Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16 (СИ) - Кронин Арчибальд Джозеф
На этот раз в тоне Спротта не было ни тени сострадания. Слащавая елейность разом слетела с него, и его ответ, как ножом, полоснул Дейла:
– Меньше всего я хочу что-либо останавливать. Если это не будет нужно нам с вами. – Сейчас уже не могло быть сомнений, кто из этих двоих сильнее; и более спокойно Спротт добавил: – Судья, мистер Баттерсби, насколько мне известно, человек вполне здравомыслящий.
– О да, – подтвердил Дейл все тем же слегка неестественным тоном. – Если он назначит достаточно высокую сумму залога, арестованный, конечно, будет снова взят под стражу.
– Я не хочу, чтобы вы влияли на ход разбирательства в смысле каких бы то ни было посулов и обещаний, – прямо заявил Спротт. – Но мне представляется желательным, чтобы вы перекинулись с ним словечком, разъяснили ему, что здесь налицо отклонение от психической нормы и что повторное взятие под стражу даст нам возможность подготовить компетентное медицинское обследование, которое в конце концов будет в интересах этого молодого человека.
– Есть, – ответил Дейл.
– Ну и отлично, – сказал Спротт, а потом внушительно добавил: – На этот раз действуйте порасторопнее.
Он повесил трубку.
Прошло не меньше минуты, прежде чем начальник полиции, в свою очередь, медленно опустил трубку на рычаг.
Глава 9
Полицейский суд открылся на следующее утро в десять часов. С высоким потолком, но очень маленький и простой судебный зал на первом этаже освещался единственным окном, под которым был помост красного дерева для суда и напротив него – места для публики. Справа от судьи находилась скамья подсудимых, слева – место для свидетелей. Поскольку в этом помещении всегда сквозило, судейский стол был отгорожен от окна складной ширмой, отнимавшей много света. Фреска на потолке, на которую никто никогда не смотрел, изображала герб города – два лучника на зеленом, как дубовый лист, фоне. Пола провел наверх полицейский с красной шеей, находившийся в то утро в самом благодушном настроении, – от него и пахло так, словно он, позавтракав, только что с удовольствием выкурил трубочку. Когда они выходили из камеры, он многозначительно поглядел на распухшие, обведенные синяками глаза Пола.
– Видно, здорово ткнулись обо что-то вчера, дружище. Смотрите только сегодня не оступитесь! Ясно?
Пол ничего не ответил. Под утро он проспал несколько часов тяжелым, беспокойным сном, похожим скорее на забытье, в которое он от крайнего изнеможения провалился, как в черную яму. Но этот сон не освежил его. Он не мог понять, почему его одолевает такая слабость. Каждый вздох стоил ему усилий. И еще эта нестерпимая боль в боку. Он все время прижимал к нему левую руку, чтобы хоть как-то справиться с ней. Мозг же его снова работал с лихорадочной остротой, как в ту минуту, когда Пол пришел в себя. Все виделось ему в неестественно ясном свете. И он твердо намеревался высказаться сегодня до конца, до конца все разоблачить. Да, на этот раз ничто не остановит его.
Когда его ввели через боковую дверь и усадили на скамью подсудимых, судья, мистер Баттерсби, худощавый человек средних лет с добродушным, хотя и изможденным лицом, уже успел приступить к рассмотрению обычной череды дел о правонарушениях. Пол внимательно следил за тем, как он быстро распорядился судьбой троих пропойц-дебоширов, юнца, подбиравшего оброненные квитанции от тотализатора, разносчика, не имевшего патента на торговлю, старика-музыканта, обвиняемого в нищенстве, и бродяги, задержанного за отсутствие легальных средств к существованию.
У судьи были тонкие губы, которым его профессия сообщила известную суровость, и умные, внимательные глаза. Он никогда не поддавался на лесть и униженные мольбы стоявших перед ним заключенных. И также никогда не выносил сурового приговора. Пол всмотрелся в него и решил: «Этот человек меня выслушает».
И вдруг почувствовал, что и сам он является объектом упорного и пристального изучения. Он обернулся к местам для публики и тотчас увидел Лену. Она была не одна. Рядом с ней сидел совершенно незнакомый ему человек лет сорока, очень грузный и нескладный, в фланелевом костюме, с небрежно повязанным галстуком, в видавшем виды помятом пальто. Он снял сплющенную мягкую шляпу, так что стали видны его круглая плешивая голова и большой лоб. Лицо у него тоже было круглое, полное. Несмотря на явно небритые щеки, оно казалось до странности голым, и только глаза с белесыми ресницами, не без труда принявшие скучливое выражение, как бы прикрывали его наготу. Этот человек, видимо, уже несколько минут с рассеянным видом смотрел на Пола, но сейчас, хотя выражение его лица не изменилось, вдруг поднял указательный палец и приложил его к губам. Мимолетный и ничем не примечательный жест. Но значение его было несомненно. Пол быстро взглянул на Лену, прочел мольбу в ее глазах и тотчас же перевел взгляд на дородного незнакомца, который кивнул едва заметно, но опять указующе и властно, и, слегка покачиваясь на стуле, занялся рассматриванием своих ногтей с видом человека, нимало не интересующегося всем происходящим.
В эту минуту объявили, что слушается дело Пола. Он поднялся как во сне; смысл скороговоркой зачитанного обвинения едва ли дошел до него, но он все же заметил, что в зале появился начальник полиции и сел неподалеку от возвышения, спиной к судьям.
– Признаете вы себя виновным или нет?
Пол смешался и ничего не ответил. На секунду-другую в зале воцарилась тишина.
– Итак, что вы можете сказать в свое оправдание? – спросил судья.
Со своего возвышения он всматривался в Пола куда внимательнее, чем в обвиняемых по ранее слушавшимся делам. Снова молчание. Поток слов уже готов был прорваться, но по какой-то неведомой причине, даже вопреки собственной воле, Пол сдержал его. Он не смел взглянуть в публику, туда, где сидели Лена и незнакомец, подавший ему странный и властный знак. Внезапно и независимо от своего желания он понурил голову и с наигранным раскаянием в голосе, совсем как те старики-пропойцы, что прошли перед ним, тихо проговорил:
– Весьма сожалею, Ваша честь. Возможно, я хлебнул лишнего.
Короткая, мертвенная тишина. Пол видел, как начальник полиции выпрямился на стуле. Мистер Баттерсби откашлялся:
– Вы были пьяны? Но это же позор в ваши годы.
– Да, Ваша честь.
– Вам хотя бы стыдно в этом признаваться?
– Да, Ваша честь.
В голосе Пола прозвучала смиренная нотка. Судья удивленно нахмурился. Он полистал бумаги, лежавшие перед ним, и, слегка подавшись вперед, спросил:
– Для чего вы устроили эту демонстрацию… приковали себя в самом людном месте города?
– Я уже говорил, Ваша честь. Немножко не рассчитал. Мне, верно, захотелось малость пощеголять перед людьми.
– Можете ли вы объяснить… зачем вам понадобилась такая чудовищная самореклама?
– Не могу, Ваша честь. Я ничего дурного не думал. Когда пропустишь лишний стаканчик… что только не взбредет в голову.
И, хотя Пол этого не заметил, легкая дрожь – она могла сойти за улыбку – пробежала по губам человека, который перестал интересоваться своими ногтями и теперь, видимо, старался расшифровать темный смысл герба на потолке. Начальник полиции, сидевший очень прямо, повернулся, обратив к суду свой резко очерченный профиль. Судья бросил на него беглый взгляд, затем задал Полу один вопрос:
– Вы никогда раньше не устраивали такого рода демонстраций?
– Нет, Ваша честь.
– Но вы бывали подвержены нервным припадкам?
– Что-то не припомню, Ваша честь.
Пауза.
– Каковы ваши политические убеждения?
– У меня нет таковых.
Судья опять заколебался и бросил нерешительный взгляд на непроницаемую физиономию начальника полиции. Но наконец, видимо, решился:
– Молодой человек, по существу дела я должен был бы оштрафовать вас на две гинеи, взыскать судебные издержки и отпустить с предупреждением. Но сведения, поступившие ко мне из авторитетных источников, заставляют меня полагать, что ваш случай много серьезнее, чем кажется на первый взгляд. Поэтому я назначаю залог в сумме пятьдесят фунтов. Если у вас этой суммы не окажется, вы будете взяты под стражу, что даст возможность полиции собрать о вас дополнительные сведения.
