Вячеслав Миронов - НЕ МОЯ ВОЙНА
— Тем временем машина выбралась на Тбилисскую трассу и бодренько зарулила в сторону Гянжи. В одной больничной пижамке и босиком не чувствуешь себя комфортно, тем паче, что машина открыта всем ветрам. Мы теснее прижались друг к другу. Греемся. После часа езды я понял, куда нас везут.
— Витька, друг, а я ведь знаю, куда нас везут.
— И куда?
— Учебный центр, говоришь, Сережа? Финтишь, финтишь. В Герань он нас везет, в Герань. Я после свадьбы там в «Стекляшке» мебель покупал.
— Ого, а я и не думал, что они в Герани обоснуются. Шикарно, Сережа, шикарно. Как тебя, заморыша, туда пустили?
До всего этого "парада суверенитетов" в Герани располагался учебный полигон Гянжинской (Кировобадской) бригады ВДВ. Центр был образцовым. 4 директрисы для бронетехники. Всего одновременно там могли располагаться, не мешая друг другу, два полка. Было множество капитальных построек. Это и казармы, и медпункт, и штаб с клубом, и парк с боксами для техники, ПТО, столовая, стрельбища для различного вида вооружения.
Туда частенько возили московские комиссии, устраивали показательные занятия. Да и десантников там готовили — любо-дорого посмотреть.
Серега заинтересовано обернулся:
— Откуда узнал? Объясни.
— Первое. Исходя из показаний спидометра. До Гянжи далеко, до Герани близко. На трассе не всегда сейчас можно топливо достать, даже с автоматом. Второе. В Гянже, как я слышал, уже есть ваши Барбудосы со своим начальством. И им вонючего батальона, который режут армяне, не надо. Ну что, доходчиво объяснил? А про полигон знаю, потому что не сидел сиднем в П-18, а по своим связным делам пол-Азерстана протопал, а где и прополз на брюхе. Кабель ремонтировал, связь устанавливал, направления проверял. С людьми общался, знакомился. Вот так-то. Мольтке.
Через полчаса мы приехали к забору бывшей воинской части. На табличке, написанной акварельной полуразмытой краской на русском и азербайджанском языках, было написано, что это воинская часть народно-освободительной армии независимой республики Азербайджан. Проход и проезд запрещен. Стреляют без предупреждения. Жаль, что армянские диверсанты не с этой стороны заходили, а то бы не преминули захватить эту табличку. Цирк, да и только!
Одна створка ворот была открыта нараспашку. Через разбитое стекло на КПП было видно, как дежурный спит, положив голову на стол.
Мы с Витькой заржали во весь голос.
— И эта твоя организация службы, Сережа? Еще удивительно как весь батальон не вырезали, как свиней на бойне. Видно, мужики куда-то сильно торопились.
— Останови! — заорал Серега на водителя.
Тот ударил по тормозам так резко, что мы уткнулись в спины Сереги и водителя. Больно. Башка не зажила толком.
Взбешенный Серега выскочил из машины. Он подбежал к КПП, пинком открыл дверь и попытался ударить спящего дежурного. Но тот проснулся от грохота распахнутой двери, схватил автомат и наставил его на своего начальника штаба.
Серега заорал на него. Но орал испугано.
— Ты почему спишь?! — голос его дрожал от страха.
— Я не сплю! — дежурный мотал головой, прогоняя остатки сна. Автомат был по-прежнему направлен на Серегу.
— Классный дежурный! — я искренне веселился.
— Угроза НАТО! — добавил Витька.
— Не говори, армянские террористы укакуются от страха, лишь только услышат его могучий, всеразрушающий храп.
— Вы заткнетесь или нет! — это Серега нам.
Дежурный повернул голову в нашу сторону и заорал:
— Посторонним вход запрещен!
— Это со мной! — Серега начинал вновь злиться.
— А пропуска?
Тут уже грохнули от смеха не только мы, но и охрана, и безмолвный водитель.
— Я вас снимаю с наряда! — Серега начал вновь орать.
— Снимай!
Дежурному уже было лет под сорок, и видимо на всю эту войну он смотрел несколько иначе, чем начальник штаба. На его лице было написано, что положил он на своего начальника штаба, сопляка, с прибором.
Серега выскочил из КПП, хлопнув дверью, и бросил водителю:
— К штабу!
— Крутой ты командир, Сережа! Прямо как Чапаев!
— Ничего, сейчас с комбатом познакомитесь, я посмотрю, как вы запоете!
Часть пятая
— 19-
— Если он такой же, как его подчиненные, то конечно! Только имей в виду, что мы не певцы и не жополизы, в отличие от тебя!
— О командирах судят по выучке его подчиненных. Наверное, так оно и есть.
Тем временем мы поехали через плац, что в нормальной части никому бы и в голову не пришло! Плац, если не святое место, то по крайней мере, его уважают. По плацу, как правило, передвигаются либо строевым шагом, либо бегом. На машине передвигаются только на самом большом плацу — Красной площади.
Серега даже ухом не повел, что поперлись через плац на машине.
Мы остановились у двухэтажного здания штаба бывшего батальона материального обеспечения. Поднялись на второй этаж. И в самой части, и на плацу, и перед штабом, да и внутри штаба был бардак: кучи мусора, испражнения, выбитые стекла. Но непохоже, что часть брали с боем. Не было следов борьбы, перестрелки.
Мы как были — в больничных пижамах, халатах и босиком, так и продолжали ходить, тщательно обходя камни, стекла. Охрана плелась сзади, было видно, что здесь они тоже впервые.
Серега оставил нас перед дверью с надписью "командир части". Здесь же в приемной сидели два телохранителя командира. Серега, прежде чем войти, отдал им свой автомат и пистолет. Те даже не сказали ни слова. Зато с нашими охранниками-конвоирами-телохранителями они очень тепло поздоровались, обнялись, поцеловались, и начали что-то громко обсуждать, эмоционально жестикулируя. Гладя на нас, они что-то спросили, сначала громко рассмеялись, но после того, как им что-то сказали, они замолчали и в упор рассматривали нас как диковинных зверей. В глазах светился неподдельный интерес.
Из-за двери раздался голос:
— Заходите!
Мы вошли. В большом кабинете за столом сидел командир. При этом свои ноги он положил на стол, руки закинул за голову.
Это был мужчина лет сорока, весь даже не толстый, а жирный. Казалось, что все его тело состоит из сплошных складок и складочек. И что еще было поразительно, — волосы у него росли отовсюду. На голове они росли какими-то кустиками и пучками, их было много, но было заметны отдельно стоящие-торчащие кустики. Лоб маленький, узенький. Брови были тоже очень кустистыми. Волосы росли на носу, а из носа они просто торчали. Уши тоже были в волосах. Руки, оголенные до локтей, были все в волосах, фаланги пальцев были тоже заросшими. Руки были огромные, кулаки тяжеленные.
У меня мелькнула мысль — Чебурашка. Уж очень он был похож на этого фантастического зверя большими, оттопыренными, покрытыми волосами ушами.
М-да! Лицо не обезображенное интеллектом вообще.
Странная эта штука — "мозг человеческий". В данную минуту надо было потупить свой взор и не подавать виду, что рассматриваешь своего командира, а тем более придумываешь ему кличку.
Командир внимательно смотрел на нас. Потом с грохотом убрал ноги со стола. Со злостью хлопнул по столешнице. И заорал:
— Сурет что — совсем с ума сошел! Посылает вместо инструкторов-боевиков пацанов каких-то больных! — он вновь хлопнул по столу: — Чему они научат моих бойцов?!
— Они очень хорошие офицеры! — вступился за нас Серега.
— Чем же они хороши? — в голосе командира, похожего на старую жирную обезьяну, сквозила неприкрытая ирония.
— Они прекрасно проводят занятия по общевойсковой подготовке! Они умеют ладить с людьми.
— Так они же инженеришки, — в его устах слово «инженер» звучало как последнее оскорбление, — а мне нужны настоящие пехотные командиры, волкодавы! А вы тут приводите каких-то задохликов! Кто их подбирал?
— Я сам, — скромно сказал Серега и опустил глаза.
Спасибо, сука! Спасибо! Значит, нас не случайно захватили! Значит, по твоей подлой милости нас пытали! Спасибо, гаденыш! Значит, мужики из-за тебя погибли? Подожди! Придет и на нашу улицу праздник!
— 20-
Мы с Витькой смотрели волками на Серегу.
— Вот у Мати и Ахмеда у них классные инструктора! У одного два танкиста, у второго — пехотинцы. Был десантник, но умер рано! А у меня что? Тьфу! — От злости командир даже плюнул на пол. При этом он действительно харкнул. Большой, смачный плевок с громким звуком ударился о пол. Ну и манеры у него, однако!
— На собрании командиров, — вновь начал Чебурашка, — надо мной будут все смеяться, что инструкторами у меня инженеры.
И вновь «инженер» он произнес с такой ненавистью, что мы даже поежились под взглядом этих маленьких, колючих, поросячьих глазок, которые были глубоко запрятаны под сильно развитыми и нависшими надбровными дугами.
