Андрей Кокотюха - Найти и уничтожить
– Тот пленный… Парень, который должен был…
– Ваш товарищ, спавший рядом с вами на нарах? Видите, я кое-что выяснил. Скажите, вас действительно интересует его судьба?
– Нет, – соврал Дерябин, надеясь, что ему поверят.
А, пусть не верят – в конце концов, какая разница, почему он так хочет услышать, что Романа Дробота убили. Вообще, нужно постараться выкинуть его из головы, слишком глубоко засела там эта совершенно никчемная личность, чуть не лизавшая сапоги немцам и полицаям. Сам он – другое дело, а этот… Даже если бы побег удался… На что надеялся профессорский сынок? Ведь расстреляют как предателя… Старший лейтенант лично отдал бы такой приказ.
2
Сумская область, район Ахтырки, апрель 1943 года
Его привели разведчики.
До оставленной партизанской базы отряд Родимцева добрался, произведя марш-бросок по тылам. Шли в указанный квадрат даже по ночам, останавливаясь только часа на четыре, для короткой передышки. Такие темпы себя оправдали: выйдя к нужному месту, обнаружили, как и предполагалось, блиндажи и землянки, командир тут же приказал выставить охранение, а остальным – отдыхать, дав на все про все полные сутки. За это время восстановить силы могли даже те, кого назначили в охранение. Игорь Ильич знал, когда нужно выжимать из людей соки, а когда – давать время на отдых настолько полноценный, насколько он может стать таковым в условиях постоянной смены позиции.
Сам же капитан Родимцев работал, словно двужильный. Четыре приказа отдал одновременно. Первый – связаться с Москвой, подтвердить прибытие на место и получить новые вводные. Второй – командиру взвода разведки Павлу Шалыгину – отправить людей в Охримовку, наладить контакт со связным, о котором сообщил УШПД через начальника Особого отдела отряда «Родина», стоявшего здесь до него. Третий – начальнику штаба Фомину – позаботиться о продовольствии, послать группу снабженцев в село Дубровники, – там, по сведениям, партизанам помогали. Оставленного предшественниками запаса сухарей, муки и круп по самым приблизительным прикидкам хватит ненадолго. Четвертый – Татьяне Зиминой – идти в Ахтырку, войти в контакт с нужным человеком и проверить поступившую информацию со своей стороны.
Исходя из имеющегося опыта, ни одна из групп не вернется скорее чем через сутки. Зиминой, за которой в раскладах по предстоящей операции оставалось последнее слово, командир вообще дал лишний день в запас. Хотя, хорошо зная свою разведчицу, понимал: Татьяна тянуть время не станет.
Но кое в каких расчетах Родимцев ошибся. Группа разведчиков по главе с Павлом Шалыгиным вернулась быстрее, чем он рассчитывал. Тот, кого они привели с собой, заставил Игоря всерьез поломать голову. Командир отряда, имеющий определенный опыт и разучившийся за это время удивляться, вынужденно признался сам себе: парень, назвавшийся Романом Дроботом, сбежавшим из немецкого лагеря бойцом Красной Армии, заставил его крепко задуматься.
Ведь если верить его сбивчивому рассказу, который постарался спокойно и взвешенно передать Шалыгин, задание командования можно считать фактически выполненным. Все бы ничего, да только Игоря настораживала легкость и случайность всех совпадений. Хотя, с другой стороны, именно цепь несвязанных между собой событий и счастливых случайностей определяла успехи на войне часто даже в большей степени, чем реализация хорошо продуманных и выверенных на различных уровнях стратегических планов.
Повторно допросить Дробота командир решил вместе с начштаба. Родимцев признался себе: ему нужен не просто посторонний наблюдатель, но и даже в большей степени – арбитр. Сторонняя оценка Фоминым всего произошедшего и, главное, сделанные на основании всего этого выводы должны, по замыслу командира, стать своего рода страховкой для того решения, которое так или иначе придется принимать ему самому.
– Давайте сначала, – проговорил он, взглянув сверху вниз на человека, устроившегося на вкопанном в землю чурбачке с прибитой гвоздем поперечиной. – Фамилия, имя, отчество, звание.
– Конечно, понимаю, – кивнул тот. – Можете мне не верить, имеете полное право, только…
– Вопрос задан, – командир чуть повысил голос, пересекшись при этом взглядом с комиссаром и уловив даже при тусклом свете каганца легкий упрек.
– Дробот Роман Михайлович, год рождения одна тысяча девятьсот двадцать первый, боец Красной Армии, звание – рядовой, Воронежский фронт, мотострелковый батальон…
– Это лишнее, гражданин… – замявшись на секунду, Родимцев решил оставить обращение по имени, – Дробот. Конечно, данные будут проверяться. Но именно сейчас они нас не интересуют.
– Почему «гражданин», товарищ капитан?
– Как попали в плен? – Вопрос Игорь проигнорировал.
– Двадцать первого марта, когда пробирался вместе с группой окруженцев через линию фронта. Немцы, видать, прорвались, колечко, знаете, как бывает…
– Знаем, что не все бойцы и командиры сдаются в плен живыми, – отрезал Родимцев. – Но и это сейчас лишнее. Меня… нас вот с товарищем комиссаром пока больше интересуют подробности вашего побега.
– Рассказывал уже…
– А вы снова, – вступил Фомин. – Вам еще не раз придется повторять историю, в том числе – письменно.
– К сказанному ничего добавить не могу, – буркнул Роман, не скрывая обиды. – Представился случай – рискнул. Точнее, рискнули вместе с товарищем, Кондаков Семен. Придумал все он, погиб при побеге. Слышал, как немцы кричали, требовали от полицаев прекратить работу и хватать беглецов.
– Знаете немецкий? – быстро спросил Фомин.
– Так точно… В смысле, – Дробот, похоже, слегка смутился своей армейской привычки рапортовать, – понимаю лучше, чем говорю. Изучал в школе, дома тоже по учебникам. У нас в семье принято было знать иностранные языки. Отец два знал, хотел освоить японский…
– Зачем?
– Что? – не понял Роман.
– Японский – зачем?
Не зная, что ответить, Дробот перевел взгляд с комиссара на командира.
– Правильно все, – кивнул Родимцев, применив свою, одному ему понятную логику. – Язык вероятного противника, Дмитрий Максимыч.
Они были примерно одного возраста, немногим за тридцать. Однако даже без свидетелей предпочитали обращаться друг к другу хоть и на «ты», но – по имени-отчеству. Никто из них не знал, как и почему это повелось, точнее – ни один не задумывался над подобными мелочами.
– Как я понял, вы считаете, Дробот, – попытку побега разгадали? – уточнил командир.
– Кто его знает… Могли вычислить, но скорее всего предал кто-то. Ведь шум подняли не полицаи, а немцы. А те держались от пленных на расстоянии.
– Хорошо. Вам удалось бежать, затеряться в лесу, верно?
– Так и было, товарищ командир.
– Вас не искали?
– Почему? Искали, я слышал крики и выстрелы. Только ночь выдалась темная, я затерялся. Ближе к рассвету выбрался к селу, Охримовке. Отыскал нужную хату…
– Стоп! – Родимцев выставил перед собой ладонь, будто ограждаясь от собеседника и потока информации. – Вы раньше бывали в этих местах?
– Нет.
– Как же вам удалось выбраться ночью из лесу, да еще в нужном направлении?
– Насобачился по лесу ходить, товарищ капитан. С детства у меня.
– Интересно, Максимыч, а? – Игорь повернулся к начштаба всем корпусом. – Гляди, немецкий у него с детства. Ориентирование в лесу – оттуда же. Как все сразу пригодилось, а?
– Ничего не вижу странного, – пожал плечами Роман.
– Ну, пока я тоже ничего такого особенного не вижу… – Дроботу показалось, что Родимцев его сейчас слегка успокаивает. – Так, много совпадений, разве нет? Еще совпадение: постучали вы именно в ту хату, где живет партизанская связная. Связные, коли уж совсем быть точным, – Кузьма Опрышко, инвалид, с женой Катериной.
Однорукий дядя Кузя, как звали его односельчане, при немцах остался работать пастухом, как и при советской власти. Ногу, точнее – стопу потерял не на гражданской, хотя успел в свое время повоевать. Несчастный случай на лесопилке, чего греха таить – по пьяному делу. Опрышко новая власть не заподозрила в связях с партизанами лишь потому, что перед самой войной дядя Кузя скандалил в сельсовете по поводу трудодней, обещал дойти до райкома, если надо – то и до обкома. Помнится, обругал власть в целом, что по большому счету было грехом посильнее брани в чей-либо персональный адрес. Конфликт не разрешился, началась война. Как коротко сообщили Родимцеву в УШПД, уже после прихода немцев, по поручению подпольного обкома, пастуха, а заодно и супругу его тетю Катю завербовали.
Как человек, достаточно опытный в подобных делах, Родимцев знал: агенты, подобные семейству Опрышко, по оперативной классификации относились к так называемой третьей категории. Их определяли как «исполнителей»: передавали нужную информацию в отряд не прямо через связных и разведчиков, а через промежуточные звенья – партизанских связных, проводников, подполье. Свежий предвоенный конфликт неожиданно помог – дядю Кузю немцы с подачи начальника кустовой полиции считали чуть ли не главным врагом коммунистов во всей Охримовке.
