какие были! Сазонов — без малого шесть пудов веса. Абрамян — без малого два метра ростом. А я, если верить Волкову, легче ручного пулемета. И Волков, как бы уже примеряясь, повел мощными плечами.
Если бы вы только знали, как трудно отговаривать, когда ты в глубине души мечтаешь лишь о том, чтобы тебе не удалось отговорить товарищей!..
Перед тем как покинуть дом, где все мы нашли пристанище, я увидел четвертого разведчика того, кто сторожил входную дверь. В темноте различить даже его лица я не смог.
Ноги мне завернули в две половинки плюшевой гардины, сорванной с окна, — получились две огромные колоды. Меня уложили на самодельные носилки, укрыли противно пахнущим резиновым плащом, и два «эсэсовца» — Волков и тот, четвертый, несут меня городской окраиной к Одеру.
Мюллеров беззаботно шагает чуть впереди лейтенанта — обер-штурмфюрера. Вдруг придется объясняться по-немецки! Я ни на минуту не забываю, что лейтенант несет за пазухой схему целей, которую мы вместе с ним составили…
