Йозеф Глюкселиг - Сейф дьявола (роман и повести)
— Этого парня звали Моймир Беран, но у нас в отделении ею все называли Хиппи. Это ему нравилось, так как он сам о себе рассказывал, что на гражданке возглавлял группу хиппи. Это была истинная правда — доктор Дворжачек потом полностью подтвердил ею слова. Так вот, лежал он тут почти целый месяц, врачи буквально из кожи лезли, чтобы спасти этого глупца, и им это удалось, хотя сам пациент был против: целыми днями кричал, что жить все равно не хочет. Может, так оно и было, иначе чем объяснить, что во время боевых стрельб он, вместо того чтобы направить автомат в сторону мишени, взял да и выстрелил в себя. К счастью, пуля прошла ниже сердца. Так он очутился у нас в палате. В течение пяти недель его оперировали три раза, а потом перевели в отделение психиатрии. Но я сомневаюсь, чтобы там его привели в норму.
— А чем, собственно, занимались его друзья — хиппи? — спросил Данда.
— Принимали наркотики. Собирались, например, на квартире у Берана и пили всякую дрянь. Как нам однажды похвастался Хиппи, пару раз им удавалось достать настоящий гашиш, а в основном они готовили себе «коктейли» из различных медикаментов и алкоголя. По словам Берана, они иногда выезжали повеселиться с девушками в Северную Чехию и Моравию.
— Сколько же человек было в его группе? — поинтересовался Данда.
— Кажется, десять. Но главное, как утверждал Хиппи, каждый из них готов был по решению группы отправиться на тот свет. Сказать «чао», как он выразился.
— Так он получил приказ от своей группы?
— Нет, что вы! Это было его личное желание. Думаю, он сделал это потому, что в армии у него не было возможности доставать эти самые «коктейли». Оказавшись в безвыходном положении, он и попытался покончить жизнь самоубийством.
— Но это же настоящая трагедия…
— И не только этого глупца. Доктор Дворжачек рассказывал, что через четырнадцать дней после того, как Хиппи привезли в Центральный военный госпиталь, этот наркоман получил открытку со следующим текстом: «В дальний путь я еще не отправилась, но сделаю это: ведь я тебе твердо обещала. Встретимся на небесах, в царстве блаженства. Твоя Ингрид». Хорошо еще, что Хиппи, получив открытку, стал всем хвастать, какие у него верные друзья: все, как один, готовы вслед за ним совершить самоубийство. Дежурная сестра, услышав это, рассказала обо всем доктору Дворжачеку, и тот выведал у Хиппи адрес этой самой Ингрид. Все материалы он потом передал в министерство внутренних дел. Что было дальше — он не знает.
— Ну, товарищ журналист, тебе здорово повезло! Прямо сейчас можно садиться и на этом материале писать статью, — подал голос капитан Штястный. — Хорошо журналистам: можно продолжать работу и на госпитальной койке.
— Я бы не сказал, что испытываю большое желание писать о таком печальном случае.
— Действительно, веселого здесь мало, но жизнь ведь состоит не из одного веселья, в ней чередуются взлеты и падения.
— Думаю, тебе, Йозеф, как летчику-истребителю еще не доводилось испытать падение?
— В этом случае я бы тут уже не лежал, — пошутил Штястный.
— А все же хоть раз в твоей летной практике был случай, который мог привести к катастрофе? — не отставал Данда.
Штястный внимательно посмотрел на него и ответил уклончиво:
— Что-то не припомню.
— А может, просто не хочешь припоминать? Ведь не будешь же ты убеждать меня в том, что ни разу не попадал в драматические обстоятельства, когда жизнь твоя была в опасности.
— Ты это спрашиваешь как журналист или как больной, попавший в хирургическое отделение?
— Я задаю этот вопрос как попавший в автомобильную аварию журналист.
— Ну, что я вам, друзья, говорил? Журналист остается журналистом и на госпитальной койке. Вот что я тебе отвечу, друг мой: я ни разу не попадал в такую ситуацию, когда бы решался вопрос жизни и смерти. Еще раз повторяю: никогда не попадал и впредь надеюсь не попадать.
— Слушай, Йозеф, ты можешь мне объяснить, почему вы, летчики, так не любите журналистов? — спросил майор Кргдеглик.
— Конечно, могу. Все журналисты похожи на нашего соседа Данду. Попадут на аэродром и ищут какие-нибудь сенсации. Их интересуют только драматические ситуации, то есть такие, которые в жизни летчика случаются один, максимум два раза, потому что в нашей работе исправлять ошибки трудно, а зачастую невозможно. Но журналисты обязательно отыщут летчика, которому это один раз в жизни удалось, внимательно выслушают его историю, потом прибавят к ней лирики, и пожалуйста — готов репортаж о герое, которого хоть сейчас можно ставить на пьедестал.
— Ты, Йозеф, преувеличиваешь. Мне доводилось читать неплохие статьи о летчиках.
— Значит, тебе повезло больше, чем мне. За свою службу в авиации мне довелось познакомиться только с одним журналистом, который действительно хорошо и, главное, правдиво писал о летчиках.
— Как его фамилия? — спросил Данда.
— К сожалению, не помню, но это был действительно толковый парень. Как-то его привезли к нам на стоянку, где шла подготовка к полетам. Нас сразу приятно поразило то, что он сумел отличить истребитель-бомбардировщик от истребителя-перехватчика. И интересовал этого журналиста один-единственный вопрос: как мы относимся к психологическим тестам, которые нам предлагает Институт авиационной медицины? А надо сказать, что мы относимся к ним совсем не так, как врачи, которые их для нас составляют: мы считаем, что очень часто объективную оценку эти тесты не дают. Ведь состояние человека постоянно меняется. А что, если именно в тот момент, когда пилоту предложен какой-нибудь тест, он чем-то возбужден? Например, приехал в Прагу и в трамвае его обругали, что он якобы умышленно кого-то толкнул. Тест не определяет психическое состояние человека в какой-то определенный момент, но именно в таком возбужденном состоянии пилоту предлагают тест. И каков результат? Отрицательный. Что же, из-за того, что летчик понервничал в трамвае, его списывать с летной работы? Не кажется ли вам, что отрицательные результаты психологических тестов могут серьезно пошатнуть веру человека в свои силы?
— Думаю, что на основании отрицательного результата одного теста летчика не спишут с летной работы, — возразил майор Кршеглик, — но в любом случае для врачей это будет сигналом, что на этого летчика надо обратить особое внимание. Ведь это очень важно. Уж если его так взволновала банальная ситуация в трамвае, то что же будет, доведись ему попасть в действительно стрессовую обстановку?
— Я вам вот что отвечу… Кто-то сказал, что экзаменов опасаются даже самые подготовленные студенты, потому что, как известно, один дурак может задать такой вопрос, что десять умных не ответят. Этот вывод полностью относится и к психологическим тестам. Я согласен с тем, что у каждого летчика, летающего на современных самолетах, необходимо контролировать изменения психического состояния, в конце концов, это и в его интересах. Другое дело — как, какими методами осуществлять этот контроль. Вот по этому пункту у нас и возникают разногласия, и не только с врачами, мы и между собой часто спорим. И журналист, конечно, обо всем этом знал, поэтому очень быстро нашел с нами общий язык. От психологических тестов мы перешли к рассказам о себе, о тех проблемах, которые нас волнуют. Таким образом журналист узнал от нас все, что хотел, и впоследствии написал интересную статью, которую мы сами с удовольствием читали.
— А почему бы тебе, Йозеф, не рассказать об обычных проблемах, которые волнуют летчиков? — спросил Данда.
— Боюсь, они не будут для тебя интересны, ты не услышишь ничего нового, ведь наши проблемы — это общие проблемы, те, которые волнуют всех людей.
— Например?
— Например, один мой друг уже восьмой год живет с женой и семилетней дочерью в гостинице. Знаешь, сколько раз за это время он возвращался домой со службы как выжатый лимон, а дочка хотела играть, и он не мог нормально отдохнуть, потому что у него не было для этого места. Сколько раз он ссорился по этому поводу с женой, обращался с рапортами по команде! Когда-то он нам рассказывал об этом каждый день. Теперь не рассказывает — молча ждет, когда ему дадут нормальную квартиру. Вот такие у нас, друг мой, дела. Правда, никто его в гарнизоне не держит, но никто по собственному желанию не бросает летную работу. Если уходят, то по состоянию здоровья. Кажется, именно это меня сейчас и ожидает. Мне, конечно, жаль прощаться с любимым делом, и не из-за денег, как многие думают. Людям с нашей квалификацией и стажем работы за такое, как у нас, напряжение душевных и физических сил платят на гражданке столько же, сколько нам, а может, и больше. За все время моей службы был только один случай, когда летчик добровольно отказался от летной работы. Это был Ирка Франек. Однажды при посадке погиб наш летчик — Славек. Ирка был в это время на аэродроме и участвовал в печальной церемонии, когда извлекали труп из кабины самолета, а на следующий день заявил командиру, что хочет демобилизоваться. И демобилизовался. Никто его не удерживал, никто не задавал лишних вопросов, потому что все мы знали — Ирка испугался, и страх этот был такой, что он не смог его побороть. Он поступил правильно. Нельзя идти на полеты и испытывать страх. Это уже не летчик. В таком состоянии он представляет большую опасность для себя и своих товарищей, чем для противника.
