Степан Калинин - Размышляя о минувшем
…Борьба за хлеб продолжалась. Его требовалось все больше и больше, а наши обменные операции все еще не давали должного эффекта. Занялись розыском хлеба в бывших купеческих складах и на элеваторах Самарской и соседних с ней губерний. Обнаружили несколько сот тысяч пудов продовольственного зерна. В том числе более ста тысяч пудов на одном из элеваторов Уфимской губернии. Немедленно погрузили его в вагоны и отправили в Москву, откуда продовольственные запасы распределялись по промышленным центрам республики.
Нам казалось, что мы поступили правильно. Нельзя было задерживать хлеб на элеваторе, когда в нем так нуждались армия и население городов. Однако бывший в то время по каким–то делам в Уфе Народный Комиссар продовольствия Александр Дмитриевич Цюрупа признал наши действия анархическими.
— Отправить в Москву хлеб из государственного элеватора с таким же успехом могли местные власти, — сказал он. — Вы же своим самоуправством срываете их плановую работу, вносите дезорганизацию.
А. Д. Цюрупа был, безусловно, прав. Прежде чем грузить и отправлять зерно, требовалось согласовать вопрос в губкоме партии и губернском Совете.
Как видно, А. Д. Цюрупа доложил о наших неправильных действиях правительству, потому что через некоторое время мы получили из Москвы телеграмму, строго обязывавшую все мероприятия по заготовке хлеба проводить в тесном контакте с местными Советами.
Операции по обмену зерна на мануфактуру наиболее энергично мы проводили в Самарской губернии. Излишков хлеба у крестьян здесь было много. Но продавать его за деньги они отказывались, считали невыгодным. Зато с каждым днем все охотнее обменивали на мануфактуру, продажа которой в магазинах резко сократилась.
К сожалению, вскоре наступило время, когда заготовку хлеба здесь пришлось прекратить. Над Самарой нависла угроза оккупации города частями начавшего мятеж против Советской власти чехословацкого корпуса.
Этот корпус численностью свыше 40 тысяч человек был сформирован еще до Октябрьской социалистической революции из добровольно перешедших на сторону России, а также взятых русской армией в плен чехов и словаков, участвовавших в первой мировой войне в качестве солдат австро–венгерской армии. После победы Октября контрреволюционеры намеревались использовать корпус для борьбы против Советской власти. В частности, бывший наштаверх генерал Алексеев лелеял мечту перебросить его на Дон, где в то время начали сплачиваться контрреволюционные силы. На чехословаков большие надежды возлагал также генерал Корнилов. При штабе корпуса болтались оставшиеся после Октябрьской революции не у дел многие офицеры царской армии. Да и лидеры меньшевиков и эсеров подбивали чехословаков на выступление против большевиков. Советское правительство после подписания мира с Германией разрешило личному составу чехословацкого корпуса выехать через Дальний Восток и далее морем во Францию.
Часть чехословацких солдат, около 12 тысяч человек, руководимая Чехословацкой коммунистической группой в России, весной 1918 года добровольно вступила в Красную Армию, но большинство оказалось под влиянием антисоветской националистической агитации, проводившейся чехословацкими и русскими белогвардейскими офицерами. В конце мая 1918 года чехословацкие части, обманутые своим командованием, вступившим в сговор с империалистами, подняли мятеж.
После того как мятежники захватили Сызрань, вплотную встал вопрос об обороне Самары. Поздно вечером меня вызвали в Губком, к В. В. Куйбышеву. Вскоре пришли командир и комиссар первого Самарского полка. Было ясно, что сил для серьезного сопротивления у нас недостаточно. Все же решили обороняться, принять бой непосредственно на подступах к городу. Самарский полк получил задачу не допустить форсирования противником реки Самары. Мне поручалось принять командование батареей трехдюймовых орудий, которая должна была держать под обстрелом железнодорожный мост. В городе были созданы отряды добровольцев, в ряды защитников Самары встали все местные большевики. Общее руководство обороной принял на себя Валериан Владимирович Куйбышев.
Однако эти меры запоздали. Да и превосходство противника в силах и вооружении было слишком велико. Мои артиллеристы действовали самоотверженно и мужественно, до последней возможности вели огонь по мосту. С неменьшей храбростью сражались бойцы первого Самарского полка и добровольцы. Все же задержать противника надолго не удалось. Чехословацкие части обошли город с юга и юго–востока. Мы вынуждены были покинуть его.
Валериан Владимирович Куйбышев вместе с остатками полка и отряда добровольцев отошел в направлении Симбирска (Ульяновска). Я потерял с ним связь, и после того как чехословацкие части вступили в город, скомандовал оставшимся в живых батарейцам рассеяться, предварительно вынув замки из орудий. Самому мне пришлось бы очень туго, если бы не помогла телеграфистка Мария Михайловна Беллер.
Мария Михайловна работала на Центральном телеграфе Самары, всей душой сочувствовала большевикам. Не считаясь со временем, она всегда поддерживала бесперебойную связь с Москвой. В то время телеграф был основным средством связи с центром. Все начальники, какой бы пост ни занимали, предпочитали вести переговоры с московскими учреждениями только по прямому проводу. И мы от души были благодарны миловидной девушке–телеграфистке.
На бывшей Хлебной площади, где занимала позиции наша батарея, Мария Михайловна появилась в самый решающий момент, когда почти все артиллеристы уже разошлись в разные стороны, как им было приказано.
— Вы что, хотите попасть в руки белогвардейцев? — крикнула она мне.
— Нет, не думаю, — резко повернувшись в ее сторону, ответил я. — Надо бы переодеться в штатское. Сейчас забегу домой.
— Хорошо. Идите переодевайтесь, а я буду ждать за углом. В случае чего, выходите через двор.
Через какие–нибудь десять минут мы уже шагали по Дворянской (ныне Советской) улице. Со стороны были похожи на влюбленную парочку, торопящуюся домой.
— В штатском меня в городе еще никто не видел, — тихо сказал я Марии Михайловне, — поэтому вряд ли смогут узнать.
— А вдруг встретится кто–либо из знакомых?..
И действительно, только мы свернули на соседнюю улицу, как увидели американского консула. Он шел нам навстречу под руку с женой.
— Выдаст! — забеспокоилась моя проводница. — Нужно идти назад.
— Нет. Идите смело, как будто ничего не произошло. Он играет в нейтралитет, ему невыгодно выдавать одного.
Поравнявшись с консулом, мы сделали вид, что не узнали его. Он тоже прошел, не повернув головы в нашу сторону, хотя на его лице появилось что–то вроде ехидной улыбки.
Мария Михайловна, будучи местной уроженкой, хорошо знала город, все выходы из него, старалась выбирать наиболее тихие улицы.
Вскоре мы были уже в безопасности. Крепко пожав друг другу руки, распрощались.
Долго я ничего не знал о судьбе своей спасительницы. Снова встретил ее только спустя три года. За это время она проделала с армией М. В. Фрунзе путь от Самары до Туркестана, работая в штабе телеграфисткой. Там же вышла замуж. Когда я ее встретил вновь, она уже была счастливой матерью. С тех пор и до наших дней сохранилась дружба наших семей.
…К вечеру я был в Царевщине. Там меня ждали мои батарейцы. После боя их осталось не больше половины. Сутки пробыли в Царевщине. Оставаться дольше не было смысла.
Переправились через Волгу, направились в сторону Симбирска. На полпути к Сенгилею встретили отряд Гая. В черкеске, с кинжалом в посеребренной оправе, с плеткой в руке, он был удивительно похож на Хаджи — Мурата из запомнившейся с детских лет повести Л. Н. Толстого. Гладко выбритая голова, широкие плечи. Из–под густых, сросшихся над переносицей бровей на меня смотрели живые иссиня–черные глаза.
— С той стороны Волги? — спросил Гай.
— Да, оттуда. — Я рассказал ему все, как было.
— Большевик?
— Да.
— Вас и ваш отряд подчиняю себе, — сказал он, как бы заранее уже решенное. — Имейте в виду, дисциплина у меня железная.
— Рад служить под вашей командой. Но мне обязательно нужно снестись с Москвой. За мной числится большая сумма денег, надо отчитаться.
— Деньги при вас?
— Нет, но они числятся за мной.
— Раз нет денег, нечего и отчитываться. Постройте ваших людей.
Гай внимательно осмотрел каждого, затем распределил людей по подразделениям своего отряда. Меня оставил при себе, но разрешил переговорить с Москвой. Дал лошадь и выделил ординарца.
— Поезжайте в Сенгилей. Это — ближайший пункт, где имеется телеграф.
Из Сенгилея удалось довольно быстро связаться с членом Военной коллегии К. А. Механошиным. Кратко доложил о последних событиях в Самаре, о встрече с командиром отряда Гаем. Тут же стал читать ответ: мне было приказано передать артиллеристов и бойцов своего отряда в подчинение Гаю, а самому прибыть в Народный Комиссариат по военным делам.
