Евгений Николаев - Снайперские дуэли. Звезды на винтовке
Наведя порядок в занятых траншеях, рота поднялась за своим командиром и тоже выскочила на снежное поле, собираясь ударить по тылам противника. Но тут опомнившиеся немцы дали заградительный огонь. Они ударили из минометов и артиллерийских орудий по своим бывшим траншеям и землянкам.
— Вперед! Всем — вперед! Не останавливаться под огнем, выходить из-под обстрела! — кричал лейтенант Буторин, уводя людей все дальше. А до спасительных горушек быстро не добраться: снег слишком глубокий. Словно опутанные веревками, ноги еле передвигались в его толще. Мало того, оказалось, что под снегом был лед! Два-три снаряда, упавших на этой снежной равнине, подняли вверх фонтаны воды вместе со льдом и осколками от самих снарядов.
С единственной гранатой и пистолетом бежал я рядом с командиром роты. Метрах в десяти от нас с ручным пулеметом на изготовку бежал, тяжело разгребая ногами снег, Филатов — здоровенный парень из соседнего взвода, сибиряк. За нами продвигались бойцы — человек десять-пятнадцать.
«Эх, жиденько нас осталось! — думал я, глядя на редевшие с каждой минутой ряды своих бойцов. — Что теперь предпримет ротный? Что будем делать дальше?»
И действительно, что можно еще сделать? Задачу свою мы выполнили, даже сделали чуть больше — вышли за третью линию траншей. На большее у нас уже нет сил. Нет связи с батальоном. А самое страшное, что уже совсем рассвело и наши бойцы сейчас на снегу отлично видны фашистам. Мы втроем почти подбежали к спасительной горке, когда неожиданно для всех нас вверху этой горки раскрылась черная широкая щель амбразуры и из нее обрушился страшный пулеметный огонь. Немцы поливали всю площадь заснеженного озерца огненными струями.
«Так это не просто горка, это огневая, хорошо замаскированная точка! Замаскированный дот! Вот поэтому наши разведчики его и не засекли: он никогда не действовал, будучи в глубине их обороны!» За какие-то считаные секунды на снежном пятачке живыми остались только трое: командир роты, пулеметчик Филатов и я, попавшие в мертвое пространство, — мы оказались прямо под амбразурой дота, продолжавшего изрыгать смертельный огонь.
Я попробовал подобраться к амбразуре сбоку, но не сумел сделать и двух шагов — покатился вниз. Дот был ледяной. Обойти же его с тыла — значит обнаружить себя и позволить расстрелять в упор.
«Что же придумать, как выбраться отсюда?» — думаю я и оглядываюсь на заснеженное поле. От яркого зимнего солнца режет глаза. А мы в этом мертвом пространстве… Вот оно четко определилось тенью, падающей от горки-дота. Вдруг там, где кончалась тень на снегу, выросли три фигуры-тени. Они все росли, росли, потом наконец остановились и расхохотались, стали что-то лопотать, жестикулируя. Как я понял, они радовались, глядя с высоты, как умирали наши солдаты на поле.
Стерпеть такого я не мог. Молча забрал из рук Филатова его ручной пулемет, отошел немного в сторону и увидел на гребне горки трех веселящихся офицеров. Они высокие, стоят в рядок, гогочут. Мои пальцы нажали на гашетку, и короткая очередь навечно успокоила весельчаков.
— Что же, ребята, будем пробираться к своим. По очереди. Филатов, прикрывай огнем пулемета! — принял решение лейтенант Буторин. — Давайте короткими, в разные стороны, не скучиваясь. Ну, двинули!
И он первым, петляя по снегу, пригибаясь пониже, двинулся к спасительной траншее. До нее всего метров шестьдесят, но сейчас они кажутся бесконечными. Побежал и залег Филатов, следом кинулся и я. Над головой и под ногами зачиркали пули — это сидящие в доте фашисты заметили нас. Филатов короткими очередями заставляет их на какое-то время замолчать. В это время делаем перебежки мы с лейтенантом.
«Нет, не добежать нам! А как же Филатов?» — думаю я и вижу, что Филатов тоже бежит. А из амбразуры снова полетели огненные струи. Лейтенант упал. Ранен или убит?
Посылаю к Буторину Филатова:
— Скорей к лейтенанту! Если он убит — вынеси, не оставляй. А мне давай пулемет — я прикрою. Ну, жми!
Я забрал у него пулемет и тут же открыл огонь по амбразуре. Их пулемет утих. Слежу за Филатовым: вот он подполз к лейтенанту, взвалил его на спину и пополз, разгребая снег руками, к траншее. Отстреливаясь, не даю поднять головы пулеметчику в доте.
Амбразура умолкла, кажется, совсем. Но радость моя была преждевременной: гитлеровцы открыли плотный минометный огонь по озерцу. Мишень — мы трое.
Мины рвутся совсем рядом, чавкают впереди, сбоку — и все около нас. Вдруг одна из них разорвалась… прямо на спине лейтенанта. Замерли оба. «Это все. Теперь моя очередь!» Я понимаю, что выбраться живым из этого ада невозможно. Только чудом, если только оно бывает. И все же я бегу, прикрывая голову диском пулемета. Бегу, петляя, стараясь уйти из зоны огня, — влево, вправо. А немцы, отсекают меня огнем от траншеи, до которой и осталось-то метров двадцать. Но попробуй пройди их! «Вот сейчас! Вот сейчас меня ранят! А куда?» Я еще торгуюсь. Я боюсь быть раненым и мучиться от боли, может быть, стать инвалидом. «Нет, голова у меня прикрыта диском. В ногу? Но тогда я вообще не доберусь до траншеи! Я не хочу, чтобы в ногу. Пусть лучше в руку! А в какую? Если в правую — как я буду кисть держать? Пусть лучше в левую!» И продолжаю настойчиво метаться из стороны в сторону от разрывов, подгоняющих меня. А мины рвутся, вздымая снежно-ледяные фонтаны, разбрасывая осколки металла и льда. Бегу в центре этих разрывов и успеваю заметить, что Филатов движется! «Жив Филатов! Ползи, дорогой! Может, и лейтенант еще жив?» — думаю я и вдруг получаю страшный удар по левой руке. «Какая же это сволочь меня ударила? Кто мог?» — соображаю я. Потом осознаю, что вокруг меня никого не было и быть не могло. «Так это меня ранило! В руку! В левую», — доходит до меня. Я на ходу глянул на руку: рукав ватника разодран в клочья около плеча, а в ладони стало тепло и сыро. «Разрывная пуля, похоже. Кто же это стреляет, когда немцев самих и не видно! Снайпер?»
Мне больно, рука повисла. Но я понимаю, что снайпера надо убрать: он не даст доползти Филатову. Ложусь в снег и изготавливаюсь к стрельбе из пулемета. Куда, в кого — я еще не вижу. Думаю, что это опять из амбразуры ведут огонь, — больше неоткуда! Прицеливаюсь, бью, но выстрела не слышу. Нажимаю еще и еще — результат тот же. «Патроны все! Конечно же, все. Сколько их может быть в одном диске?»
Превозмогая боль в руке, ползу к траншее. Пулемет, даже с пустым диском, я бросить не могу — оружие! Так с пулеметом в руке и сваливаюсь в траншею. Кто-то забирает его у меня, кто-то тонким узким ремешком перетягивает мне руку, останавливая кровь.
— Санитары! Есть тут санитары?! — кричу я бойцам. — Надо помочь пулеметчику вытащить командира роты! Помогите кто-нибудь Филатову!
Наконец я немного прихожу в себя и уже осмысленно наблюдаю за происходящим вокруг.
— Сколько живых осталось? Кто есть из командиров? — спрашиваю бойцов. Мне говорят, что командиров ни одного не видно, а бойцов совсем мало.
— Слушайте меня! Всем приготовить оружие, гранаты. Фашисты могут пойти в атаку, надо не подпустить их к траншеям! Найдите санитаров! Надо помочь раненым и отправить их в тыл. Поищите в землянках веревки или телефонный шнур — надо бросить его Филатову, сам он не доползет.
Чувствую, что к моим командам прислушиваются и мои «надо» принимаются всеми как должное. Вот уже несут моток телефонного кабеля. Филатов лежит метрах в десяти от траншеи, прикрытый телом лейтенанта.
— Филатов! Живой? Можешь ползти?
— Ранен я! Помогите, сам не выберусь!
— Сейчас. Лови, Филатов! Держи за конец крепче и обмотайся им, мы тебя подтянем! Лейтенанта не бросай! — кричу я и почему-то падаю сам на бруствер…
Боль пришла внезапно. Жгучими иглами впилась она в тело и отступила, затухая где-то. Через какое-то время я услышал разговор, знакомые голоса, только не мог понять, кто и кому говорил:
— Куда его? Он же без сознания! Оставлять в медсанбате?
— Нет, в Лавру его, в тысяча сто семидесятый срочно! Торопись, Володя! Но вези поаккуратней, не растряси — иначе не выживет!
«О ком это они? Что у них случилось? А где сейчас я, что со мной?» — пытаюсь что-то понять, но у меня ничего не получается. Меня, кажется, приподняло и куда-то понесло. Потом я услышал знакомый голос и очень знакомые слова:
— Ну, сваток, бывай! Поправляйся и возвращайся в полк! Мы будем ждать!..
«Сваток…» Кто так говорит? Так это Володи Козырева голос! Точно! Вот хлопнула дверца его санитарки — поехал за ранеными. И я снова потерял сознание.
Необычная операция
Огромный эвакогоспиталь № 1170 в Александро-Невской лавре был переполнен. Я лежал у стены длинного коридора на носилках. Может быть, потому, что носилки стояли прямо на полу, потолок с его полукруглым сводом казался очень высоким. Кругом сквозило, или это казалось, но у меня зуб на зуб не попадал.
