Роальд Недосекин - Большой Хинган
День был необычным — облачным, совсем не жарким. Становилось сумеречно — приближался вечер. Земля под ногами слегка пружинила, была черной, тучной.
Первые постройки оказались совсем не городскими: такие же фанзы, как в горных деревушках, разве что попросторнее. Глиняные ограды и тут смыкались одна с другой. Жителей на улице не видно.
Едва вносовцы вышли на улицу, мощенную камнем, Колобов восторженно присвистнул:
— Гляди-ка!
Каждый дом — это были настоящие каменные, немного необычной архитектуры, двухэтажные дома — украшали красные флаги. Море флагов. Они создавали праздничную обстановку.
Людей и здесь было немного. Те же, кто шел по улице, не шел, а бежал, словно торопясь укрыться.
Присмотревшись, солдаты поняли, что ошибаются: просто такая семенящая походка была у китайцев. В самом деле, от кого прятаться вон тому парню с потным лицом, согнувшемуся под тяжестью коромысла с угольными корзинами, или тому высокому старику в залатанном халате?
Солдаты вдруг заметили, что на них сосредоточено внимание всей улицы, и невольно подтянулись. Прохожие при виде их светлели лицом. Радостно вспыхивали глаза, появлялись улыбки. Вскоре Кречетников и Колобов двигались в окружении толпы. Нет, люди не шли вслед за солдатами. Стараясь не быть навязчивыми, они лишь останавливались, ожидали, когда солдаты поравняются с ними, и как бы передавали их дальше.
Вносовцы, отвечая на приветствия, поминутно прикладывали руки к пилоткам. Такое внимание их смущало. Как ни странно, более всего разбитного Кречетникова.
«Комендант» и по-немецки «комендант», и по-французски. Может быть, по-китайски тоже? Колобов задержался возле двух китайцев и спросил, как найти коменданта. В ответ мужчины развели руками. Не поняли. А может, никакой комендатуры в городе и не было?
Вышли к базарчику. Торговали тут прямо на улице. От жаровен, на которых жарились лепешки, распространялся запах кипящего масла. На камнях, без подстилки, горками лежали синие баклажаны, красный перец, чудовищной длины огурцы. Китайцы носили их, как дрова, охапкой. Дом напротив был вроде чайной: за столиками сидели люди и пили чай из маленьких чашечек.
Андрей остановился возле поленницы огурцов. На весь пост три штуки хватило бы за глаза. Но это все зелень. А чего-нибудь более существенного он не видел. Колобов тоже шарил глазами по рядам и в ответ на немой вопрос товарища пожал плечами. Ведро картошки, пару буханок хлеба, консервы или сала кусок — вот что им требовалось.
— Давай купим этих уродов, — предложил Андрей, кивнув на огурцы.
— Сколько платить будешь? — поинтересовался Колобов.
— По справедливости. — Андрей сдвинул пилотку на лоб, по-скреб в затылке, прикидывая. Солнца здесь много и для овощей самый сезон. На поля ходить не далеко. Так что за три зеленью палки одного рубля достаточно.
— Покупаю, — сказал он, отобрав три огурца и протянул торговцу рубль.
Китаец взял деньги и что-то громко закричал. Через минуту вокруг него собралось человек тридцать. Каждый протягивал руку, чтобы посмотреть на розовую бумажку. Лопотали по-своему, должно быть споря о ее достоинстве.
Вносовцы переглянулись. Колобов отер со лба пот, шепнул:
— Дай еще рубль.
Андрей сокрушенно покачал головой.
— А еще ветеринар. Соображай: зачем же дешевить наши деньги?
— Шанго, капитан! — вдруг воскликнул с улыбкой продавец овощей. — Чифан![3] — Он бережно свернул и спрятал рубль куда-то за пазуху. Затем, улыбаясь, к трем огурцам добавил четвертый.
Торговцы начали тянуть солдат каждый к себе. Вносовцы прошли вдоль выставленных товаров. Табак — это нужно, за пачку листьев Кречетников положил три рубля. Еще они купили стопу лепешек и вареные бобы. Последние пришлось приобрести вместе с горшком.
— Смотри-ка, чай зовут пить, — проговорил Колобов.
Действительно, их приглашали жестами зайти в чайную или как там у них называлось это заведение. Но Андрей показал, что они спешат. Чтобы не проходить по торговому ряду второй раз, солдаты свернули на боковую улицу.
Обратно решили пройти мимо стоявшего в стороне заводика. Опять потянулись глиняные стены, за которыми прятались фанзы. Для свалки мусора и нечистот здесь служила улица, и в нос шибало гнилью. Застигнутая врасплох появлением солдат, старуха не успела, как она намеревалась, перейти улицу. Для нее это было не простым делом: уродливыми, искалеченными еще в детстве ногами она могла делать лишь крохотные шажки. Такие ноги были у большинства пожилых китаянок. Елпанов рассказывал: правил когда-то давно в Китае император, от которого сбежала молодая красавица жена. После этого он приказал, чтобы всем девочкам заковывали ноги в деревянные колодки…
Старухе солдаты тоже козырнули. Просто из уважения к ее возрасту. Молодых женщин, как и в деревнях, они на улицах не видели.
Внезапно солдаты оказались словно в ином мире. Вдоль шоссе — каменные столбы с эмалированными дощечками. За столбами каменные двухэтажные казармы, пулеметные вышки и грибки для часовых, ленты асфальта, проведенные, как по линейке. Даже трава тут была подстрижена, как где-нибудь в Восточной Пруссии. И труба, что торчала поодаль, напоминала трубу крематория.
Вносовцы, пройдя шагов сто по асфальтовой ленте, остановились и переглянулись. На худом лице Кречетникова от волнения выступил румянец.
— Одинаково, что у немецких фашистов, что у самураев.
Военный городок был мертв. Китайское население до сих пор не переступало черту, обозначенную каменными столбами. Страх ли, привитый годами, удерживал людей, или китайцы думали, что тут остановятся части советских войск, проделавшие трудный путь через Хинган?
Вдруг послышались резкие удары по железу. В низких и длинных корпусах заводика кто-то обитал.
— Эй, пехота! — неожиданно услышали они окрик.
На пулеметной вышке стоял русский часовой. Перегнувшись, он рассматривал сверху солдат.
— Притопали? — Наверное, он думал, что в город вошла новая стрелковая дивизия. — Шагайте к старшему лейтенанту! — рукой указал направление.
Вот где лязгало железо: за низким зданием танкисты ремонтировали танки. Их стояло всего два: «тридцатьчетверка» и легкий Т-70. Как сразу отметили солдаты, работа у танкистов шла ни шатко, ни валко. Один сидел на каком-то ящике, вяло двигал мехами великолепного немецкого аккордеона, несколько человек лежали на зеленом газоне, дымили сигаретами.
Кречетников, несший вещевой мешок, передал его Колобову. Представиться должен был он — как-никак ефрейтор — старший по званию. Офицер, к которому их послал часовой, по армейским законам в данном случае являлся начальником гарнизона.
Едва на зов аккордеониста вышел старший лейтенант — был он без фуражки и в комбинезоне с засученными рукавами — Андрей узнал его. Разгромленная японская колонна перед Хинганом, последняя вода в канистре… Гуго — так его называл капитан, молодой комбат.
Андрей весело вскинул ладонь к пилотке:
— Наблюдатели армейского поста ВНОС!
— Постой, кацо… Ага! — грузин раскинул руки, как бы собираясь заключить Кречетникова в объятия, но тут же опустил их. — Какой номер? Номер? — повторил он, прожигая Андрея горячим взглядом.
Оперативный номер поста без крайней необходимости называть не полагалось. Для тех, кого он обслуживал, пост попеременно бывал то «Елкой», то «Розой», то «Ветром» — как на этот день предписывала таблица радиопозывных.
— Ноль сто двадцать девять, — поколебавшись, произнес Андрей.
— Молодцы! — в порыве чувств грузин толкнул его в грудь ладонями. — Этот номер, верно, кацо! Видали, как мы их на станции Болотай?.. Весь эшелон в щепы!
Значит, старший лейтенант вспомнил не встречу в предгорьях. Он говорил о событиях третьего дня — о том японском составе на железнодорожной ветке. В Болотае вносовцы видели его остатки — обгоревшие вагоны и платформы, валявшийся на путях исковерканный паровозик… Значит, их радио приняли эти парни?!
Грузин охнул, когда худощавый, с ввалившимися глазами, ефрейтор обхватил его жесткими, как железные прутья, руками. Отдышавшись, возбужденный Кречетников проговорил:
— Прости, старшой… Да вы что, не признали меня? Две фляги спирту в Хингане, не помните? Капитан — ваш комбат еще… Гуго вас зовут, товарищ старший лейтенант? Эх, елки-моталки, еще раз встретились!..
16
Едва рассвело, Андрей растолкал Легонькова и Колобова. Вечером, когда они с Колобовым возвращались на холм, Андрею пришла в голову мысль: попросить, чтобы старший лейтенант Гуго написал рапорт на посмертное награждение Ниязова.
Почти не давая газу, Андрей вывел машину на дорогу.
Когда «шевроле» мягко подкатил к серой каменной коробке, возле которой стояли танки, из люка «тридцатьчетверки» до пояса высунулся часовой или дневальный, — как его было назвать?