Хайнц Конзалик - Штрафбат 999
— Всякое бывает, может, тебе плохо станет. Очень помогает при болях в желудке. Например, если вдруг нашему Крюлю живот сведет — а с похмелья у него всегда его сводит, — тогда выдашь ему столовую ложку „супергастрономита“.
— Супергастрономита? — не понял Дойчман.
— Это я так называю касторку, — пояснил Кроненберг. — Крюль очень уважает это средство. И свой понос потом объясняет плохим качеством шнапса.
Дойчман, с улыбкой сложив в стопку перевязочные пакеты и бинты, поместил их в большую кожаную сумку, потом пересчитал ролики пластыря, пинцеты и ножницы. Покачав головой, он вспомнил об инструментах и оборудовании, некогда бывших в его распоряжении в Берлине. Разве в серьезных случаях эти безделушки помогут? В этот момент в медпункт прибыл штабсарцт д-р Берген.
— У вас все готово? — осведомился он у Дойчмана.
— Так точно, герр штабсарцт.
— Как только прибудем на место, сразу же займитесь поисками подходящего помещения для госпиталя.
— Если только герр обер-фельдфебель позволит.
— Обер-фельдфебель?!
Берген с достоинством выпрямился:
— Считайте, что вы получили официальный приказ подыскать помещение для госпиталя. Вы только числитесь во 2-й роте, а подчиняетесь непосредственно мне. И все приказы получаете только от меня. Кстати, кто вы? Я имею в виду, кем вы были до службы в армии?
— Врачом, — ответил Дойчман.
Доктор Берген резко повернулся.
— Врачом? — изумленно переспросил он. — Как же… Как же так?
И вмиг превратился в беспомощного ребенка.
— И вот теперь я здесь, — суховато произнес Дойчман.
— Да-да, теперь вы здесь, здесь, — рассеянно повторил доктор Берген и тут же опомнился, в одно мгновение преобразившись в собранного, подтянутого и холодно-отстраненного штабсарцта, каким все его знали. — Значит, мы договорились, вы подыскиваете помещение.
— Так точно, герр штабсарцт.
Едва Дойчман вернулся в кубрик, как ему пришлось на деле доказывать свою переподчиненность штабсарцту. Достав из сумки бутылку коньяка, он решил угостить своих товарищей — Видека и Шванеке. Но в этот момент откуда ни возьмись в кубрике появился и Крюль. Увидев, как они все трое устроились за столом перед бутылкой коньяка, обер-фельдфебель сначала непонимающе заморгал — вероятно, желая убедиться, что все это происходит наяву. Верно — на столе красовалась бутылка коньяка.
— Рядовой Дойчман, что это у вас такое? — заорал он. — Что это?
— Коньяк, герр обер-фельдфебель.
— Конь…
Крюль невольно шагнул к столу и уставился на бутылку. И верно — коньяк! И не какая-нибудь суррогатная бурда, а коньяк „три звездочки“! И эти подонки сидят и в открытую хлещут его! Коньяк в 999-м штрафбате!
— Откуда он у вас? — стал допытываться возмущенный Крюль. — Выкладывайте начистоту, где вы его взяли? Может, это Шванеке где-нибудь стащил? Я тут же напишу на вас докладную!
Крюль протянул руку за бутылкой, но Шванеке опередил его. Выхватив коньяк из-под носа у обер-фельдфебеля, он передал бутылку Дойчману, который тут же сунул ее к себе в сумку.
— Эта бутылка коньяка числится за медпунктом, герр обер-фельдфебель, — пояснил Дойчман. — Меня срочно вызвали к… к рядовому Шванеке. У него полуобморочное состояние. И коньяк в таких случаях — лучшее лекарство.
— Немедленно отдайте мне бутылку! — покраснев от гнева, прошипел Крюль.
Но Дойчман решил идти до конца. Глядя обер-фельдфебелю прямо в глаза, он заявил:
— Разрешите вновь напомнить вам, герр обер-фельдфебель, что я лишь числюсь в роте, а подчиняюсь непосредственно штабсарцту герру доктору Бергену. Таково категорическое требование доктора Бергена.
Произнося эту тираду, Дойчман даже испугался: и откуда только у него столько смелости взялось говорить в подобном тоне с Крюлем. Он уже был почти готов замолчать и отдать эту бутылку взбешенному обер-фельдфебелю, но не замолчал, а продолжал говорить, будто не сам, а кто-то за него.
Шванеке с неприкрытым изумлением смотрел на Дойчмана, будто желая сказать: „Ну, парень, ты даешь! Никогда не ожидал от тебя ничего подобного! Снимаю шляпу!“
А Крюль? Тот надулся, словно перекачанный воздушный шар — вот-вот лопнет. Он мог сколько угодно орать, рычать, придираться, но давить на этого подчиненного не мог. Не имел таких прав. И обер-фельдфебель был вынужден пойти на попятный. Он ни за что бы не уступил этой троице, прогнал бы их сейчас ползком пяток раз через плац, и все. Но… Не мог он сейчас заставлять их ползать на брюхе — предстояла отправка в Россию. Поэтому он предпочел повернуться и без слов уйти, оставив Дойчмана, Видека и Шванеке наедине с этой непонятно откуда взявшейся бутылкой коньяка.
В 19.00 унтер-офицеры получили пистолеты и карабины, и на каждый взвод было выдано по два автомата. Выданные боеприпасы трижды пересчитали и трижды оформили соответствующие расписки. Кроме этого, каждой группе выдали и по ящику ручных гранат, 12 штук. Унтер-офицер из службы вооружения только покачал головой, собрав расписки о получении.
— Как будто с этим можно расправиться со всеми партизанами! — иронически заметил он.
Унтер-офицер побывал на передовой — имел два Железных креста 1-й и 2-й степеней, был четырежды ранен и в конце концов был переведен в тыловые структуры — выдавал оружие резервным батальонам.
Петер Хефе, попавший в Познань из райских кущ Франции, настороженно оглядывал разложенное на столах оружие — матово поблескивавшие, отменно вычищенные и смазанные пистолеты и автоматы.
— А пулеметы нам тоже полагаются?
Унтер-офицер из службы вооружений шумно проткнул дыроколом собранные расписки и вставил их в скоросшиватель.
— По два на роту, — ответил он. — Но содержать их положено только под замком. И использовать в крайнем случае. К чему пулеметы, если вы на фронте только и будете заниматься тем, что грязь грести?
— То есть что-то вроде стройбата? Только получше?
— Хорошо бы, если получше! — ответил унтер-офицер. — Только от того, что предстоит вам, все стройбаты враз разбежались бы.
Петер Хефе и остальные подавленно молчали. Слова унтер-офицера к веселью явно не располагали, тем более, что он успел побывать в России. Слышал их и Крюль, забредший в оружейку на поиски младших командиров.
— А мне что полагается? — спросил он.
— 08-й и 50 патронов к нему.
— 50 патронов? Да вы в своем уме? Это же капля в море!
— Вот что, — ответил на это унтер-офицер, подвигая Крюлю пистолет в кобуре и патроны, — вполне возможно, что и эти не успеешь расстрелять до того, как русские тебя на небеса отправят.
Обер-лейтенант Обермайер изучал маршрут следования. Рядом с ним стоял командир 1-й роты Вернер.
— Сначала на Варшаву, — пояснил Обермайер, водя по карте пальцем, — потом в Белосток и Барановичи. В Барановичах два дня и разгрузка. Потом пойдем дальше на Минск и Борисов.
— Это тот Борисов, что на Березине? — стал вспоминать обер-лейтенант Вернер. — 26 ноября 1812 года Наполеон перешел Березину. Я всегда имел пятерку по истории.
— Ну а 999-му штрафбату предстоит перейти ее 10 ноября 1943 года. Так и отметь это знаменательное событие в своих мемуарах. „По следам Наполеона“…
— Хочется надеяться, что его участь нас не постигнет, — со вздохом произнес Вернер.
Обермайер, ничего не ответив, вновь углубился в изучение карты.
— Из Борисова дальше до Орши. Там окончательная разгрузка.
— Надеюсь, туда мы доберемся.
— Бесспорно доберемся. По всему участку пути охрана из болгарских частей в пулеметных гнездах. Неприятности начнутся за Оршей. Там Советы постоянно проникают через нашу оборону, да и партизаны прибавляют головной боли. В лесах в районе Горок действует партизанское соединение, хорошо вооруженное и численностью до батальона. Кстати — ты ничего не слышал о предстоящем нам загадочном задании?
— Понятия не имею. Барт словно воды в рот набрал. Хотя, скорее всего, он и сам ничего не знает.
Обер-лейтенант Вернер одернул щеголеватый, ладно сидевший на его образцовой фигуре френч.
— „Не торопись познать ужасы“, — процитировал он неизвестно кого. — Так когда мы все-таки выступаем?
— Согласно самому последнему приказу — завтра в 7 утра, — с улыбкой сообщил Обермайер. — Так что если еще не попрощался со своей вдовушкой, поторопись. Или уже попрощался?
— И да и нет. После нее у меня долго никого не будет, как мне кажется, — недовольно проворчал Вернер.
Но решил остаться и даже явился на построение своей 1-й роты.
Это построение было воспринято всеми как последний довод в пользу того, что все очень и очень серьезно. Обер-фельдфебель Крюль ровно в 20.00 появился перед выстроившейся 2-й ротой. На поясе висел только что полученный „08“, сам он был в каске и брюках, заправленных в высокие надраенные до блеска сапоги. В общем, вид у Крюля был воинственный.
