Сергей Скрипаль - Счастливчик
Со всеми вместе сидел за столом Славка. Он с женой недавно переехал в этот город, только-только устроился на работу. Когда вставал на учет в военкомате, его пригласили в городской совет ветеранов войны в Афганистане, познакомились и предложили пойти в школу на вечер. Славка, подумав, согласился.
Его доброжелательно приняли в общий круг, ободряли, предлагали:
– Выпей, бача, – заботливо передавали закуски.
Cлавка смущенно отговаривался старым ранением, из-за которого врачи выпивать не рекомендовали. А вот закуски стал поклевывать и понемногу почувствовал себя легче, свободней. Хорошо познакомиться, запомнить имена он не успел, старался поменьше говорить и побольше слушать.
По левую руку от него румяный здоровяк с пустым левым рукавом и орденом Красной Звезды на пиджаке под дружный хохот рассказывал:
– Заскочил я за сопочку, так нужда прихватила, что глаза на лоб... Рота-то дальше движется, а дело у меня, сами понимаете, срочное. Штаны скинул, автомат на колени, от блаженства глаза закрыл, со стоном матерю джелалабадские мандарины. Полегчало. Глаза открываю... Е-мое!.. Вот они – два душка-красавчика из-за другой сопки вышли, смотрят на меня, смеются, винтовками показывают, мол, вставай сержант Игнатов, штанишки натягивай и пошел с нами. Я сам и подумать не успел, что сейчас сделаю, а им-то откуда в голову могло прийти такое. Прям как Рэмбо какой! Засадил по ним длинной очередью. Но меня опрокинула отдача автомата. Задницей упал в то самое. Наши примчались – ничего понять не могут. Два трупа лежат, и я на спине по сопочке катаюсь. Думали, что ранили меня. А я об песок вытирался. Воды-то там – только что во флягах и была. Так меня потом на марше перегоняли из конца в конец роты. Как только ветер изменится – так и бегу в ту сторону, куда ветер дует...
За противоположным от Славки концом стола сидел кудрявый, бородатый парень, зажав коленями гриф стоящей на полу гитары. Это он во время торжественной части пел красиво, умело перебирая струны, и знакомые, и новые для Славки песни.
Теперь он сидел молча, что-то чиркая авторучкой на салфетках, изредка морщась от громкого смеха товарищей. «Андрей Черных!» – вспомнил Славка.
Шум разговора разрастался, истории следовали одна за другой, время летело. Славка было забеспокоился, что пора уходить, уже поздно, что хозяевам неудобно сказать первым об окончании застолья, как вдруг Черных поднялся со своего места, чуть качнувшись, все же выпили немало:
– Мужики, я тут накропал малость. Хочу сказать спасибо тем, кто нас пригласил. Пора нам и честь знать. А перед посошком прочитаю. Можно? – смутился, кашлянул, вопросительно посмотрел на сидящих.
– Давай, бача!
– Андрюха, читай! – прокричали и замолкли.
Славка не любил стихи, но, уважая товарищей, стал внимательно слушать.
Андрей вздохнул и, крепчая голосом, звонко и жестко начал читать:
– Взрыв, звон-н-н!!!
...Строчка трассера промчалась,
А душа во мне живет!
Вся содрогнулась и сжалась,
С диким криком (вместе с телом) побежала
К пулеметному оскалу,
К вспышкам в ночь.
Вдруг, гоня удачу прочь,
Пуля-дура в жизнь вмешалась,
В черном поле обозналась —
(Не меня ж она искала?)
И ворвалась мне в живот.
Пронеслась юлой с косою,
Протаранила, как бык,
И ужалила осою,
К позвонку придя впритык.
Мириадой ярких солнц
Осветила врата ада
И поставила пред садом
Райских кущ...
Вскрик, стон-н-н!
– Мама, мама, я вернусь...*
Славка слушал и чувствовал, как начинает обрываться дыхание. Вот так да! Ведь это обо мне... Ведь это же я... Это меня в живот ранили там, под Кандагаром! Божечка! У меня ведь врачи пулю два часа в кишках искали. Да вот же и сама она, как брелок к ключам на память подвешена. На выписке из госпиталя врач подарил. Сказал, что у самого позвоночника была. Как Андрей... Откуда... Ведь меня здесь никто не знает! Может, и Андрюха?
Даже руки у Славки задрожали. Нет. Вот теперь непременно нужно выпить! Это я у ворот рая стоял! Я в беспамятстве маме кричал «вернусь!».
За секунду заново пережил он свое смертельное ранение, операцию, невозможное, нереальное возвращение к жизни. Под понимающие взгляды ребят он налил полстакана водки и махом отправил внутрь, даже не почувствовав вкуса.
Сидящий рядом бача сочувственно поддел вилкой кольцо соленого огурца и протянул Славке:
– Что, прошибло, браток? Хлебнул там-то?
Славка утвердительно кивнул головой и захрустел огурцом. Прожевав, проглотив, выдавил из себя с трудом:
– Это я свое возвращение из райских кущ обмыл.
– Сашка я, – напомнил свое имя поддержавший сосед, – сейчас на посошок все выпьют, закусят, расходиться начнут. Особо не спеши, посиди. Отпустит и пойдешь.
Славка смущенно-утвердительно хмыкнул, чувствуя, что начинает хмелеть. Посидел, припоминая, как выписался из госпиталя, как ехал поездом домой, как познакомился в вагоне с девушкой и на всю жизнь связал с ней судьбу. Вспомнил скромную свадьбу и заторопился. Что же это он! Домой пора. Почти все разошлись. Да и жена дома одна. Скорее, скорее к ней. Домой.
Славка вышел со двора школы одним из последних и подошел к автобусной остановке, когда основная часть ветеранов уже разъехалась, только трое курили на скамейке и, продолжая начатый разговор, кивком пригласили его присесть рядом.
– Нет, Санек, она не была «чекисткой». Что ты! Ее с собой из Союза комполка привез. Она военнослужащей была, прапорщиком в секретной части. Ты помнишь командира? Он лет на двадцать старше ее был, но сумел увлечь, закружить голову. По нему многие женщины страдали. Дульцев звание полковника и полк получил перед самым вводом в Афган и ее с собой прихватил. Так что там они вместе были. Как в Душманстане женщины ценились, ты помнишь. Жена – в Союзе, а эта, Маринка – с ним...
Помолчали. Закурили по новой сигарете. Славка внимательно слушал, пропустив свой автобус, по-ночному громко стукнувший дверями, с гудением отходящий от остановки.
– Берег он ее!.. Видимо, тоже к сердцу припала. Говорили, что из ревности чуть одного штабиста не пристрелил. Да ты вспомни, Сань, капитана Шаркова. Ну, помнишь, он еще все время по складам шнырял? Во! – удовлетворенно перевел дыхание рассказчик. – Его и хотел грохнуть, когда с рейда с полком вернулся. Тот хлюст возле секретки с букетом тюльпанов прохаживался. Потом... А, ты не знаешь! Тебя тогда ранили. Через месяц нападение на наш гарнизон было. Да мощное такое! Мы еле отбились. Первый и второй батальоны на Панджшер ушли, а мы только из рейда вернулись и отдыхали. Духи около часа ночи напали с той стороны, где склады ГСМ, помнишь? Кувыркались мы с ними до рассвета. Наломали они тогда дров! В шумихе, уходя, утянули они с собой Дульцева, пятерых офицеров и эту девчонку. Две недели мы их искали. Когда нашли в одном из кишлаков, в живых только командир и Маринка остались, – вздохнул говоривший. – Терзали их, конечно, словами не передать. Дульцев потерял все, что могли отрезать. Девчонка тоже была еле живая, исполосована до синевы металлическим прутом, сигареты об ее тело гасили... А сколько духов ее насиловали!.. Да, еще на левой руке пальцы отрубили...
Полковника довезли живым в полк. Он на следующий день застрелился. Болтали, что по его просьбе друг пронес в госпиталь его боевое оружие. Девчонку в госпиталь в Союз отправили. Больше ничего не знаю. Но мы после этого озверели и духам так... Эй, бача! Что с тобой?
Славка с помертвевшим белым лицом неловко, боком сползал на узкую скамейку. Его подхватили, поймали такси и отвезли домой. Мало ли. Перепил, может, человек...
Дома Славка отказался от чая, сказал, что устал, сильно хочет спать. Жена присела рядом, с тревогой глядя в лицо мужа.
Чувствуя, что сердце отпускает, засыпая, Славка пробормотал:
– Ты тоже ложись. Все в порядке, бача.
– Да, да, я сейчас...
Марина прошла на кухню, беспалой рукой неловко придерживая коробок спичек, подкурила сигарету и глубоко задумалась.
Глава 11. ДЕНЬ ВДВ
Ничего из того, что рассказывал Лёва, я не помнил.
Он смущённо крутил в руках рюмку на тонкой ножке, не замечая, что остатки водки стекают на его серый пиджак, расплываясь маслянистыми пятнами.
– Ты, что, правда, не помнишь? – сомневается он в моей искренности.
Эх, братишка, братишка! Я же контуженный. Дважды причём. Так что ничего удивительного. Как там говорится: «Тихо шифером шурша крыша едет не спеша!» Кстати, любимая поговорка бывшей супружницы по отношению ко мне. Выходит, права она…
– Лёв, ну чего ты огорчился? Я ж тебе верю! Было, значит было! Ты же сам всё видел.
– Ладно, Игорёха, давай ещё по полтишку и побежал я, – вздохнул Лёва. – Дела. Сам понимаешь!
