Хануш Бургер - «1212» передает
Я долго размышлял над словами Сильвио. В душе поднималась волна протеста.
— Послушай, Сильвио, когда я думаю о том, что наши парни сидят в холодном болоте и подставляют под пули свои лбы, меня начинает воротить от всей этой комедии…
Сильвио остановился и посмотрел на меня.
— Во-первых, это не комедия… В особенности для наших солдат. А во-вторых, мы оба замешаны в этом деле, так что у нас есть все основания поинтересоваться, чего от нас хотят. Или тебе доставляет удовольствие быть пешкой?
Мы долго шли молча. Слова Сильвио задели меня. Мне вовсе не хотелось быть пешкой.
У меня вдруг появилось страстное желание оказаться сейчас в своей части или хотя бы с теми парнями, которые в октябре держали высотку у Буртшейда. Они по крайней мере знали, что им следует делать. У каждого из них в руках была винтовка, и они видели, где находится противник.
А то, что происходило на улице Брассер, было не так-то просто, как казалось на первый взгляд.
Гость с той стороны
Восьмого декабря в шесть часов вечера, когда я только что вернулся из города с папкой документов, к вилле подкатил забрызганный грязью джип. Из машины выпрыгнул незнакомый капрал и позвонил в дверь.
Ни один посторонний, в том числе даже американский солдат, не мог войти в нашу виллу без предварительного на то разрешения. Полковник, должно быть, ждал этого визита. Стоя на лестнице, он крикнул:
— Сержант, пришлите прибывшего ко мне, а сами идите к себе.
У капрала было сумрачное лицо, и я не стал пытаться заговорить с ним.
В нашей комнате сидел Алессандро. Ему тоже было приказано «идти к себе». Никто из нас не имел ни малейшего представления о том, что происходило на вилле.
Вскоре на лестнице послышались шаги. Капрал, очевидно, спускался вниз, но, судя по скрипу половиц, он шел не один. Мы услышали голос Вальтера Шеля.
Вот хлопнула входная дверь, загудел мотор, и джип отъехал.
Двое мужчин остановились в коридоре. Послышался скрип открываемой двери, что вела в пустовавшую мансарду.
Через несколько минут к нам в комнату вошел Вальтер Шель.
— Ты должен сходить наверх, — загадочно сказал он мне.
Шонесси был не один. Рядом с ним сидел полковник Макдугал. У окна стоял капитан второго ранга. На его лице застыло выражение насмешки и отвращения.
Первым заговорил полковник:
— Послушайте, сержант. Мы проводим один эксперимент. Может быть, слишком рискованный. Нам нужна ваша помощь. Майор вам все объяснит.
Полковник говорил дружелюбным, отнюдь не начальственным тоном. Это явно было рассчитано больше на англичанина, чем на меня. Шонесси покосился на капитана второго ранга и обратился ко мне:
— Петр, сейчас вы получите одно очень интересное задание. Правда, несколько необычное, но мы, американцы, иногда поступаем не так, как принято. Капитан второго ранга относится к этому несколько скептически…
Мак Каллен, скрестив руки на груди, раскачивался из стороны в сторону:
— Я умываю руки. Если уж на то пошло, я бы поселил этого человека в другом месте. Он не должен знать, что мы здесь делаем, даже если он и честнейший парень на свете! А таких, как известно, не бывает…
Он отвернулся к окну и стал смотреть в парк. Шонесси вежливо улыбнулся и как ни в чем не бывало продолжал:
— Итак, с сегодняшнего дня у нас на вилле гость. Он немец, не военный. Три дня назад он находился по ту сторону фронта. Разведотдел ручается за него головой. Его допрашивали там сорок восемь часов. Этот человек горит желанием помочь нам бороться против нацистов. У него личные счеты с Гитлером. По некоторым соображениям он нам вполне подходит. Во-первых, он хорошо знает местность и людей на нашем участке. Это совершенно точно. Во-вторых, чтобы прийти к нам, он многим рисковал. Назад ему дороги нет: для своих он предатель. В-третьих, он, кажется, интеллигент. Если бы удалось заставить его писать или говорить для нас…
Англичанин резко запротестовал:
— Только через мой труп. Кто может поручиться, что у него нет кода и что он не будет передавать противнику сведения о нас?
— Я думаю, сэр, — спокойно, но с легким оттенком иронии прервал его полковник, — нам точно всегда известно, для кого мы работаем. Не настолько уж мы глупы!
Мак Каллен отвернулся к окну и больше за весь вечер не проронил ни слова. Но и для Шонесси британец, казалось, не существовал.
— Что мы предпримем с этим человеком и в какой степени он будет нам полезен, покажет время, — продолжал майор. — Ваша задача — следить за ним. Мы хотели поручить это дело Вальтеру Шелю, но, честно говоря, иногда приходится считаться с национальностью человека, даже если и доверяешь ему. Вы же чех, безупречно говорите по-немецки. Сентиментальностью не страдаете. — Шонесси улыбнулся. — Всякое, конечно, бывает. Я однажды допрашивал одного еврея, бежавшего из Германии, мне нужны были сведения об укреплениях в Келе на Рейне. Этот человек хорошо знал их. Бедняга потерял близких в Освенциме, но на мои вопросы отвечать не хотел: он-де не предаст своей родины. Да, и такое бывает! Но за вас мы спокойны, Петр. Нацисты недавно казнили вашего лучшего друга. Не помню его имени, но вы знаете, кого я имею в виду. Надеюсь, вы оправдаете наше доверие…
Что я мог ответить? Разумеется, мне было известно, что все письма солдат проходят через цензуру. Но ведь она находилась где-то в тылу, на главном пункте связи. Там скапливались миллионы писем. В Люксембург же их присылали в опечатанных мешках и вручали адресатам.
Каким образом Шонесси узнал о казни моего друга Курта в Праге? Майор не дал мне долго удивляться. Заметив мое смущение, он наградил меня довольной улыбкой и сразу же перешел к делу:
— Этого человека зовут Дризен, Георг Дризен. Сейчас он сидит в пустой мансарде. С сегодняшнего дня вы будете жить с ним в одной комнате, по крайней мере до тех пор, пока мы не узнаем, что он из себя представляет. Вальтер, видимо, уже распорядился перенести ваши вещи.
Это был почерк УСС — ставить человека перед свершившимся фактом.
— Сейчас вы пойдете в вашу новую комнату, а через некоторое время мы пришлем к вам соседа. Сделайте вид, будто уже давно живете в этой комнате… Подумайте, как лучше выполнить наше задание! Необходимо расположить к себе Дризена, чтобы он рассказал вам больше, чем разведотделу. Понятно?
С этими словами новоиспеченного шпика Петра Градеца отпустили.
Вошедший в комнату мужчина был среднего роста, сухощав. Редкие седые волосы, щетинистая бородка и умные, с нависшими веками глаза делали его похожим на образованного рабочего, который много повидал и испытал в своей жизни.
На нем был темно-синий поношенный костюм, под пиджаком виднелся темно-зеленый американский форменный свитер. Весь багаж новоприбывшего состоял из одного вещевого мешка. Ни пальто, ни шляпы у него не было. С Вальтером Шелем он попрощался вежливо, почти по-светски и, повернувшись, посмотрел мне прямо в лицо. По виду ему можно было дать лет пятьдесят.
— Меня зовут Георг Дризен. Вы разговариваете по-немецки? Здесь, кажется, многие американцы говорят по-немецки. Там, где я перешел линию фронта, было, к сожалению, по-другому.
Мы пожали друг другу руки. Я показал ему кровать. Мои вещи были разбросаны как попало. Это я старался придать комнате более обжитой вид.
Мужчина подошел к шкафу, за стеклом которого была фотография Праги.
— Прага, — сказал он. — Я был там проездом. Вы чех, да? Тогда мое имя вам явно ни о чем не говорит. — Дризен улыбнулся и стал доставать из вещевого мешка свои пожитки: зеленую пижаму, зеленое белье, три начатые пачки сигарет разного сорта. Из нагрудного кармана он вытащил расческу, зубную щетку и, наконец, аккуратно сложенный галстук серо-синего цвета. Солидный галстук, какие носил мой отец…
Мне показалось, что где-то я уже слышал эту фамилию.
— Не ломайте голову, — заметил Георг с любезной предупредительностью. — До сих пор я не встречал ни одного американца, которому бы мое имя о чем-нибудь говорило. У нас все по-другому. Может, вам знакомо другое имя — Лукаш Дризен?
Теперь я точно вспомнил, где слышал эту фамилию. В немецких передачах радио Москвы! Было это недели две назад.
Георг удовлетворенно улыбнулся:
— Мой брат. Вы первый, кому это имя о чем-то говорит.
— Где ваш брат сейчас? Он… в Советском Союзе?
Георг положил пижаму на свободную постель. Потом стал искать место, куда бы пристроить все остальное. Наконец он выбрал подоконник.
— Нет, — спокойно ответил Дризен. — К сожалению, нет. Одиннадцать лет он просидел в концлагере. Три недели назад он погиб в Заксенхаузен. Говорят, погиб при бомбежке. Но этому не верит ни один человек.
Мне необходимо было уйти — готовить передачу. Об этом, разумеется, я не мог сказать «гостю». Еду ему принесут в комнату…
