Борис Бурлак - Левый фланг
Главная улица большого села была сплошь забита машинами, число которых в дивизии удвоилось или, пожалуй, утроилось после разгрома немцев под Кишиневом (теперь чуть не каждый офицер имел свой легковичок, в крайнем случае мотоцикл). Бойченко и Строев вышли из автомобиля, и комдив, направляясь в отведенный для него коттедж, сухо бросил на ходу:
— Наведите порядок в этом моторизованном таборе.
— Есть! — бодро, как зеленый лейтенант, ответил Строев и молодцевато зашагал к машинам, запрудившим улицу.
«Странный человек», — подумал Бойченко, не довольный и своим тоном, который был совсем некстати после неудачного разговора «по душам». Он обратил внимание, как надломилась левая рассеченная бровь Строева — от явной обиды.
А вечером нежданно-негаданно пожаловал генерал Шкодунович. Комдив только что вернулся с нового НП, выдвинутого поближе к древнему сербскому городу Кралево, на который нацеливались теперь все его полки. Бойченко встретил комкора со смешанным чувством радости и досады: оно, конечно, хорошо, что начальство стало больше уделять внимания дивизии, но было тут и что-то настораживающее. «Опять, наверное, явился неспроста», — подумал он, теряясь в догадках.
Шкодунович выглядел как именинник: обычно усталые, припухшие глаза светились задорно и улыбчиво.
— Пошлите-ка за Иваном Григорьевичем, — попросил он.
И Бойченко понял, что комкор приехал не по делу, а просто так, чтобы лишний раз увидеться со Строевым, которому давно симпатизирует.
Подполковник не заставил долго ждать. Не успел комдив доложить комкору обстановку на переднем крае, как дверь распахнулась.
— Приветствую вас, Иван Григорьевич! — командир корпуса встал и пошел навстречу. — Приветствую, приветствую!
— Здравия желаю, товарищ генерал!
Шкодунович крепко стиснул его руку, задержал дольше обычного.
— Ну-с, как жизнь, товарищ полковник?
«Ах, вот в чем дело — третью звездочку привез», — со странной, жгучей ревностью подумал Бойченко, словно он тоже был всего лишь подполковником.
— Поздравляю! — Шкодунович совсем по-дружески обнял Строева, не дав ему ничего ответить.
— И я рад за тебя, Иван Григорьевич, ты вполне, вполне достоин, — говорил в некотором замешательстве комдив. (Но обнять не мог, хотя и надо было бы это сделать.)
Шкодунович достал из кармана, как видно, заранее приготовленные звездочки и стал прикалывать их на погоны Строева. Тот смущенно пригибался, подставляя то одно плечо, то другое. А Бойченко переминался с ноги на ногу, не зная, как лучше вести себя: или молча наблюдать со стороны такое торжественное посвящение в полковники, или продолжать расхваливать заместителя. Наконец, комкор, закончив свою работу, сказал ему:
— Дайте-ка нам, Василий Яковлевич, ради такого случая по стопке водки. Найдется?
— Какой может быть разговор! — ответил Бойченко, поглядывая на Строева (уж очень выделялась, горела новая звезда на его погонах, среди других, поблекших, звезд).
Адъютант подал три полных стакана. Шкодунович взял крайний и с укором качнул своей крупной головой:
— Многовато. Ну да ладно. За вас, товарищ полковник! За вашу трудную фортуну, Иван Григорьевич!
И выпил залпом.
Они просидели допоздна. Благо, фронт мирно дремал под чистым звездным небом; вокруг стояла тишина, какая бывает только глухой осенью, перед самым снегом.
— А долго ли мы тут простоим? — в свою очередь поинтересовался Бойченко, подробно доложив о состоянии дивизии.
— Не торопитесь, Василий Яковлевич. Впереди у нас еще Венгрия, Австрия, возможно, Чехословакия. Так что будет вам и «Венгерская рапсодия», будут и вальсы Штрауса.
— А вы полагаете, что там развернутся тяжелые бои? — спросил Строев.
— Думаю, что жарко будет под занавес. Так что отдыхайте пока, набирайтесь сил. Как вам тут нравится, Иван Григорьевич?
— Век бы не уходил из этого партизанского царства-государства.
— И югославы привыкли, привязались к нам. Когда мы собирались было идти дальше, на северо-запад, они попросили Толбухина остаться еще немного. Потому-то маршал и выделил наш корпус из состава пятьдесят седьмой армии.
— Видите, как нам повезло, — заметил Строев.
— Я тоже считаю. После невезения всегда жди лучшего! — посмеивался комкор. — Ваш т е о р е т и к Лебедев прав, говоря, что военное искусство держится на балансе удач и неудач.
«Нашли общего конька, теперь могут проговорить до самого рассвета», — подумал Бойченко.
Но Шкодунович бегло глянул на свои часы, не поверив, поднес их к глазам, легонько свистнул и энергично встал.
— Вот и заверни к вам на минутку!
— Оставайтесь ночевать, — сказал Бойченко. — Куда вы в этакую темень?
— Нет, поеду. Хоть вы, комдивы, и считаете, что корпус — ненужное, промежуточное звено, что у комкора ничегошеньки нет, кроме штаба, но у меня все-таки три дивизии.
— Помилуйте, Николай Николаевич, вы с кем-то меня путаете!
— Ну если не вы, то Иван Григорьевич наверняка уж так думает. Что, не отказываетесь от своей точки зрения, товарищ полковник? — он заговорщицки подмигнул Строеву.
— Убейте, абсолютно ничего не понимаю, — выразительно пожал плечами Бойченко.
— Это наша маленькая тайна, — сказал Шкодунович. — Ну-с, я поехал, товарищи. Всего вам доброго!..
Они простились с комкором у машины, и Строев тут же заспешил на отдых. Бойченко не стал расспрашивать его о «маленькой тайне», будто успел позабыть о ней, зная, впрочем, что Иван Григорьевич вряд ли когда расскажет сам. «Какое мне дело, в конце концов, до всяких шуточек?» — подумал он, провожая рассеянным взглядом вновь испеченного полковника.
Да-да, теперь полковник. Хочешь, не хочешь, а считайся с фактом… Бойченко долго не мог уснуть, тщательно восстанавливая в памяти сегодняшнюю встречу с командиром корпуса. И надо было ему мчаться в такую даль, чтобы лично, демонстративно, можно сказать, приколоть третью звездочку на погоны Строева. В самом деле, что это, как не подчеркнутое внимание?.. Теперь, когда расстояние между ним, комдивом, и его замом сократилось в звании до одной-единственной ступеньки, он почувствовал себя как-то неуверенно. Он знал, что бывают в армии в е ч н ы е полковники, вроде наштадива Некипелова, для которых такое звание — п о т о л о к, но есть и другие, которые не задерживаются на этом, как на трамплине, перед сильным броском вперед. Куда же теперь полковника Строева? И почему зашел разговор о корпусе, как «промежуточном звене»? Неужели Строев сразу метит куда-нибудь поближе к командарму? Ишь ты, того и гляди, обскачет тебя на вороных твой заместитель…
ГЛАВА 8
Бывало, что и на фронте хаживали друг к другу в гости. Конечно, не в пору наступления, когда теряется счет времени, а в те памятные дни тихой обороны, когда люди успевают обжиться на новом месте, привыкнуть к своим хозяевам, которым будто и не в тягость солдатский затяжной постой.
Сегодня с утра шел дождь. Низкая наволочь закрыла все окрест — и Западную Мораву — приток Велика Моравы, и синие раструбы ближних гор, и вид на белый монастырь, что был поодаль от села. К вечеру бисерный дождь стал перемежаться с хлесткой ветреной порошей, которая налетала то и дело напусками, как громовая тучка в июльскую грозу. В такую погоду не только «ИЛы», даже птицы не летают над горами. И на дорогах ни души, точно на гумнах после молотьбы. Что ж, ненастье и на войне ненастье.
Майор Зарицкий пригласил к себе своих друзей. Пришли Дубровин, Лебедев, Раиса Донец и, конечно, Вера Ивина.
— Давно мы не встречались за одним столом, кажется с самого Днестра, — сказал он, когда все были в сборе. — Я рад, что наконец-то с нами и Андрей.
— Мне, — что: батальон — в резерве, — сказал Дубровин.
— Была бы моя власть, я всех Героев вывел бы в резерв. Надо же дать возможность отличиться остальным!
— Прошу к столу! — громко объявила Вера.
— Сразу видно, что хозяйка, — пошутил Дубровин.
Борис Лебедев с аппетитом ел жареную курицу, приготовленную по-домашнему, и не обращал никакого внимания на игру тайных взглядов, которая обычно возникает за столом, когда собирается компания молодых людей. К тому же, он здесь был если не третьим, то пятым лишним, — и откровенно говоря, эта игра взглядов мало его интересовала: каждому давно известно, что майор Зарицкий души не чает в Вере, а капитан Дубровин немой тенью преследует Раю, которую он полюбил еще задолго до того, как батюшка Днепр повенчал ее с майором Бондарем.
— Ты что все молчишь, братец мой? — спросил его Зарицкий.
Он глянул на майора ясными ребячьими глазами и поспешно вытер носовым платком яркие пухлые губы.
— Не трогай. Константин, нашего т е о р е т и к а, пусть поест! — немедленно вступилась за Лебедева Вера.
