Альваро Прендес - Военный летчик: Воспоминания
Позднее я узнал, что студенты Гаванского университета под руководством Фиделя Кастро вышли на уллцы Инфанта и Сан-Ласаро с манифестацией в поддержку нашей забастовки в Гуантанамо. В результате столкновений с полицией было ранено несколько студентов.
В город прибыли подкрепления из полка, расквартированного в казарме Монкада в городе Сантьяго-де-Куба. Повсюду было много солдат. Вместе с одним из моих товарищей, по имени Серхио, пройдя по городскому кварталу, в котором проживала публика сомнительного поведения и где было полным-полно солдатни, мы попали в один из домов с еще более сомнительной репутацией. Здесь выступал ансамбль, если не ошибаюсь, под названием «Питирре». Его руководителем был маленький симпатичный негр Питирре, очень популярный в своей округе.
В том доме, к нашему счастью, оказался всего одни жандарм, безобразного вида мужчина маленького роста. Жандарм был настолько толстым, что нельзя было определенно сказать, где у него кончается туловище и начинаются конечности.
Наш пистолет в тот раз находился у Серхио - была как раз его очередь носить оружие. А до этого, когда пистолет был у меня, я вынул пули и выбросил в унитаз.
Мы с Серхио спокойно сидели у стойки и слушали, как играют Питирре и его музыканты. Они исполняли что-то очень популярное. Сидящий рядом жандарм затеял со мной спор. Уйти от этого мне не удалось. Иногда бывает так трудно сдержать себя… В итоге я оказался на полу, сбитый этим бестией с ног, как в вестернах из серии фильмов о «диком Западе». Я пытался вырвать у жандарма его пистолет, который он держал в руке, причем намерения у меня были самые серьезные. В ходе потасовки пистолет выпал у него из руки и отлетел в сторону. Одна из женщин, присутствовавшая при этом, подняла пистолет и вынула из него патроны. Только это и спасло нас.
Постепенно все затихло, как бывает после бури. Правительство так и не отпустило средств на строительство нового здания для курсов, и у нас все осталось по-прежнему. Мы продолжали занятия в старом помещении. Среди наших преподавателей мне запомнился семидесятилетний дон Хуан. Он вел математику. Это был высокий сухопарый человек, хитроумный, острый на язык, наиболее интересный из всех преподавателей, один из самых образованных кубинцев, работавших на курсах в то время. Вторым, не менее интересным человеком был дон Рехино Боти, преподаватель литературы. Однажды некий Моро Охальво начал читать вслух скабрезные стихи. Когда дон Рехино услышал это, он медленно поднялся со стула. Нам показалось, что его хватил апоплексический удар. Глаза его метали искры, лицо наливалось краской. Так продолжалось до тех пор, пока накопившаяся в нем энергия не взорвалась. Мы услышали лишь одно слово:
– Вон!… Вон!…
Охальво Моро с неподдельной наивностью огляделся по сторонам, недоумевая, к кому это относится. В подобных случаях я старался сжаться на своем месте, моля судьбу, чтобы дон Рехино Боти не остановил свой взгляд на мне и не вызвал читать поэму или отвечать на какой-либо вопрос…
Шли недели, и экзаменационная сессия неотвратимо приближалась. Я по-настоящему понял, что меня ждет конец. Нужно было срочно принимать какие-то меры, чтобы избежать катастрофы. К сожалению, решение было принято мною не в пользу упорной учебы.
Хосе Рамон, по прозвищу Пират, Серхио и я провели чрезвычайное совещание, на котором единогласно решили бежать с Кубы. Мы проанализировали многие варианты. Сложнее всего было придумать, как обмануть полицию на причале в Бокероне - городе, расположенном в бухте Гуантанамо. Оттуда мы вознамерились отправиться в поисках счастья на Багамские острова. Ходили слухи, что там набирают рабочих для строительства американских военных баз. Когда же мы подсчитали деньги, которые были у нас в карманах, то с горечью обнаружили, что сумма не превышает 75 сентаво…
И тогда было решено уйти в горы. Может, это произошло потому, что горы, встававшие на горизонте, с детства привлекали меня, манили своей грандиозностью. Они казались мне такими же знакомыми, как главная улица в городе, парк или кинотеатр, с той лишь разницей, что в них я не бывал никогда. Из любого пункта города горы виднелись в синеватой дымке. Иногда они становились красноватыми или фиолетовыми. Как правило, над ними всегда висели стаи облаков, и ветер непрерывно гнал их, то открывая, то снова закрывая темные вершины. Горы как бы бросали мне вызов своей недоступностью, и теперь я почти дрожал от нетерпения, ожидая, что наконец-то попаду в их темное лоно, покрытое лесами. Различные истории, связанные с колдунами, разбойниками, похищением и убийством детей, которые рассказывали старики, придавали горам загадочность и таинственность. Нам казалось, что там, высоко в горах, по-прежнему живут французы - внуки и правнуки тех, кто бежал на Кубу в годы французской революции, а также бывшие гаитянские рабы, которые говорят на родном языке и, как повествует легенда, ночью при мерцающем свете полной луны бродят по старым заброшенным плантациям кофе.
Изредка мы подходили к горам во время походов и экспедиций, причем все ближе и ближе. И всякий раз они казались нам все более внушительными, загадочными и удивительными. Пожалуй, в окрестностях города это было единственное место, с которым мы еще не успели познакомиться. Реки, родники с необыкновенно вкусной водой, самые длинные мосты, тропы и тропинки до самого побережья - все мне было хорошо знакомо. Все, кроме гор.
Мы решили помериться с ними силами во второй половине дня, когда после дождя от камней и красных черепичных крыш домов поднимаются сильные испарения, когда на полуденных улицах городка тихо и пустынно.
Я осторожно заглянул в окно крайней комнаты в доме и увидел там Качиту, почему-то побаивавшуюся меня. Она почувствовала на себе мой взгляд, хотя а стояла спиной ко мне. На ее маленьком, таком милом лице можно было прочитать ужас, когда она увидела меня.
– Мальчик! Что ты делать на окне? Ничего хорошего не есть у тебя в голове?
– Качита, в доме есть кто-нибудь?
– Мальчик, если сеньора увидеть тебя здесь в это время, она сдирать кожа твой зад!
– Негритяночка, будь умницей, открой дверь.
Качита всегда причитала, иногда ее причитания были понятными, чаще нет. Когда она нервничала и сердилась, ее вообще было трудно понять. Я всякий раз отмечал, что у Качиты, приехавшей с Ямайки, сильный акцент. Неоднократно слушая ее беседу с мистером Джоном, тоже уроженцем Ямайки, я различал, что они говорят на ямайском диалекте английского языка. Джон был преподавателем и приходил к нам домой давать уроки английского языка моей матери и еще нескольким женщинам. Тогда этот язык был модным в городе.
Я уже знал, что после причитаний Качиты мне придется выслушать ее обычные угрозы - она, мол, обо всем расскажет отцу. Это было ее самым сильным оружием, и она знала об этом. Всякий раз, когда я шалил, она собиралась позвонить в контору моего отца и сообщить ему.
Попричитав, она наконец открыла мне дверь. Я влетел как вихрь, схватил ее на руки и отнес на кухню. Все это время она кричала истошным голосом. Ей было больше шестидесяти лет, и с каждым годом она, маленькая и сухонькая, становилась все меньше. Когда же Качита увидела меня с пожитками за спиной, она вдруг разволновалась, сделалась очень серьезной. Ее маленькие черные ручонки, прижатые к груди, мелко дрожали.
– Мальчик, настырный дурачок, не делать этого! Ты есть глупый, но ты подумать о матери! Сеньора умрет!
Никогда прежде я не слышал такой интонации в ее голосе.
Когда же ей стало ясно, что все слова напрасны, она вновь превратилась в прежнюю Качиту. Снова начались те же угрозы, бурная жестикуляция и крик. Затем она побежала звонить по телефону, но это не могло меня остановить.
Нельзя было терять ни минуты. Серхио и Пират уже ждали меня с вещами за углом, под небольшим навесом с оцинкованной крышей, где обычно продавали холодный пру [1] по три сентаво за большой стакан. Направляясь на железнодорожную станцию, мы договорились, что за билетами пойдет один из нас. Нужно было действовать очень осторожно, не оставлять следов, поскольку рано или поздно будут организованы поиски. На станции мы попытались пройти незамеченными, хотя понимали, что наши узлы привлекают внимание прохожих. Я, к примеру, надвинул старую, видавшую виды шляпу до самых бровей. В маленьких городках люди хорошо знают друг друга, и я боялся, что какой-нибудь старик, знакомый моего отца, подойдет и спросит: «Парень, ты сын доктора Альварито?»
К счастью, ничего подобного не произошло. Мы не могли даже представить себе и не знали до тех пор, пока пас не задержали, что нас предал Нино. Моя мать рассказала мне об этом со всеми подробностями после того, как все уже закончилось.
Старый поезд набирал скорость, направляясь в Сан-Луис. Скорость становилась все больше, и вагоны качало все сильнее. Со всех сторон раздавался скрип и треск. Пассажиры, как пьяные, раскачивались из стороны в сторону, и, чтобы пройти по вагону, нужно было крепко держаться за что-либо. Иногда с багажной полки на голову сидевшего внизу и, как правило, дремавшего пассажира внезапно сваливался какой-либо узел, корзинка с фруктами или, например, курица. Стоять в узком центральном проходе в вагоне было просто невозможно. Мы перешли и сели на твердые соломенные сиденья, в которых водились клопы, только и ждавшие случая, чтобы перебраться в одежду пассажиров.
![Кирилл Мерецков - На службе народу [с иллюстрациями]](/uploads/posts/books/41513/41513.jpg)
