Николай Анов - Гибель Светлейшего
— Понюхай! — предложил он Олегу, снимая крышку.
Гимназист заглянул в кастрюльку и увидел густое темное тесто. Оно издавало легкий приятный запах.
— Каков аромат? — с торжествующей гордостью допытывался Потемкин. — Чувствуешь?
— Очень хорошо пахнет! — подтвердил Олег и потянул носом.
Теперь исчезли все сомнения: игрушки действительно были пряниками.
Николай Николаевич выложил содержимое синен кастрюльки на тарелку, сделал шесть равных колобков, обвалял их слегка в коричневом порошке, и Олег снова вспомнил пирожное под названием «сладкая картошка». От приятных воспоминаний у гимназиста потекли слюнки и затосковало сердце по родному дому.
— Пища богов! — воскликнул Потемкин, любуясь произведением своих рук. — Петроградцы подобное лакомство видят только во сне, да и то лишь на пасху.
После обеда настроение гостеприимного хозяина стало еще лучше. Олег осмелился повторить свою просьбу:
— Можно посмотреть вашу коллекцию пряников?
— Теперь можно. Идем.
Потемкин извлек из кармана заветные ключи, и Олег направился за ним. Гимназист с любопытством рассматривал окаменевшие от времени пряники, аккуратно разложенные на слегка покатых полках. Возле каждого белел ярлычок с надписью на двух языках — английском и русском. Олег наклонился и прочитал:
№ 436
Риджайна,
Канада.
Пшеничная мука. Мед. Корица.
Размер 4×6.
1911. Февраль.
— Вот замечательный экспонат! — Николай Николаевич обратил внимание Олега на пряник, выпеченный в форме орла с распростертыми крыльями. — Посмотри на раскраску. Кажется, индийского происхождения.
Он показал Олегу один пряник, затем другой, третий, Николай Николаевич увлекся и достал плоские деревянные ящики с бархатной подкладкой на дне. Он извлек на стол несколько десятков фигурных пряников самой разнообразной расцветки.
— Вот, смотри, это Шаляпин! — с гордостью говорил Потемкин, словно он сам выпек пряник с изображением великого русского артиста. — А это узнаешь, кто?
— Наполеон Бонапарт.
— Верно. Видишь, Медный всадник… Великолепная работа! Это, друг, не ремесло пекаря, а творение настоящего художника… Собор Парижской Богоматери… А вот немецкий аэростат Цепеллин… А как тебе нравится двугорбый верблюд? Или вот этот орел? А часы? Как тонко сделан циферблат! А Дон-Кихот? Должно быть, испанская работа. А тот замок с ключом? Листья пальмы…
Потемкин показал все пряники и стал складывать обратно в плоский ящик.
— Долго вы собирали коллекцию? — спросил Олег.
— Собирал не я, — слегка смутившись, сознался Потемкин. — Мне продал ее знакомый. Он был очень богат и много путешествовал. Во всех странах, где ему приходилось бывать, он приобретал пряники. У человека водились шальные деньги. А для чего ему нужна была эта нелепая коллекция, я до сих пор не пойму. Очевидно, каждый по-своему сходит с ума.
На другое утро Николай Николаевич отправился на службу, но на этот раз он доверил Олегу ключ от квартиры и строго предупредил:
— Смотри, насчет коллекции ни гу-гу! Не трепли языком! А то ночью придут и убьют. В соседнем переулке старуху за две гнилых картошки зарезали. Знаешь, в какое время живем!
С этого дня Олег перестал путешествовать в Лесной и переселился на Пушкарскую улицу.
Николай Николаевич жил в одной комнате, служившей ему кабинетом и спальней одновременно. В остальных пяти в лучшие времена проживал неведомый собиратель коллекции.
Николай Николаевич оставил Олега в своей квартире, но по-прежнему закрыл на два замка дверь в комнату, где хранились жалкие остатки пряничной коллекции.
Гимназист, перебравшись на житье к Потемкину, в первое же утро занялся наведением чистоты и порядка в комнате Николая Николаевича. Среди бумажного хлама он обнаружил пачку полусгоревших писем, написанных одним и тем же прямым почерком с легкими кудрявыми завитушками. При одном прикосновении обугленные листы рассыпались, и в руках Олега осталось лишь несколько пожелтевших неполных страничек, случайно пощаженных огнем. Больше половины из них прочесть было немыслимо, но кое-что сохранилось, и гимназист прочел уцелевшие строчки.
«Мой дорогой друг! На корабль уже пронесли мой скромный багаж — ящик с пряниками. Среди них совершенно чудесные экземпляры — «Огненный змей» и «Подарок невесты». Я убежден, Вам они понравятся, я же от них…
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
…хлеб нужды, черный простой хлеб, добываемый в поте лица, может интересовать социолога. Но я по натуре художник. Меня больше волнует хлеб радости, в приготовление которого народ вкладывает большое искусство. Собирая пряники и пряничные доски, я прокладываю свою собственную, пусть узенькую, но новую тропинку к изучению многовековой культуры народов, населяющих нашу планету. Пряник — это хлеб счастья! По склонности своего характера я предпочитаю изучать счастье людей, а не горе и нищету их…
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Русские люди, покидая родину и обосновываясь в чужеземных странах, закладывали на новых местах селения, называя их родными сердцу именами. Так, я встретил вторую Калугу на канадской земле и там нашел наши калужские пряники. Мне вспомнилась дочь Ярослава Мудрого, княжна Анна Ярославна, выданная в одиннадцатом веке за французского принца. Вместе с соболями, золотом и жемчугами она привезла в подарок и киевские пряники…
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
…вероятно, славянские народы, пахари и пчеловоды, первыми создали из пшеничной муки и меда хлеб радости. И где бы они ни появились, они несли пряники…
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
…возможно, тут виноват угол зрения. Я знаю, скоро наступит время, когда пряник исчезнет с лица земли, так же, как исчезло домотканое полотно, вытесненное вульгарным фабричным ситцем. Машина штампует печенье…
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Мой далекий друг! Меня несколько смешит и трогает Ваша привычка собирать мои письма. Я подозреваю, Вы накопили их за годы нашей дружбы несколько сотен. При последней встрече Вы уверяли, что они явятся хорошим материалом для будущей книги о пряниках. Сознаюсь, Ваша идея в конце концов увлекла и меня. В русской лит…
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Захватила меня врасплох война. Я уже приготовился писать «Хлеб радости» и перечитал все свои письма, которые Вы так бережно и заботливо сохранили для меня. Вы правы! Они представляют известную ценность. Когда кончится война, я вернусь к ним. Николай Николаевич дал мне слово сохранить мое сокровище в целости. Я полагаюсь на него вполне. Разумеется, споко…
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
…от нашей роты осталось только двадцать семь человек, а сегодня ночью мы снова идем в наступление. На душе у меня мрачно. Не думайте, что я боюсь смерти. Тут другое. Сердце мое стало пустым. После напишу подробнее. А сейчас целую Вас, мой далекий друг,
Ваш Африкан».И последняя страничка, с плохо различимыми строчками на коричневой от ожога бумаге. Олег с трудом прочитал:
«…писать о наступлении, затеянном военным министром революции адвокатом Керенским. Я получил пулю в спину. Не подумайте, что я бежал от врага. Меня хотели убить свои же солдаты, с которыми я прожил всю войну и которых считал боевыми товарищами. Они не хотят воевать. Врач, осмотревший мою рану, сказал, что не хватило два миллиметра до смерти.
Сейчас я валяюсь в лазарете и мучительно думаю: куда мы идем? В какую пропасть тянут Россию? Неужели никогда не вернется старое? Если бы Вы знали, как я ненавижу проклятую революцию и этих взбунтовавшихся рабов…
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Олегу пришлось прервать чтение. Неожиданно вернулся Николай Николаевич.
— Мне нездоровится, — сказал он. — Я отпросился к врачу.
И тут только Олег обратил внимание на цветущие щеки Потемкина, покрытые бодрым румянцем. Гимназисту стало ясно все. Николай Николаевич съел сокровище Африкана, его коллекцию пряников. Он жил в голодном городе, совершенно не зная голода. «Буржуйку» он топил пряничными досками. Письма собирателя коллекции шли на растопку.
Неожиданное открытие ужаснуло юношу. За обедом, когда Потемкин поставил на стол размоченные пряники, Олег не удержался и тихо спросил:
— Мы едим коллекцию?
Потемкин ответил не сразу.
— Голод не тетка, — сурово сказал он, опустив глаза. — Человеческая жизнь дороже окаменевших пряников. По существу говоря, они никому не нужны.
И после продолжительного молчания добавил неуверенно и смущенно:
