Александр Гритченко - Подвиг на Курилах
Капитан-лейтенант распорядился:
— Мичмана Меху ко мне!
А тот уже стоял рядом с ним.
— Исправить повреждение!
— Есть!
— Вам понадобится помощник. Кого возьмете?
Петр шагнул вперед.
— Разрешите мне?
Командир оценивающе посмотрел на молодого моряка, видимо, сомневаясь, что Петр справится с таким трудным и опасным делом. Но тут решительно вмешался мичман. Он уверил:
— Подойдет, товарищ капитан-лейтенант!
— Хорошо, действуйте.
Катер сбавил ход. Меха и Ильичев не стали ждать, пока спустят шлюпку. Почти одновременно они оба спрыгнули в бурлящую воду.
Щит прыгал на крутых волнах. Стоило им допустить оплошность, и тяжелое сооружение могло обрушиться на них.
Петр ухватился коченеющими руками за скользкое основание щита.
— Не отпускай! — крикнули с катера.
Но разве за рокотом волн услышишь разорванные ветром голоса! И без всяких советов Ильичев понимал, что надо крепко держаться за щит. Он с трудом взобрался на раму, с тревогой следя за мичманом, который то скрывался в бурлящем потоке, то вновь появлялся на самом гребне волны. Но вот наконец и мичман взобрался на щит.
Отдышались и сразу приступили к делу.
— Поднимем мачту вместе, — сказал мичман. — Потом я буду держать, а ты крепи.
Нелегкая это оказалась работа. Моряков несколько раз с головой накрывала волна. И все-таки им удалось поставить мачту.
— Крепи! — выдохнул враз осипший мичман.
Переползая по настилу щита, захлебываясь горько-соленой водой, Ильичев укрепил все боковые оттяжки. Место перелома мачты мичман сам скрутил куском троса, который предусмотрительно захватил с катера.
— Порядок! — прокричал он в самое ухо Ильичеву.
Ухватился за мачту и потряс ее изо всех сил. Мачта держалась прочно.
С катера спустили шлюпку. Она прыгала на волнах, медленно приближаясь к щиту. Подойти вплотную было небезопасно. Ильичев и мичман снова прыгнули в воду.
И люди обуздали стихию. На то они и были людьми.
Хотя Петр, как правило, храбрился, стараясь показать себя бывалым моряком, но в глубине души, наедине с самим собой, он переживал тяжелые сомнения. Ему становилось иногда мучительно стыдно за свое излишнее бодрячество.
«Хорош морской волк, — размышлял он о себе в третьем лице. — А что, если ты в бою растеряешься? Ведь тебе под настоящим огнем еще не приходилось бывать».
В минуту таких раздумий Ильичев становился мрачным, замкнутым, насупившись, сидел в сторонке от товарищей.
Однажды, видимо почуяв, что с молодым матросом творится что-то неладное, к нему подсел командир роты Кащей. По Петру никого не хотелось сейчас видеть, тем более не хотелось ни с кем разговаривать.
Однако старший лейтенант был не тот человек, от которого можно легко отмахнуться. Он понимающе усмехнулся, отчего полукружья морщин в углах рта обозначились резче, а глубоко сидящие глаза почти совсем исчезли за воспаленными веками, и резким движением привлек Петра к себе, внимательно заглянул ему в лицо. Как ни странно, от этой грубоватой ласки Ильичев сразу оттаял.
Вот так же бывало в детстве. Стоило отцу погладить непокорные вихры сына, как на сердце у того становилось спокойно…
Командир роты вполголоса спросил:
— Что, все о предстоящих боях думаешь?
— Да, — признался Петр. — Просто не мыслю, каким я окажусь в момент серьезной опасности…
— Вот что я скажу тебе, Ильичев. Не тирань ты себя. Придет твой час и выдержишь все испытания. Должен выдержать! Героями не рождаются, ими становятся.
— Это верно…
— Ну вот! Лично я так убежден: настоящий человек — он и воин настоящий. Всегда выполнит свой воинский долг. Ведь Родину защищает. Ро-ди-ну!
«С таким, как старший лейтенант, не пропадешь», — повеселел Петр, и на веснушчатом круглом его лице появилась мягкая улыбка. Командир ушел, а Ильичев прислонился к переборке, прикрыв глаза короткими светлыми ресницами, так что со стороны могло показаться — дремлет. Он припоминал всю свою службу, всех своих командиров. Многому они его научили.
Когда-то в детстве Петру довелось видеть за работой приехавшего из Омска скульптора, который лепил бюст знатной колхозницы. Под его сильными гибкими пальцами бесформенный кусок глины постепенно обретал знакомые черты. Вот именно таким казался теперь Петру труд командира.
Совсем рядом цвиркнула пуля, за ней вторая, третья… Бой разгорался с новой силой.
Ильичев скатился на дно глубокой воронки, где, к своему немалому удивлению, увидел прибывшего в батальон с пехотным пополнением ефрейтора. Скуластое лицо, изрезанное морщинами, запачкано, неопределенного цвета усы, то ли рыжие, то ли прокуренные до желтизны обвисли. Время от времени он поднимался и выглядывал из воронки. Поднимаясь так очередной раз, едва успел высунуть голову над срезом укрытия, как с нее точно вихрем сдуло пилотку.
Она упала на дно воронки к ногам Ильичева, а ефрейтор присел. С тонким зловещим свистом над окопом пронеслось несколько пуль. Длинной очередью ответил наш станковый пулемет, словно тяжелой плетью рассек воздух.
Ефрейтор, разглядывая пробитую пулей пилотку, сокрушенно покачал головой.
— Ну и ну!
Петр заметил на его шее длинный розовый шрам, похожий на стручок.
— Где это вас?
— Есть такой городок — Бреслау…
— Бреслау?.. Знаю.
— Ты что, тоже там воевал? — недоверчиво поинтересовался он: уж очень молод был собеседник.
— Да нет… Не я, один мой знакомый…
— Ясно. Слушай, как будто потише стало. Пойдем, что ли?
— Пойдем.
И они выбрались из воронки.
…Корабли артиллерийской поддержки десанта и береговая батарея всей своей мощью обрушились на мысы Кокута и Котома. Огонь японских батарей был дезорганизован. Теперь самураи вели стрельбу лишь из одиночных уцелевших орудий.
Морские пехотинцы перешли в новую атаку. Не давая врагу опомниться, советские воины расширяли плацдарм, захватывали новые рубежи. Вслед за первым отрядом десанта уже разворачивались и вступали в бой главные силы для решительного штурма «неприступной крепости», как хвастливо называли японцы остров Шумшу.
Однако обстановка продолжала оставаться сложной. На судах, подходивших к острову с новыми подразделениями десантников, от попаданий возникали пожары.
А на берегу десантники шаг за шагом продолжали теснить самураев.
Особенно упорно враг оборонял высоту 171, ту, что господствовала над местностью и прикрывала подступы к центру острова. Японцы опирались на хорошо оборудованные позиции, систему дотов и дзотов. Для борьбы с ними у десантников не было средств; полевая артиллерия оставалась еще на судах.
Попытки морских пехотинцев подавить огневые точки врага ручными гранатами успеха не имели. Через несколько минут после взрыва гранат противник возобновил огонь.
И вот завязался бой за высоту.
Моряки, несмотря на значительные потери, упорно продвигались вперед. Временами вражеский огонь достигал такой силы, что, казалось, шагу больше не сделать. Но снова гремело «Ура!», и наши цепи совершали новый бросок, настойчиво приближаясь к цели.
Ильичев продвигался вместе с другими десантниками, когда послышался протяжный, все нарастающий треск. Петр припал к земле. Воздушная волна толкнула его слева, осколки со свистом врезались в почву.
Пробегавший мимо Додух задержался.
— Петя, что с тобой? Ранен, что ли?
— Нет… — Петр приподнялся, хотя все тело его сводило судорогой.
Он бросился вслед за Додухом. Бежал и падал, поднимался и снова бежал.
Рота почти достигла вершины высоты.
Японцы, убедившись, что численность десантников незначительна и артиллерии у них нет, предприняли контратаку.
Из-за балки неожиданно появились неприятельские танки. Они шли на большой скорости, петляя и бешено строча из пулеметов. За ними бежали самураи.
— Подпустить ближе! Целиться спокойней! — скомандовал старший лейтенант Кащей.
Резко зазвучали выстрелы. Один из вражеских танков, словно раненый зверь, завертелся на одном месте и вспыхнул. Разбрасывая брызги огня и сильно дымя, теперь горели уже семь японских машин.
Но уцелевшие танки и пехота снова перешли в контратаку.
И рота, отчаянно сопротивляясь, попятилась к подножию высоты.
— Окопаться! — раздалась команда по цепи.
Каменистый грунт не поддавался малым саперным лопатам. С трудом удавалось выдолбить лишь небольшое углубление.
Лежа в мелком окопчике, Ильичев видел, как, примостившись за покатым валуном, командир внимательно рассматривает карту. Плечи его приподнялись, локти оттопырились, голова втянулась в шею. В эту минуту он походил на большую, нахохлившуюся птицу, которая приготовилась взлететь.
