Николай Гомолко - Лесная крепость
Оксана мельком взглянула в зеркало. Поправила выбившуюся волнистую прядь. Усмехнулась — недурна дивчина. Что ж, она может быть собой довольна: держится строго, острая на язык, офицеры с ней почтительны и даже пытаются ухаживать.
Работы в комендатуре немало. И с каждым днем все прибавляется. Это из-за партизан. Боятся их немцы, панически боятся. Пленных зверски истязают, таскают па допросы, стараются вытянуть сведения о численности отрядов, о предстоящих операциях…
Особенно изощряется ее шеф, комендант гарнизона Вильгельм Циммер. Он даже перед ней демонстрирует свое усердие, будто хочет доказать, как он верно служит Гитлеру и фатерланду. Каждый допрос пленных — настоящая мука для нее, тяжело ей видеть, что делается вокруг. Все труднее сдерживаться.
Сегодня она решила не выходить на работу — прикинуться больной. Но утром за ней заехал сам господин Циммер.
— Фрейлейн Оксана, ваша помощь необходима. Вчера захватили разведчика — нужно его допросить.
— Где захватили, в лесу?
— Нет, в местечке. Прошел бандит через все наши посты.
Оксана равнодушно пожала плечами:
— Может, это совсем и не разведчик, просто обыкновенный крестьянин заблудился…
— Ну, был бы обыкновенным крестьянином, не болтался бы ночью на огородах.
— Что же у него нашли?
— Ничего.
— Без оружия — и разведчик? Вы шутите, господин Вильгельм. Заставляете меня, больную, подняться неизвестно ради кого.
— Фрейлейн Оксана, не мне вас учить. Эти русские могут прикинуться кем угодно. Отсутствие оружия может быть маскировкой, на случай провала. Я считаю: всех их надо расстреливать без всяких допросов.
— Господин Вильгельм, вы очень жестоки, а это вас не украшает.
— Не будешь жестоким — проиграешь войну! Мой фюрер учит отбросить прочь химеру человечества — жалость. Чтобы господствовать над миром — а нам богом дано такое право, — нужно быть Твердым и жестоким к врагам, не бояться крови и убийств. Помнить — все для рейха!
— Ну, господин Вильгельм. Как спокойно вы говорите о таких вещах. Мне делается страшно. — И Оксана передернула плечами.
— Продолжим наш разговор в машине, — непривычно сухо сказал Циммер.
В машине после неприятного разговора оба молчали. Циммер сидел впереди с подчеркнуто официальным видом. Оксана задумчиво смотрела в окно, ею овладела непонятная тревога.
Черный «опель» заскрипел тормозами, остановился. Комендант с важностью открыл дверцы кабины. Оксана молча пошла вперед, мимо молоденького часового, застывшего у входа с автоматом на груди, застучала туфельками по ступенькам высокого крыльца.
В комнате она опять почувствовала непонятное беспокойство. Что с ней? Неужели на нее так подействовал этот неприятный разговор с шефом?
Оксана сидела за отдельным столиком вместе с Лидой, секретаршей Циммера. Лида деловито стучала на машинке. Руки у нее белые, пухлые, лицо румяное — кукла, да и только. Немецкие офицеры наперебой ухаживают за ней, приглашают на вечеринки. Но Оксана знает: у Лиды только личико кукольное, а девушка она серьезная и неглупая. Лида чем-то нравится ей, есть в ней что-то настоящее.
Стенные часы пробили девять. Открылись обитые черным дерматином двери кабинета коменданта. Офицер в черном кителе подал Оксане знак рукой — мол, шеф ждет.
Оксана не торопясь спрятала сумочку в ящик стола, поправила светлую кофточку, глянула мельком в окно. На дворе в небольшом палисаднике старые яблони покачивались на ветру, трепетала листва, сквозь которую виднелись краснобокие яблоки. Совсем как когда-то, в той, довоенной жизни… Постоять бы под яблоней, послушать тишину, собраться с мыслями.
А она немало передумала за последнее время. После того как кто-то подорвал немецкую комендатуру, она вдруг ясно представила себе, что могло ожидать ее, окажись она там. Шеф нередко вызывал ее на ночные допросы. А ведь партизаны могут подослать человека, который подкараулит ее и… Страшно, так страшно погибнуть от руки своих.
Может… И она вздрогнула от возникшей догадки. Может, пойманный разведчик как раз и есть тот человек, которому было поручено ликвидировать ее? Он же и те люди, что его послали, не знают, почему она пошла служить к немцам. Она должна была, обязана войти в доверие к врагу, а потом…
В доверие она вошла, а вот «потом» все еще не наступало. В чем же дело, что случилось?
…Первые дни войны.
Горят Митковичи. Жители спешат эвакуироваться со своим небогатым скарбом — много ли унесешь на себе, — пробираются к станции, боясь не поспеть к эшелону, специально сформированному для беженцев. Наконец подали паровоз. Он ждет сигнала к отходу. А кругом рвутся бомбы, на речке Птичь горит переправа.
Оксана тоже решила бежать от немцев. Наскоро собрала рюкзак, схватила кошелку, кое-какие продукты и побежала на станцию. Как в тяжелом, страшном сне медленно брела она по перрону, всматривалась в раскрытые двери теплушек. Людей в теплушках — яблоку негде упасть, но беженцы все прибывают — в основном старики и женщины с детьми, — торопливо лезут в вагоны, суетятся, громко плачут детишки…
Оксана остановилась на самом краю платформы.
— Товарищ Рутковская!
Девушка обернулась на голос, увидела Рубиса, секретаря райкома партии. Она хорошо его знала.
— Иван Иванович, добрый день! И вы тут?
— Как видишь. Семью отправляю. — Он глянул в сторону станционного домика. — И чего тянут? Дождутся, что бомбами закидают.
— Ой не говорите так. Тут же дети… — Оксана смущенно улыбнулась. — Вот и мне бы надо… Только смотрю — всюду полно…
Рубис еще нестарый человек, с умными навыкате глазами, всегда спокойный и выдержанный. Даже и сейчас, в этой людской толчее и суматохе, он сохраняет хладнокровие. На нем полувоенный френч, перехваченный ремнем, бриджи и хромовые сапоги, на голове кепка.
— Я тебя, товарищ Рутковская, признаюсь, искал. Через райком комсомола.
— Искали? Зачем?
— По серьезному делу. — Он взял ее под локоть, повел в сторону от толпы.
Пронзительно загудел паровоз.
— Иван Иванович, эшелон может уйти.
— Пусть идет!
— Так мне же нужно…
— Что тебе нужно, давай подумаем вместе. Эвакуация твоя отменяется.
— Как же так?..
— Такой приказ, товарищ Рутковская. Мой и партии нашей приказ.
Оксана молчала, все это было так неожиданно, но где-то в глубине души…
Они стояли на платформе. Мимо двигались, стучали буферами вагоны, поезд медленно набирал скорость. Горестная это была картина — провожать эшелон. Плакали, причитали в вагонах и на платформе, и уезжающие, и остающиеся — все что-то кричали, махали друг другу, о чем-то просили…
Рубис побежал за вагоном, в котором ехали его жена и дети. Увидятся ли они когда-нибудь, надолго ли это прощание?.. Но вот перед ним прогромыхал последний вагой. Грустно проводил он его глазами. Потом побрел к багажному зданию, около которого стояла Оксана.
«Только бы добрались, только бы не попали под бомбежку», — думал он.
Оксана будто прочитала его мысли:
— Скоро завечереет. А ночью фашисты не летают.
Рубис с грустью покачал головой. Он повернулся к Оксане:
— Им не закажешь. Так вот, дорогой товарищ, какие у нас козыри? Пока никаких. Однако все зависит от нас. Только от нас.
— Конечно, от нас, — кивнула Оксана, поправляя рюкзак.
Рубис спросил:
— Куда ехать-то собралась?
— Вы же знаете, эшелон шел в Гомель. Значит, и я туда. А там видно было бы.
— Хорошо, что я тебя перехватил. Нам такие люди нужны. Молодые, энергичные, надежные.
— Я слушаю вас, Иван Иванович.
— Дай-ка мне твой мешок. Пойдем вместе. А то нагрузилась… — Рубис высвободил плечи девушки от лямок, снял рюкзак.
— А смогу я? Иван Иванович?
Рубис усмехнулся.
— Это как раз по твоим силам и возможностям. Слушай, товарищ Оксана. Дело это серьезное и ответственное.
…Дороги до дома Рутковской хватило, чтобы рассказать ей, что от нее требуется в этот суровый для Родины час.
Она должна была прежде всего остаться здесь, в тылу, войти в полное доверие к фашистам, пробраться в их среду. Было оговорено одно условие — решительно порвать с близкими знакомыми, чтобы ее сотрудничество с немцами выглядело естественным и логичным. Ни одна душа не должна знать правду.
— Придет час, и мы возвратимся к тебе.
Оксана молча слушала. Спросила только:
— Вы тоже остаетесь?
— Да, остаюсь. Но жить буду, конечно, не в Митковичах, в другом месте. Где — не спрашивай. А человек, что придет от нас, скажет пароль. Запомни его: «Девушка, привет от дядьки Селивона». Ответ: «Что-то он не показывается у нас. Может, болеет?» — «Он здоров как дуб». Видишь, механика несложная. Запомнила?
Оксана шепотом пересказала текст.
— Как ты должна тут жить и действовать, думай сама. Вот и все. Теперь давай прощаться. У меня еще дел невпроворот. Счастливо тебе, товарищ Оксана. — Рубис отдал Оксане рюкзак и обеими руками крепко пожал ей руку.
