Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16 (СИ) - Кронин Арчибальд Джозеф

– Вам нужно бы пальто потеплее, – сказал он, поглядев на ее поношенный саржевый жакет.

– Мне ничуточки не холодно. – И потом добавила: – Неужто вам тут не нравится?

– Очень нравится, – сказал Генри.

Когда он бывал с ней, у него всегда становилось тепло на душе.

В конце пустынной пристани они укрылись от ветра за спасательной станцией и стали смотреть на чаек, кружившихся над водой. Перед ними расстилалось безбрежное море, ветер был пропитан солью и острой свежестью волн. Генри охватило странное чувство – ему казалось, что он может простоять здесь вечность. Наконец он прервал молчание:

– Вы так много сделали для Дэвида.

– Это он для меня, – быстро перебила она и, помолчав, глядя в сторону, добавила: – Я ведь тоже была не ахти как счастлива, когда мы встретились.

Генри почудилось, что этим простым утверждением она доверчиво открыла ему свое сердце. Кора с самого начала понравилась ему своей сдержанностью, столь не похожей на болтливую откровенность, которую он терпеть не мог в женщинах. И в то же время он чувствовал в ней робкую жажду привязанности и желание стать своей в семье мужа – верный признак того, что жизнь обошлась с ней сурово. Позднее это подтвердилось: она рассказала ему кое-что о своем прошлом, о том, как несколько лет назад осталась сиротой, жила у тетки в Лондоне и с трудом перебивалась, меняя одну плохо оплачиваемую работу на другую. Тогда в ее тоне не чувствовалось жалости к себе. Но на этот раз казалось, что сквозь ее теперешнее счастье едва заметно, но ощутимо пробивается грусть.

– Вы были очень одиноки?

– Да, – ответила она, – это вы верно сказали.

Генри обнял ее за плечи, защищая от сильного порыва ветра:

– Забудьте об этом. Теперь вы наша. И мы не позволим, чтобы вы когда-нибудь снова почувствовали себя одинокой. Еще вчера моя жена говорила… о том, что вы с Дэвидом, должно быть, иной раз скучаете здесь. Вам все-таки следует иногда приезжать в Хедлстон – хотя бы потанцевать.

– Танцевать-то я не люблю, – сказала она и добавила, словно стараясь загладить странное впечатление от своих слов: – И Дэвид тоже… он не из таких.

– Ну так в театр или на концерт.

Она повернулась к нему:

– Знаете, мне здесь нравится. Тишина мне нравится. Ночью в кровати… – Она вдруг покраснела, словно сказала что-то не то, однако продолжила: – Когда вокруг дома свистит ветер и слышно, как волны шумят, мне все кажется, будто я в замке, – не знаю, понятно ли я говорю. Нет, я теперь Слидон не променяю ни на какое другое место на земле.

Пора было возвращаться. Когда они подошли к автомобилю, Генри услышал в мансарде звуки радиолы, и ему показалось, что это Четвертая симфония ми-бемоль мажор Брукнера, которую он не любил. Однако это означало, что Дэвид ищет вдохновения, и он решил не тревожить сына. Генри постарался незаметно сунуть в карман жакета Коры конверт, который ежемесячно привозил им. Всякий раз он испытывал при этом страшное смущение, хотя и старался проделать это с ловкостью фокусника, избавляющегося от игральной карты, и неизменно добавлял какую-нибудь шутливую фразу – Кора и Дэвид были горды, но ведь нужно же как-то жить. Сейчас он сказал:

– Это на семена для вашего сада.

Кора, однако, не улыбнулась. На ее худощавом, чуть скуластом лице было странное выражение. Темно-карие глаза увлажнились от ветра, черная прядь упала на лоб.

– Вы так добры к нам, особенно ко мне. Я это так чувствую… так… – Она не смогла продолжать.

Неожиданно она подошла к нему вплотную и на мгновение неловко прижала мягкие губы к его холодной щеке.

В сгущавшихся серых сумерках Генри медленно ехал обратно – ему некуда было торопиться, – и всю дорогу его согревало воспоминание об этой неожиданной ласке.

Глава 3

Понедельник всегда был хлопотливым днем – за субботу и воскресенье накапливалось много материала, – и Пейдж пришел в редакцию рано. Он не стал подниматься в свой кабинет, а направился в аппаратную. Это была большая, старомодная, но хорошо освещенная комната, окна которой выходили на мощеный двор. В ней работало большинство репортеров. Старинное здание «Северного света» было невелико – Генри даже арендовал под типографию соседний дом, – но редакция помещалась в нем уже много лет. Генри любил его и считал удобным. Питер Фенвик, младший редактор, стоял рядом с корректором Фрэнком у телетайпа «Ассошиэйтед пресс».

– Что о Египте? – спросил Генри, когда они поздоровались.

– Канал еще непроходим для судов, – ответил Фенвик. – Американцы не могут добиться разрешения поднять баржи с цементом. Король Сауд имел беседу с Эйзенхауэром. Ему обещаны реактивные самолеты и новые «кадиллаки». Насер по-прежнему упорствует… Израиль не желает уступать. У нас начинает чувствоваться нехватка нефти. Иден с супругой прибыли в Панаму…

Пейдж слушал молча, и каждое слово бередило раны, еще не зажившие после унизительного поражения.

– А сообщения по стране?

– Страшное происшествие в Белфасте. Двойное убийство и самоубийство… жена, любовник и муж – у всех троих перерезано горло.

Подробности, с которыми быстро ознакомился Генри, были неописуемо отвратительны.

– Не пойдет, – сказал он.

– Может быть, дать небольшой заметкой на последней странице? – предложил Фенвик.

– Ни единой строчки.

Он быстро проглядел остальной материал – ничего утешительного. Положение на Ближнем и Среднем Востоке стало еще напряженнее, на Кипре явно назревал новый конфликт.

– Что-нибудь еще? – спросил он.

Фрэнк, чьей обязанностью было выбирать из поступающего с аппаратов материала все, что имело отношение к северо-восточным районам, сказал:

– Может быть, вот это?

Он протянул Генри полученный с телетайпа отчет о субботнем заседании парламента. Четыре строчки были отмечены синим карандашом:

– Проект АРА? – Генри вопросительно взглянул сначала на Фрэнка, потом на Фенвика.

– В первый раз слышу, – сказал последний.

– АРА… – наморщил лоб Фрэнк. – Может быть, это Английская радиоассоциация?

– Ни в коем случае, – отозвался Фенвик. – Скорее всего, ложная тревога. Этот Кадмус вечно что-то сочиняет.

Генри вернул ему лист.

– Все-таки пусть этим кто-нибудь займется. Льюис, например, если он вам сейчас не нужен.

По винтовой каменной лестнице он поднялся к себе в кабинет. Мисс Моффат, его секретарша, ведавшая, кроме того, подпиской, занималась разборкой почты. Это была пожилая, бесцветная женщина с седеющими волосами, похожая на старую школьную учительницу, зимой и летом ходившая в строгой серой юбке и серой вязаной кофточке и совершенно незаменимая – такую разнообразную и ответственную работу она выполняла, не жалуясь и не ворча. В редакции она появилась около тридцати лет назад, еще при Роберте Пейдже, и до сих пор никак не могла признать Генри его преемником. В это утро она держалась особенно сухо. Генри сразу почувствовал, что мисс Моффат чем-то недовольна. Пока он проглядывал письма, она молча снимала бечевку с пакета и сматывала ее в аккуратный тугой клубочек – мелкая экономия была манией мисс Моффат, считавшей сбереженную веревочку, чистый лист бумаги или неиспользованную марку вкладом в банк, – а потом, когда он собрался диктовать, сказала:

– Он опять звонил.

– Кто?

– Сомервилл.

Генри с удивлением посмотрел на нее:

– Что ему было нужно?

– Поговорить с вами. Когда я сказала, что вас нет, – этого он, конечно, и ожидал: он звонил из Суррея в семь тридцать, – он просил передать вам…

– Ну?

Она взяла записную книжку и прочла стенографическую запись:

– «Будьте добры передать мистеру Пейджу мои наилучшие пожелания. Скажите ему, что двое моих доверенных служащих на следующей неделе будут в вашем городе. Передайте, что я был бы крайне обязан, если бы он разрешил им посетить его».