Антон Кротков - Воздушный штрафбат
Во дворе на скамейке перед домом приемных родителей Нефедова появления Бориса ожидала Ольга. Уже давно стемнело, а знакомый невысокий силуэт все не появлялся. Девушка с надеждой устремляла взгляд в темную глубину проходной арки, едва оттуда доносился звук приближающихся шагов. В эти секунды Ольга начинала проговаривать про себя заранее заготовленные фразы, чтобы как-то оправдать свое присутствие в этот поздний час в его дворе. Но каждый раз девушку ожидало разочарование: очередной прохожий чужой походкой шел мимо, а Бориса все не было. На сердце Ольги становилось все тревожней.
Нет, про поединок она ничего не знала. Точнее, догадывалась о чем-то таком, но позволила Нефедову себя успокоить.
Когда накануне вечером после стычки с Тюхисом Борис провожал подругу домой, Тэсс спросила его:
— Зачем Артур назначил тебе место для новой встречи?
— Просто надо поговорить… Каяться, наверное, станет, просить мира, — легкомысленным тоном пояснил юноша. — Его тоже можно понять: наедине со мной без свидетелей это будет сделать проще.
— Может, тебе все-таки не стоит туда ходить? Артур уже доказал, что способен на любую низость.
— Нет, пойду! — отрезал Нефедов и ободряюще подмигнул своей спутнице. — Надеюсь, тебя устроит заочное извинение этого «богочеловека»?
Ольга осознала свою наивность и глупость, едва поняла, что это Нефедова несут через двор на руках. Правая часть лица молодого человека превратилась в сплошную гематому, его рубашка и куртка были забрызганы кровью.
Увидев подругу, в печальных глазах которой стояли слезы, а с побелевших губ готовы были сорваться слова жалости, Борис неожиданно стал рассказывать ей анекдот:
— Девушка спрашивает знакомого парня, у которого вместо рожи окровавленная каша: «Что с тобой случилось, милый?» А он ей философски так отвечает: «Вначале было слово…»
Тэсс постаралась не задавать глупых вопросов, хотя в ее голове как раз постоянно крутились подобные фразы: «Что случилось?» да «Почему ты меня не послушал?».
Она примерно уже знала от Нефедова ситуацию в его приемной семье и потому велела его друзьям вести пострадавшего к ней домой.
Мать Ольги оказалась женщиной понятливой и с крепкими нервами.
— Его что — сшиб грузовик? — довольно хладнокровно поинтересовалась она у дочери, когда обнаружила в своей прихожей окровавленного молодого человека.
— Нет, мама, его избили… из-за меня.
— Понятно, — одобрительно кивнула высокая статная дама и принялась своими сильными музыкальными пальцами ощупывать голову Нефедова, затем она внимательно заглянула в глаза пострадавшего и заключила:
— Сильный отек лица, скорее всего сотрясение мозга, но кости черепа целы, и это обнадеживает. Ну-ка, господа секунданты, несите вашего бретера[62] на топчан в кабинет моего мужа. Это прямо по коридору, последняя дверь направо. Оленька, готовь таз и бинты. А я позвоню Берту Гансовичу.
Так звали старого доктора — друга семьи Тэсс.
На топчане Бориса снова стало тяжело рвать, у него раскалывалась от боли голова.
Вскоре явился седенький доктор в каракулевой шапке-«пирожке», золотых очках, драповом пальто и в длинном черном старомодном сюртуке, застегнутом на все пуговицы. Такие «мухоморы», несмотря на свой заплесневелый облик, обычно хорошо знали свое дело. И на счастье Нефедова в Москве конца НЭПа еще остались подобные частнопрактикующие доктора старой школы. С его появлением Ольга немного успокоилась, так как почувствовала, что отныне Борис находится в надежных руках.
Войдя в комнату, где лежал больной, доктор снял сюртук, оставшись в одном жилете, и засучил по локоть рукава белой шелковой рубашки.
— Ну-с, сударь мой, — странно захихикал старичок, присаживаясь на стул возле кровати Нефедова, — могу вас успокоить: дело ограничится моими визитами — судя по вашему геройскому виду, священник вам на этот раз не понадобится.
Доктор вытащил из принесенного с собой потертого саквояжа инструменты и приступил к делу. Прищурив один глаз и оттопырив нижнюю губу, он сосредоточенно осмотрел Нефедова, послушал с помощью специальной трубы его сердце, посчитал пульс, снова заглянул в глаза пациенту и ощупал голову, сделал укол…
' Задира-дуэлянт.
Перед тем как уйти, доктор посмотрел сквозь очки на молодого человека своими мудрыми стариковскими глазами и, немного подумав, сказал:
— Не сочтите за грубость, голубчик, но я бы посоветовал вам жениться как можно раньше. У людей вашего телесного и духовного склада есть слишком много шансов уйти в лучший мир в цветущем возрасте, не оставив после себя потомства. Так-то вот-с…
* * *В Ольгином доме Борис оказался окружен такой заботой, что первое время сильно смущался и никак не мог привыкнуть, что все тут к нему относятся, словно к родному сыну. Мать Ольги сразу же позвонила Фальманам и сообщила, что с их приемным сыном случился несчастный случай. Она также сумела легко решить вопрос с Яковом Давыдовичем, чтобы мальчик наблюдался опытным врачом у нее на квартире.
Пока Нефедов мучился от рвоты и сильных головных болей, у его кровати постоянно находились заботливые сиделки — мать и дочь поочередно меняли молодому человеку повязки, поили больного чаем, следили, чтобы в указанное доктором время он не забывал принимать прописанные микстуры.
Таким образом, на какое-то время сирота оказался в центре всеобщего внимания и любви. И мать Ольги — Екатерина Алексеевна и ее отец — Фома Ильич сразу отнеслись к новому обитателю своей квартиры с большой теплотой. Им пришелся по душе открытый жизнерадостный нрав юноши. Ну и, конечно, свою роль сыграли обстоятельства, при которых Борька получил свои ранения. Ведь он пострадал за честь их дочери.
— В нашем роду все женщины хотя бы раз в своей жизни бывали причиной для дуэли, — шутливо рассказывала Борису Ольгина матушка. К этому времени юноше стало значительно лучше, и он вместе со всеми домочадцами проводил вечера в удобном кресле в уютной гостиной.
— Когда я училась на втором курсе Смольного института, мой будущий муж стрелялся из-за меня с одним подпоручиком, кажется артиллерии. Хотя обычно артиллеристы, головы которых не так горячи, ибо постоянно охлаждаются сухой математической диетой, не столь драчливы. Но то ли этот подпоручик действительно был так сильно в Меня влюблен, то ли ему наскучила его баллистика с механикой, но он всерьез потребовал от студента удовлетворения и слышать не хотел о примирении.
Голос Екатерины Алексеевны звучал удивительно мелодично. Временами, по ходу рассказа, она заливалась звонким смехом, ослепительно улыбаясь. Это была женщина той благородной красоты, которая позволила бы ей непринужденно царствовать в аристократических салонах и кружить головы блестящим гвардейцам в мазурочном вихре бальных залов. Но в нынешние времена, когда законодателями мод являлись почти поголовно страдающие отсутствием вкуса жены кремлевских выскочек, с такой внешностью безопаснее всего было пребывать в ранге скромной домохозяйки.
— Служанка одной моей подруги заранее узнала о готовящейся дуэли, — продолжала свой рассказ хозяйка дома. — И конечно, она из любопытства поехала посмотреть на сие редкое зрелище, а потом через приятельницу этот рассказ дошел до меня. Стрелялись они, естественно, на Черной речке. Где же еще?! Ведь там дрались Пушкин и Дантес. Подпоручик прибыл минута в минуту с секундантом и врачом. Господин же студент нанял какого-то пьяного извозчика, и тот завез его в сугробы и высадил в полутора верстах от нужного места. По дороге бедолага потерял галошу. Он так и предстал перед затянутым в парадный мундир побледневшим подпоручиком — в одной галоше и в плохоньком пальтишке.
По рассказу Екатерины Алексеевны, пистолет в руке ее будущего мужа разорвался при выстреле. То ли неопытные секунданты положили в него слишком большой заряд пороха, то ли купленный в лавке антиквара дуэльный набор за давностью лет утратил работоспособность. Студенту наспех перебинтовали платком руку, после чего подпоручик подошел вплотную к барьеру и долго целился.
— Он был отменный стрелок и обязательно убил бы меня с такого расстояния наповал, — вступил в разговор Фома Ильич, — если бы не медальон, который за несколько дней до этого подарила мне Катенька.
Фома Ильич снял с шеи и продемонстрировал Нефедову поврежденный пулей медальон с написанным маслом портретом юной девицы. Девушка на миниатюрном портрете была как две капли воды похожа на Ольгу.
— Я не знал тогда, что по законам дуэли полагалось предварительно снять с себя все посторонние предметы, — благодушно продолжал Фома Ильич. — Когда же секунданты сообщили мне об этом, я тотчас выразил готовность предоставить своему противнику повторный выстрел. Но он оказался человеком не только благородным, но и милосердным. Мы отметили счастливое окончание нашего поединка в ресторане и впоследствии стали друзьями.
