Сергей Бояркин - Солдаты афганской войны
Проходили дни. Укладывать трубы в траншею никто не спешил. Долго она так стояла пустая, и в конце концов по осени нам пришлось обратно забросать ее землей.
Сельхозработы
В сентябре, с началом уборочной страды, по давно отлаженной доброй традиции все городское население всей огромной страны привлекается к сельхозработам. На поля высыпают школьники, студенты, интеллигенция. И нас — солдат — это важное государственное мероприятие тоже не обошло стороной. Боевую учебу на это время отменили, и мы всем полком выехали в подшефный колхоз. Там у леса, на краю поля, разбили палаточный лагерь и приступили к крестьянскому труду. Для нас, курсантов, это был просто отпуск. Как раз установилась нормальная, теплая погода. Приятно светило осеннее солнышко. Утром вставали без всяких зарядок. Позавтракали — и сразу в поле. Не было никаких наказаний и никаких зарядок после отбоя. Красота!
Работали с утра до вечера — собирали картошку для части. На необозримых полях, где колхозники уже убрали урожай, мы шли и рыли всю землю по второму кругу — искали оставшиеся клубни. От нас не могла укрыться ни одна картофелина: позади шли сержанты и пинками направляли невнимательных собиральщиков к пропущенным клубням. Солдат было много, поэтому быстро набирали целые машины и отправляли их к нам в часть.
Раз мне выпало разгружать картошку на просушку и засыпать ее в овощехранилище. Все время там сновали офицеры. Покрутятся вокруг, покрутятся и подходят к нам по одному:
— Мужики, сделайте мешков пять картошки.
— Не жалко, сделаем! — неизменно отвечаем мы.
Выбирали клубни не все подряд, а те, что покрупнее да поровнее. Потом грузили мешки в машины и отвозили куда скажут. Все офицеры, кто не поленился прийти, обеспечили себе зимний запас.
Несколькими днями позже мы разгружали для части лук. И снова офицеры были тут как тут и таким же образом запаслись луком.
Воровство
Как сильно заблуждаются те, кто считает, что в армии воровать нечего! Казалось бы, здесь все равны, все одинаково состоят на казенном довольствии, ни у кого в тумбочке не может быть ничего лишнего: только зубная щетка, мыло, подшивочный материал да несколько тетрадок с конспектами классиков марксизма-ленинизма — вот и все. Но нет! На самом деле воровство в Советской Армии дело житейское и повседневное как утренняя зарядка. Оно скрашивает серую будничность солдата, заставляет его всегда быть настороже, поддерживает жизненный тонус на высоком уровне. Тот, кто до армии увлекался книжками, сочинял стишки о прекрасном, посещал театры, короче — жил честно и не воровал, здесь основательно перевоспитывается. Нужда заставляет учиться этому рискованному делу. А кто воровал раньше — тот только непрерывно шлифует свое мастерство.
Как-то утром, после подъема, я заметил, что у меня недостает значка парашютиста. Я в растерянности глядел на то место кителя, где ему полагалось быть, но там, куда он ввертывался, лишь чернелась дырочка. И не успел я подумать:
— Да куда же он мог запропаститься? — как вихрем налетело единственное верное объяснение:
— Сперли, сволочи!.. Где же я его теперь возьму? Такой ведь нигде не купишь! Пропал!
На утреннем осмотре Стрепко, заметив, что у меня отсутствует значок, сказал, чтоб я его «родил» к следующему осмотру, а для убедительности поднес к моему носу кулак. Мне сделалось очень плохо:
— Что же делать? Что же делать? Ну где же я его достану? Где? Где?
И тут мне на выручку подоспел внутренний голос. Он и подсказал простую идею как можно выйти из этого сложного положения:
— Ничего страшного! Возьми у соседа! Он и не обидится на тебя, если только не заметит. Действуй решительней — ты же десантник!
Этой же ночью между прочих дел я выкрутил с одной хэбэшки из соседнего взвода недостающий знак и привинтил его себе. Дело сделано! Теперь он мой! Но каких усилий мне это стоило! Как тяжело было преодолеть в себе страх и решиться «на дело». Но теперь, слава богу, все позади, можно спать спокойно.
С этими значками шли постоянные злоключения. Кульминация наступает в последние ночи перед отправкой из учебки по воинским гарнизонам, куда необходимо прибыть с полной комплектацией нагрудных знаков: специалиста 3-го класса, значком парашютиста и с комсомольским значком. Поэтому после отбоя, чтобы спокойно спалось, многие предусмотрительно прячут бесценные значки в самые укромные места: обычно кладут их под матрас или под подушку и только после смыкают глаза и расслабляются.
Подобная злая слава постоянно сопутствует и хлястикам. С наступлением осенних холодов солдатам выдаются шинели, к которым сзади на двух пуговицах крепится уставной хлястик. Малые габариты и легкоснимаемость обеспечили хлястику славу излюбленного предмета для взаимных краж. Стоит одному курсанту потерять хлястик, как начинается цепная реакция таинственных исчезновений. Так продолжается до самой весны, до того дня, когда шинели сдаются на склад. А тех крайних, которые остались без хлястиков, ждут наряды и наказания.
Солдаты тащат друг у друга все, что только представляет хоть какую-то ценность. Офицеры таких мелочей не замечают. Зато офицеры всегда оценят и поддержат тех бойких солдат, которые сопрут что-нибудь нужное для воинской части, будь-то: краска, бочка, щетка и прочие полезные предметы.
Перед отправкой по разнарядке на гражданские объекты командир непременно посоветует курсантам приглядеть, что хорошее там плохо лежит. По возвращении с разнарядки мелкие предметы солдаты просто прихватывают с собой, а если вещь громоздкая или тяжелая и, стало быть, нести ее в открытую как-то неловко, то докладывают командиру, и он откомандировывает на ночную вылазку нескольких бравых воинов. За этот нелегкий труд на благо части им всегда будут поблажки, к примеру — достанется наряд, что полегче.
Как легенду и яркий образец для подражания рассказывали о находчивом курсанте рязанского училища — будущем офицере ВДВ. Он, пока ждал выброску с парашютом, заприметил самую обычную швабру, одиноко стоящую в салоне самолета. Когда подошло время прыгать, он схватил облюбованную швабру и вместе с ней нырнул в открытую рампу. Швабру он принес в роту, чем и заслужил уважение товарищей.
Почти все офицеры при необходимости, а она возникала постоянно — то у них строительство гаража, то дачи, то подошло время капитального ремонта в квартире — обращались за содействием к солдатам, что пошустрее.
Случилась такая нужда и у Жаркова. Женившись, он сразу получил новую квартиру. Чтобы обустроить семейное гнездышко, он освободил от ратных занятий трех курсантов, и две недели они работали по хозяйству у взводного: клеили обои, красили рамы, штукатурили стены, отделывали туалет. Курки трудились вовсю. Молодая жена офицера досыта и по-домашнему их кормила. Все были довольны.
Возникающие трудности с материалами решались элементарно просто: днем курсантов отпускали «на разведку» с заданием заприметить недостающие вещи на близлежащих стройках, а ночью лишь оставалось всему намеченному «приделать ноги».
Попасть на такую неофициальную разнарядку мечтали все — не надо ни маршировать по плацу, ни надрываться на физподготовке, ни бегать на тактике по полям. Попав из мира Армии в Гражданский мир, курсанты усердно показывают, как напряженно они работают, но никто не торопится закончить — с концом работы кончается райская жизнь вне казармы, и работу, рассчитанную на два часа, старались растянуть на целый день.
Бунт
Где бы мы ни работали по разнарядкам на объектах, я всегда с завистью посматривал на трудящихся рядом гражданских: работали они не спеша, в любое время могли позволить себе перекур, то и дело были слышны шутки и разговоры. Нам же — куркам — приходилось делать все бегом, быстрей, без остановки как заводным.
Однажды наш взвод отправили разгружать уголь из вагонов. Это была самая обычная разнарядка. Одни сверху долбили ломами, другие лопатами цепляли и выковыривали большие серые камни, помогая углю ссыпаться через щель внизу и отгребали его в сторону.
Старшим среди нас был сержант Стрепко. Пока мы несколько часов подряд ворочали уголь, он сидел рядом на насыпи и только временами на нас покрикивал. Чуть дальше на зеленой травке расположился лейтенант Жарков. Мы его не интересовали вообще. Он грыз соломинку и наблюдал за личной жизнью муравьев и птичек.
Наконец-то вагоны разгрузили. Пропотевшие и обессилевшие мы сели на землю отдохнуть. Машина, которая должна была нас забрать, все еще не появлялась. Мы разожгли костер из угольных булыжников и закурили. Немного погодя, Жарков подозвал к себе Стрепко и что-то ему сказал. Выслушав командира, Стрепко повернулся и направился к нам:
— Взвод!.. В одну шеренгу строиться!
