Георгий Брянцев - Это было в Праге
— Может быть, поедем к нам на квартиру?
Янковец с радостью ухватился за приглашение.
— Это самое лучшее. Ведь я шел сюда, чтобы разыскать Мораву. Наверно, он давно забыл меня.
— Не думаю, — улыбнулась Божена.
— Ох, как же это хорошо, что я встретил вас! Только вот боюсь: влепят мне по первое число за самовольный отъезд. Конечно, уже спохватились, ищут. Шутка ли — оружейник пропал на двое суток!
— А вы не волнуйтесь. Будем надеяться, что все обойдется хорошо. Пойдемте к трамваю. Расскажите мне — как вы живете?
— Да вот прыгаю помаленьку. Недавно болел. Прохватило сквознячком, ну и слёг. Годы не те, милая, чтобы здоровьем хвастаться. Как ни говорите, а полвека жизни за спиной.
В трамвае они вспоминали старых друзей. Божена рассказала все, что знала о Труске, Коваче, Скибочке.
Дома Божена порывалась угостить неожиданного гостя, но Янковец отказался наотрез.
— Что вы, милая, до кофе ли мне?
Сидя на диване, Янковец напряженно ждал Ярослава. Наконец он решительно заявил:
— Больше не могу. Никак не могу, на поезд опаздываю… Слушайте меня внимательно, а лучше возьмите на карандашик. Дело важное. А потом передайте кому следует.
Янковец начал свой рассказ.
Суть дела заключалась в следующем. В квартире Янковца снимает комнату инженер-технолог с химического комбината. Человек одинокий. Они сдружились, сблизились. Частенько даже перекидывались картишками — так, для забавы, в «свои козыри». Фамилия инженера — Арнольд Тука. Он член народной партии католиков. Все шло хорошо, но вдруг Тука стал проявлять повышенный интерес к полку, в котором служил Янковец, расспрашивать о новых видах вооружения, о взаимоотношениях между офицерами и солдатами, о численности военнослужащих-католиков. Это Янковцу не понравилось, но особого значения любопытству Туки он не придал. Мало ли чем интересуются люди! Уж так они созданы, что все хотят знать. Но потом вышла одна история. Жена Янковца — католичка, человек верующий. Каждое воскресенье по утрам она просила у квартиранта его Евангелие и ходила с ним на богослужение. И вот однажды Янковец ненароком раскрыл Евангелие, которое лежало на столе, и увидал меж страницами сложенный лист пергаментной бумаги. Он заинтересовался и развернул его. На лист была нанесена подробная схема химического комбината. Как только жена ушла, в комнату ворвался Тука. Он был сильно возбужден. «Где Евангелие?» Янковец спокойно ответил, что Евангелие унесла с собой жена, для этого она и брала его у Туки. Инженер побежал вслед за женой Янковца, догнал ее на полпути. Как выяснилось потом, панику он поднял все из-за этой самой схемы. Вероятно, он по нечаянности сунул ее в Евангелие. Янковец сообразил, что схема, вероятно, имеет важное значение. А позавчера вечером в отсутствие Туки пришла телеграмма из Праги. Уже не питая доверия к своему квартиранту, Янковец ухитрился, не распечатывая телеграммы, прочитать ее текст. Там стояло несколько слов: «Зденек нездоров. Немедленно выезжай. Мария».
Во-первых, Тука никогда и ни от кого не получал ни писем, ни телеграмм. Во-вторых, он еще в первые дни знакомства говорил, что в живых у него не осталось ни одного родственника, а его единственного брата расстреляли в Словакии немцы. В-третьих, он был очень смущен, когда Янковец вручил ему телеграмму. А прочтя ее, сильно изменился в лице и пробормотал: «Брат болен. Сестра просит, чтобы я выехал. Надо ехать».
Это огорошило Янковца, а поведение квартиранта ночью еще больше усилило подозрения. Тука битых три часа сидел у печи и бросал в огонь какие-то бумажки. В результате всех этих наблюдений Янковец решил последовать за ним в Прагу. И поехал. В Праге подозрения Янковца еще больше усилились. Вчера весь день он не выпускал квартиранта из глаз, и тот не заметил его. Тука бродил по городу, три раза не меньше, чем по часу, кого-то ждал у Национального музея на Вацлавской площади, но не дождался и отправился ночевать на вокзал.
Можно ли теперь поверить, что у него в Праге брат и сестра, если он не заходил ни в один дом? Сегодня Тука опять пошел к музею. В первый раз напрасно, а во второй, в четыре часа, увидел поджидающего его человека с перевязанным глазом. Они пошли вместе. Янковец последовал за ними и проследил до самого дома, в который они вошли.
— Как вы теперь считаете, — спросил Янковец, — срочное это дело или не срочное?
— Срочное, — решительно ответила Божена. — Адрес дома, куда они вошли, вы записали?
Янковец подал ей листок с записанным адресом.
— С какой стороны ни подойти — подлец этот Тука, — добавил он. — Мозговитый человек, слов нет. Говорить мастер. Если он и делами так ворочает, как языком, то хлопот с ним не оберешься. Кажется, поздно я хватился. Не проглядел ли?
Божена помедлила мгновение, а потом спросила Янковца:
— Вы помните по работе в подполье Антонина Сливу?
— Высоконький такой паренек? Все с твоим отцом дела имел?
— Вот, вот.
— И что же?
— Я вас сейчас отведу к нему. Отец сегодня на учебе, а не на службе. Антонин Слива тоже работает в Корпусе национальной безопасности. Вы повторите ему все, что сейчас мне рассказали.
Янковец искренне возмутился. Повторить? Для чего же он тогда потратил здесь столько драгоценного времени? Нет, нет! Он никуда больше не пойдет. Свое дело он сделал, а теперь пора бежать на вокзал.
Как Божена ни убеждала его, Янковец упорно твердил свое:
— Не могу. Опоздаю. Служба есть служба.
3Антонин Слива ожил, когда к нему пришла Божена. Не знал, что сказать, куда усадить. От бурного проявления его внимательности Божена смутилась.
Рассказу Янковца Антонин придал большое значение.
По просьбе Божены он позвонил в Мост и попросил местных товарищей из Корпуса связаться с командованием и оправдать самовольную отлучку Янковца из части.
— Вот они, наши патриоты! — с гордостью воскликнул Слива. — И таких людей хотят осилить! Ну, простите… Несколько дней назад министр наградил одного рабочего с аэродрома. Тот тоже показал пример бдительности, благодаря которой мы захватили опасного вражеского агента. И не одного, а нескольких…
Домой Божена возвращалась не одна.
Глава тридцать вторая
Наблюдение за комендантом военного аэродрома Громадским дало совершенно неожиданные результаты. Корпус национальной безопасности нащупал новую цепь заговорщицкой организации.
В разных частях города и преимущественно ночью с Громадским встречался мужчина с ярко-рыжей шевелюрой и черной повязкой на глазу, прозванный «Одноглазым».
«Одноглазый» был трудным объектом для слежки. Это был враг осторожный, умеющий ловко заметать и путать следы. Он дважды исчезал из поля зрения сотрудников Корпуса, пересаживался с одного трамвая в другой, выпрыгивал на ходу, менял такси, заходил в подъезды домов и тотчас выходил. Наконец после долгих усилий сотрудники Корпуса обнаружили постоянное пристанище «Одноглазого».
Он жил у доктора теологии Кратохвила в Карлине. Кратохвил был уже известен органам безопасности своей прошлой деятельностью, но они не имели никаких доказательств его причастности к заговору реакции.
Кратохвил получил высшее богословское образование в Риме, затем преподавал в Карловом университете. В домюнхенские годы он проводил лето в Италии. Поддерживал тесную связь с Глинкой, Тисо и Сидором: последний одно время был тисовским посланником при Ватикане. Кратохвил являлся членом парламента от Народной партии католиков, участником всех церковных праздников и церемоний в стране и за ее пределами, членом правления католического гимнастического общества «Орел», известного своими связями со спортивными организациями капиталистических стран.
В период оккупации Чехословакии гитлеровцами Кратохвил проживал в Праге, возносил и прославлял предателя Гаху. Его лучшим другом в то время был уполномоченный германской имперской службы безопасности по делам церкви Бауэр. Бауэр тоже жил в Праге, но каждый месяц совершал поездки в Рим для свиданий с руководителем конгрегации Ватикана по чрезвычайным делам Монтини. Кратохвил отправлял с Бауэром свои письма к Монтини.
Стоустая молва — видимо, не без оснований — приписывала Бауэру зловещие деяния; при содействии Кратохвила Бауэр «обезвредил» многих служителей церкви, нежелательных для Гитлера и папы.
В начале сорок шестого года Кратохвил привлек к себе общее внимание тем, что пытался возбудить у верующих чехов-католиков симпатии к нацистам из Судетов и вел пропаганду против выселения их из Чехословакии.
Кратохвил пользовался полной поддержкой заместителя премьер-министра монсеньера Шрамека, а также министров-католиков Галы и Прохазки. Он состоял в хороших отношениях с архиепископом Бераном.
