Геннадий Синельников - Ах, война, что ты сделала...
— Михаил, успокойся, — сказан я ротному, видя, как тот, достав пистолет, больно ткнул его стволом провинившемуся водителю в нос.
— Что делают? Что делают? — в бешенстве повторял командир роты. — Мы от себя отрываем, помогая им, а они такое творят! — И с силой пнул водителя ниже пояса. — Бегом в кабину, а не то я тебя, тварь поганая!
По свирепому лицу офицера солдат безошибочно понял, что от него требуется. Он проворно залез в кабину своего автомобиля, забыв включить даже мотор и закрыть капот, и стал крутить рулевое колесо, словно изображая езду. Это все походило на какую-то жуткую картину из жизни психбольницы и ее обитателей, но это было так. Потом, забравшись на крыло машины, он стал что-то рассматривать и дергать на двигателе. Афганский офицер крикнул солдатам, несколько человек тотчас же подбежали к автомобилю и стали оказывать водителю помощь. Двигатель не заводился.
Командир роты выстрелил из пистолета в воздух и, когда испуганные афганцы повернулись к нему, он, показав пистолетом на свои ручные часы, повторил:
— Через пятнадцать минут трогаемся! Я шутить с вами не буду!
И мы пошли вдоль колонны. Афганцы у костров зашевелились, стали собирать свои вещи, занимать места в машинах. Ровно через пятнадцать минут колонна двинулась. Мы облегченно вздохнули, но, очевидно, рано. Проехав метров сто, первый автомобиль остановился, за ним встала и вся колонна.
— Хараб, хараб! — кричали нам афганцы, окружив первый автомобиль.
— Что они говорят, что случилось? — спросил я переводчика.
— Они говорят, что машина плохая и сломалась, что ехать на ней больше нельзя.
Увидев нас, афганцы что-то начали нам говорить, указывая на свои автомобили.
— Они говорят, что все советские машины плохие, что их нужно бросить, потому что ехать на них невозможно, — сказал мне переводчик.
Замполит роты старший лейтенант Пученков залез в кабину машины и сам сел за руль. Через несколько секунд автомобиль плавно тронулся с места.
— Все нормально, — сказал он мне. — Не хотят они ехать, и в этом главная причина.
Колонна вновь тронулась и, пройдя километр-другой, остановилась. Афганцы начали вынимать и стелить на землю молельные коврики. Помня, что намаз для мусульманина — это священно и нарушать религиозный обряд нельзя, мы, чертыхаясь, смирились и ожидали, пока они не закончат его.
И снова колонна пошла, и снова остановилась, и вновь тронулась, и опять встала. И так бесконечное множество раз. Прав был Владимир Пученков, говоря, что афганцы по какой-то причине не хотят идти вперед. Когда после очередной остановки колонна тронулась, увидели, что один автомобиль почему-то остался на дороге. В нем не оказалось водителя, бросив машину, он убежал в горы, и его поиск результатов не дал.
— Ушел, и подозреваю, что это только первая, но не последняя ласточка, — вновь высказал свое предположение старший лейтенант Пученков.
И опять он оказался прав. Через одну-две остановки второй автомобиль также остался без водителя. Потом третий. И снова командир роты потрясал стволом пистолета перед носом, теперь уж старшего офицера афганской колонны.
— Еще кто убежит, сам сядешь за руль, понял? Водить умеешь?
Офицер с испугом отрицательно мотал головой.
— Ничего, я тебя быстро научу, вот этим научу, — и Михаил сунул афганцу в нос свой пистолет.
Я высказал ротному несогласие с его методами обращения с афганцами, на что он мне ответил:
— Товарищ старший лейтенант, я четыре года служил в Туркмении, теперь вот здесь. Из личного опыта могу сказать, что южный народ очень уважает силу и власть. Это проверено на практике. Уговоры и убеждения тут бессильны, тем более что у нас нет времени им подробно все это объяснять. Они саботажники, вредят осознанно и умышленно, поэтому поступать с ними нужно жестко, по законам военного времени, как они того заслуживают.
Колонна вновь пошла вперед. Иногда чья-нибудь машина на высокой скорости ударялась во впереди идущую. Бились фары, гнулась облицовка. Были случаи, когда от сильного удара машина не могла больше самостоятельно двигаться дальше. С нее перегружали мешки, коробки на другие автомобили, а поломанную цепляли на буксир и тянули. Иногда оставляли, предварительно облив бензином и предав ее огню. На это зрелище было больно и жалко смотреть, совсем еще новая машина превращалась в огненный факел. Но другого выбора не было. Через несколько часов пути практически каждая машина тянула за собой другую. Лопались буксировочные тросы, дело принимало нешуточный и непредвиденный оборот. Мы стали подсаживать к афганцам в кабины машин своих солдат, кого-то для контроля, кого-то для управления автомобилем. Однако наши возможности в этом были весьма ограниченны, и колонна вновь и вновь шла с частыми остановками. Афганские военнослужащие делали все, чтобы не двигаться вперед. Во всем этом чувствовалась преднамеренность, чье-то организованное руководство. Наступила ночь. Вдруг по броне БТРов защелкали пули.
— Всем вести круговое наблюдение. Огонь открывать самостоятельно, без предупреждения! — передал я по радиостанции команду.
Экипажи обстреливали придорожные кусты, однако щелканье по броне все усиливалось. Кто и откуда стрелял, мы не видели, но уже знали, что душманы, в целях маскировки стрельбы, надевали на ствол оружия кусок велосипедной камеры, который прикрывал огонь на выходе из ствола, делая таким образом выстрел невидимым, применяли также и другие хитрости. Враг был вокруг нас, он был близко, но был не видим нами, и это пугало. Ежесекундно каждый из нас ожидал смертельный выстрел из гранатомета. Первый бой, незнакомая обстановка, реальная опасность — все это очень возбуждающе и устрашающе действовало на психику людей. Стреляли без разбора. Грохот крупнокалиберных пулеметов, автоматов, азарт боя — все слилось в едином стремлении выйти из обстреливаемого участка местности. В прицелы мы наблюдали, что духи по машинам с зерном не стреляли, ответно молчали и афганцы, находящиеся в автомобилях. Между ними была, очевидно, какая-то договоренность, а поэтому весь поток свинца и огня бандитов был направлен только на нас.
Так мы провели ночь — в длительных остановках, кратковременных продвижениях, огневом воздействии не видимого нами врага, постоянном ожидании еще чего-то более опасного. Проходили без света фар кишлаки, поливая налево и направо горячим свинцом все, что шевелилось, что могло причинить нам неприятность. Патронов не жалели.
— Товарищ старший лейтенант, впереди в колонне заглох БТР и не заводится, что делать? — не то доложил, не то спросил командира роты старший техник, прапорщик Алексей Волохин.
— Цеплять и тащить за собой. При первой возможности разберемся! — приказал ему командир роты по радиостанции.
БТР Волохина, выйдя из колонны, подошел к неисправному БТРу. По-прежнему щелкали о борта пули. Вглядываясь в темноту ночи, мы переживали за Алексея. Томительно тянулись минуты неопределенности. Старший техник роты был один за бортом бронеобъекта и пытался вытащить неисправную «коробочку». Связи с ним не было. Видимо, покинув БТР, он отключил шлемофон от бортовой радиосети. Вдруг по нашему борту кто-то настойчиво застучал.
— Может, душманы? — спросил кто-то из экипажа. Наведя на боковой люк оружие, осторожно сняли его со стопора. В темноте ночи появилось лицо прапорщика Волохина. Он быстро залез вовнутрь, сел на свободное сиденье, снял с головы шлемофон. По ею лицу струился пот. Казалось, будто он только что вынырнул из бассейна. Еще даже не успели закрыть люк, как по нему снова защелкали душманские пули.
— Алексей, ну ты и молодец! — восхищенно поблагодарил я его. — Ну, и как там на улице? Как ощущение?
— Ничего, все нормально, — как-то вымученно улыбаясь, произнес он и взял протянутую ему сигарету.
Руки его дрожали. Я смотрел на них, самого Алексея, и с радостью ловил себя на мысли, что сегодня я открыл для себя еще одного прекрасного человека — прапорщика Волохина, который первым из нас шагнул в опасность и вышел из нее победителем. Всего-то пять минут потребовалось Алексею, чтобы под огнем врага зацепить трос за заглохший БТР и, когда тот после толчка завелся, снова отцепить. Но именно тех минут хватило, чтобы помнить об этом человеке уже не один десяток лет.
На войне люди познаются очень быстро. Иногда достаточно пяти, даже одной минуты, мгновения, чтобы понять, кто идет с тобою в одной цепи, колонне и можно ли положиться на него в трудную минуту. Афганистану я благодарен за то, что он свел меня с такими надежными, прекрасными людьми, знающими свое предназначение, с которыми не страшно было идти в бой. Это были настоящие мужчины, независимо от количества звезд и полосок на погонах. Были, конечно, и подлецы, и подонки, но, к счастью, их было гораздо меньше.
