Борис Земцов - Добровольцы
По очереди занимали вражеский лежак и рассматривали через прицел снайперки наши собственные позиции. Оптика позволяла видеть в деталях не только наше расположение, но и, кажется, даже выражение лиц тех, кто там остался. Если бы лежавший здесь снайпер имел желание или получил приказ открыть огонь, зарубок на его прикладе непременно прибавилось бы. Мишенью для него мог бы послужить любой из нас.
Вот оно, очередное напоминание о том, что здесь наши маршруты и маршруты старухи в саване и с косой переплетены и составляют единый дьявольский орнамент.
Подобный вывод оптимизма на ближайшее будущее не прибавляет. Впрочем, разве время смаковать подобные эмоции? Самый рациональный вывод из увиденного: чаще организовывать подобные выходы на территорию, прилегающую к нашему «положаю». Ради нашей же безопасности.
* * *Вот уже сутки назойливо крутится в мозгу строчка В. Высоцкого: «Мне этот бой не забыть нипочем, Смертью пропитан воздух…»
Даже те, кто воюет на этой земле уже четыре-пять месяцев, в подобный переплет не попадали. Бой шел шесть часов. Мусульмане наступали с трех сторон. При поддержке минометов и пушек. У нас трое убитых. Трое раненых. Та жизнь, которой мы жили до этого, с учетом всех перестрелок, рейдов, разведок и т. п. — шутливое недоразумение по сравнению с тем, что обрушилось на нас за эти шесть часов. Каждый, переживший их, имеет полное право ежегодно отмечать день 12 апреля как день своего второго рождения.
* * *Набирает обороты резонанс малосимпатичной истории с определением состава караула в злополучную ночь на 12 апреля на высоту Заглавок. Верно, в ту ночь на позиции, согласно вроде бы как оговоренному ранее графику, должна была быть не только наша «мужицкая» смена, но и смена чисто казачья («станица», как по-прежнему горделиво величают они сами себя). Верно, казаки сорвались с позиции в казарму «качать права» сербским командирам по поводу пусть пустячных, но вовремя не выданных денег. Верно, мы, оставшиеся на «положае», против отъезда казаков не возражали. Впрочем, разве могли что-то изменить наши возражения? Вопрос такой же риторический, как и вопрос о том, кто же мог знать, что случится чуть позднее на том самом «положае»? Вот и появилась в отряде благодатная почва для слухов: не уехали бы тогда казаки «воевать за свои гроши» — бой не был бы таким кровопролитным, меньше было бы жертв и т. д.
Конфликт пока тлеет, но кто знает, чем все обернется, когда «возвращение к теме» совпадет с очередной пьянкой? Самое время вспомнить, что каждый из нас «при стволе» с заряженными магазинами круглые сутки. Оружейных комнат с железными дверями и замками в этих условиях быть просто не может.
* * *Восстановить в строгой последовательности все подробности этого дня невозможно. Мысли перескакивают с детали на деталь, но все детали представляются несущественными. Внутри пусто. Ни страха. Ни горечи. Ничего. Только жуткая гулкая пустота. Наверное, это и есть то, что называют отрывистым словом «шок».
Таково ощущение внутреннее, а снаружи… Болят мышцы груди. Это после того, как волок на пару с казаком Сашкой П. положенного на одеяло убитого Костю Б. Правду говорят, будто покойники становятся тяжелее. Его убило ровно на двадцатой минуте боя. Осколком. В голову. Не спасла чудом раздобытая Костей каска. Не спасли иконки, что бережно хранил он в нагрудном кармане. Осколок залетел под каску, снес верхнюю часть лба. Каска полна мозга и темной загустевшей крови. В этой же крови перепачкан и новенький китель Кости. Все это случилось с парнем в неполный двадцать один год. В Югославии он не пробыл и недели.
Двумя днями раньше мы ездили вместе в маленький городок Р. звонить в Россию. Костя звонил матери и своей девушке. С матерью говорил не больше двадцати секунд — отрывисто сообщил стандартное «жив-здоров», потом, переменившись лицом, буркнул: «Все, до свидания», — и положил трубку. Нам пожаловался: «Вот, опять причитать начала». Кто знал, что мать и сын разговаривали тогда в последний раз.
В разговоре на обратной дороге выяснилось, что, уезжая в Югославию, Костя не сказал домашним об истинных целях поездки. Наврал, будто едет что-то строить, восстанавливать дома, короче, в «гуманитарный стройотряд». Берег сердце и нервы родителей, которые уже были к тому времени в разводе [7].
* * *Двое других погибших вчера — Володька-Перископ и Димка-Мент. Тот самый Перископ, под началом которого бороздили мы не так давно склоны боснийских гор. Прости, Володька, за все недобрые слова в твой адрес. Прости за все хлопоты и волнения, что причинили мы, твои подчиненные, тебе — командиру за время этого рейда. Кто же знал, что все так случится!
В Питере у Перископа остались двое детей. Каким запомнили они своего отца? Знали, куда и чего ради отправляется он? Судьба… Когда-то Володька удивлял всех чудным пятнистым американским бронежилетом. Легким, прочным, элегантным. Каким образом попал он к Перископу, нам было неведомо. Скорее всего, Володька выменял его у кого-то из сербов-каптеров. Предмет нашей зависти не спас Перископа. Первая и единственная пуля стала для Володьки последней, смертельной. Она угодила в шею. В аккурат на сантиметр выше кромки воротничка-стойки бронежилета.
Другой погибший — Димка-Мент — тоже из Питера. Совсем еще пацан. О нем известно немного. Выпускник какого-то эмвэдэвского училища. В органах проработал совсем немного. То ли попал под злосчастное сокращение штатов. То ли оказался неугоден постперестроечным начальникам-жуликам. Семьей, кажется, обзавестись не успел.
Димка и Володька прибыли в Югославию недели на две раньше, чем мы. «От службы не отлынивали, на службу не напрашивались». Помню, как Перископ искренне и горячо молился перед тем, как повести нас на операцию. Помню, как безропотно, с полуулыбкой таскал Димка по горным склонам свой пулемет.
Похоже, в последнее время Володька и Димка не поделили что-то с Мишкой Б. и прочими нашими, близкими к рангу полевых командиров. В итоге свою вахту на «положае» они несли не вместе с нами, а дальше по соседству с оборудованным сербами пулеметным гнездом. Местом ночлега и базирования им служил деревянный, рубленный из мощных бревен бункер. Несколько дней тому назад, возвращаясь из разведки, мы заходили туда. Посидели на добротных нарах, похлопали по могучим стенам. Бункер по сравнению с нашими утлыми хижинами представлялся уютной и надежной крепостью. Кто-то даже позавидовал вслух:
— Хорошо устроились. Нам бы так…
Кто знал, что этот вызывающий нашу зависть бункер станет для Димы и Володи последним пристанищем. Ночью мусульмане подобрались метров на тридцать к его стенам. Около семи утра они открыли огонь. Пуля застигла Перископа прямо в бункере. Димка успел выскочить, но укрыться за стволами деревьев не смог. Слишком тонки были стволы, и слишком близко оказались мусульмане. Фактически Димку расстреляли в упор. Серб, видевший это, рассказал, что сначала Димка, обнимая ствол дерева, опустился на колени, потом уронил голову на руки. Мусульмане продолжали вгонять в него пули даже тогда, когда было ясно, что он мертв. То ли со страха. То ли в хищном азарте боя.
Был в том бункере и еще один наш — Пашка Т. Спокойный, плотного сложения питерский парень. Из боя он вышел живым, но легко раненным. В спину. Пуля угодила в спину не потому, что он уходил из боя, и не потому, что мусульмане умудрились зайти в тыл. Когда начался бой, Пашка успел выскочить из бункера. Разумеется, не с пустыми руками, а с пулеметом и несколькими патронными коробками. Отстреливался сначала лежа, потом поднявшись в полный рост. Ручной пулемет использовал как автомат. Поливал слева направо и справа налево. При стрельбе корпус разворачивал едва ли не на 180 градусов. В момент одного из подобных поворотов мусульманская пуля и ужалила Пашку в спину. Рана неопасная. Задеты только мягкие ткани.
В бою Пашка не только сдерживал натиск наступающего врага. Попутно он, мягко сказать, преподал урок мужества и самообладания нескольким оказавшимся рядом сербам. Последние, ночевавшие в том же бункере, в начале боя изрядно струхнули. Потом они освоились, но не настолько, чтобы принять участие в обороне. При первой же возможности они попытались попросту сбежать. Их намерения не остались для Пашки незамеченными. В сложившейся ситуации ему ничего не оставалось делать, кроме как направить на них ствол пулемета и потребовать совсем немного: а) оставаться на месте; б) включаться в бой.
Несмотря на невладение Пашкой братскими славянскими языками, сербы прекрасно поняли, что от них требуется. С позиции они уходили вместе с Пашкой. Только после того, как получен приказ об оставлении высоты.
Уже вечером стали известны некоторые нелицеприятные подробности развития событий на том фланге, где погибли Дима и Володя. Оказывается, бункер, который они занимали, был вовсе не самым крайним форпостом на линии сербско-мусульманского фронта. Метрах в пятидесяти от этого бункера, в сторону расположения боснийцев, находился еще один мини-«положай» (палатка и сложенные из камней брустверы), на котором традиционно нес службу караул, состоявший из сербов. В ночь накануне мусульманского наступления пять сербов, перед этим заступившие туда… ушли. Ушли ночевать в более комфортные (теплые и защищенные от ветра) блиндажи в глубь сербских позиций. Бросили пост, оставили доверенный им участок передовой. Оставались бы они на месте — значит, первыми встретили бы атакующих огнем, по крайней мере, подняли шум. В любом случае помогли, а скорей всего, спасли бы Диму и Володю.
