Владимир Рудный - Гангутцы
Только один груз был неприкосновенен — продовольствие.
У южного маяка Гогланда «Кормилец» приткнулся к борту транспорта, севшего на мель. Шустров знаками подозвал матросов.
Топорами они обрубили лед с дверей и освободили своего капитана из рубки.
Но дальше «Кормилец» идти не смог.
Шустров подвел судно к борту «Ермака», снова пришедшего к Гогланду, чтобы провести караван сквозь льды к Кронштадту. Матросы «Кормильца» перегрузили на ледокол сахар и муку для ленинградцев и отвели свое судно в сторону, в место, указанное командованием.
Там они затопили буксир и сошли на Гогланд.
Шустров с болью следил за исчезающим в заливе «Кормильцем». Он стоял на берегу, держа в руках три вахтенных журнала. В каждом было по сто листов хроники боевой службы буксира на Гангуте — с 22 июня по 2 декабря. Из Кронштадта буксир вышел под именем «КП-12». В порту Ханко, как первенец, он получил обозначение «ПХ-1», а матросы благодарно прозвали его «Кормильцем». Кормильцем он и остался до своего последнего часа — кормильцем Ленинграда.
Пятнадцатого декабря добрался до Кронштадта и флагман «эскадры Полегаева», славный «Гангутец». Тяжко ему пришлось в эти недели: и спасение товарищей, и бои с авиацией, и стычки с фашистскими кораблями, и ледовый плен, когда в вахтенный журнал записывалась каждая брошенная в топку лопата угля, и неожиданное боевое задание у острова Лавенсаари, когда пришлось перегрузить несколько сот мешков ханковской муки с затертого льдами мото-парусника — муку складывали в кубриках и каютах на койки, — все это было позади. Впереди — блокада, борьба за жизнь Ленинграда.
* * *Балтийская эскадра выполнила приказ Главной ставки и доставила гарнизон Гангута на Большую землю. Пехота Симоняка заняла позиции у Пулковских высот. Матросы Гранина пошли на защиту Кронштадта.
А продовольствие, доставленное кораблями, в тот же день поступило на базы снабжения голодного Ленинграда.
Флотская газета сообщила о заседании Военного совета Ленинградского фронта. Военные советы фронта и флота слушали доклад вице-адмирала Дрозда об итогах эвакуации гарнизона Ханко.
Члены Военных советов фронта и флота выразили мнение, что операция по эвакуации личного состава гарнизона Ханко, оружия и продовольствия выполнена с результатами гораздо большими, чем они ожидали. Не без потерь — так кто же воюет, ничего не теряя? Бесспорно, прекрасная страница вписана в историю Балтийского флота. Ставке переданы итоги операции. Действия балтийцев оценены высоко.
Так закончились сто шестьдесят четыре дня обороны Гангута, о которой защитники Москвы писали: «Пройдут десятилетия, века пройдут, а человечество не забудет, как горстка храбрецов, патриотов земли советской, ни на шаг не отступая перед многочисленным и вооруженным до зубов врагом, под непрерывным шквалом артиллерийского и минометного огня, презирая смерть, во имя победы, являла пример невиданной отваги и героизма. Великая честь и бессмертная слава вам, герои Ханко!» — эти слова ленинградцы высекли в мраморе на доске у памятника гангутской победе петровских времен, в честь которой два века назад была отчеканена медаль с надписью: «Прилежание и верность превосходят сильно».
* * *Десятки раз на день полковника Экхольма теребили командующий «Ударной группой» и генеральный штаб из Хельсинки: что происходит у русских на Ханко?
В третий раз русские форсировали плотные минно-артиллерийские позиции в Финском заливе, через которые, по мнению авторитетнейших морских специалистов германского штаба и по категорическому утверждению морских обозревателей Англии и Соединенных Штатов, немыслимо было пройти. Начальство требовало решительного и точного ответа: зачем же Советский Флот в столь трудные для России дни идет на подобный риск, что он привозит или увозит с Ханко?
Экхольм сам не мог в этом ясно разобраться. Он не сомневался, что ради спасения гарнизона ни один разумный штаб не пойдет на подобный риск. Дело не в этом. Скорее всего Гангут намечено использовать как плацдарм для наступления на жизненные центры Финляндии.
Высказав подобное предположение, полковник рекомендовал высшему командованию усилить «Ударную группу» новыми частями, чтобы предупредить вторжение русских с тыла.
Наблюдатели докладывали, что за перешейком идут активные строительные работы: издалека на снегу отчетливо чернели груды откопанной земли и контуры противотанкового рва. Значит, ханковцы готовятся не наступать, а обороняться. Возможно, русские меняют перед зимними боями гарнизон?
После вторичного прихода кораблей к полуострову помощник Экхольма по разведке капитан Халапохья стал настаивать на другой версии. Он считал, что русские не усиливают гарнизон, а перебрасывают его на восток.
— Но это безумие, — отмахивался полковник, — мы ведь можем неожиданно ударить и сорвать все их планы! Кроме того, Финский залив непроходим.
— Как же непроходим, если они уже второй раз его форсируют?
— Погодите, они пришли второй раз. Но только сюда. Назад им сейчас не пройти. Подготовьте двух агентов в порт. Дайте им самое простое задание: пусть только сообщат, дадут сигнал, идет погрузка войск или нет, а потом черт с ними, пусть их русские расстреливают…
Экхольм знал, что и командующий «Ударной группой» предпочитает «гадать», «предполагать», «разведывать», но ни в коем случае не хочет твердо «знать», что происходит именно эвакуация. Как только подтвердишь генеральному штабу, что Гангут эвакуируется, прикажут немедленно штурмовать полуостров. А с некоторых пор командование ханковского фронта избегало всяких штурмов. Штурмуют, разумеется, солдаты, но при этом русская дальнобойная артиллерия открывает именно по штабам такой точный огонь, будто в каждом штабе находится советский корректировщик. Так случилось и во время последней вылазки — в середине ноября.
Два дня русские молчали, их передний край словно вымер, и этот проклятый Халапохья стал писать донесение за донесением о том, что советские войска якобы оставили Ханко.
Полковник подождал еще полдня и вынужден был доложить командующему.
А когда пошли в атаку, оказалось, что все это ловушка и ни одному слову капитана Халапохья верить нельзя.
Но главная беда заключалась не в гибели двух рот штурмовиков. Главное, что русские артиллеристы после этого штурма открыли такой огонь по Тамиссаари и окрестностям, что полковник едва нашел себе укрытие.
Сгорел в его имении дом, оккупированный эсэсовцами.
Будучи, как и все разочарованные и усталые люди, фаталистом, Экхольм благословлял день и час, когда эти наглые эсэсовцы выгнали его из собственного дома. Какое счастье: ведь иначе и он погиб бы вместе с ними!
Халапохья перебросил двух лазутчиков, присланных вторым отделом из Хельсинки. Каждого одели в рваное красноармейское обмундирование и снабдили ракетницей с красным патроном. Если в порту идет погрузка войск — дать знать красной ракетой.
Никакой ракеты не последовало. Это могло значить, что погрузки нет, так Экхольм и доложил высшему командованию. Но сам он великолепно знал, что скорее все это означало другое: в очередной раз его агенты провалились.
Второго декабря, когда с полуострова донеслись звуки сильных взрывов и наблюдатели доложили, что из гавани вышли последние русские катера, полковник приказал снарядить к утру следующего дня дрезину, чтобы торжественно въехать на полуостров, покинутый им полтора года назад.
С утра к русской проволоке подошли команды саперов, расчищая проход. Внезапный взрыв заставил прекратить работы: саперы подорвались на минах.
Где-то близко со стороны русских позиций застрочил пулемет.
Финны бросили в ту сторону несколько гранат и отошли.
Въезд на полуостров явно задерживался.
Час спустя батальон шюцкоровцев возобновил атаку русских позиций и после огневой артиллерийской подготовки перешел рубеж.
Русских нигде не было. Но со всех сторон время от времени стреляли русские пулеметы.
Шюцкоровские репродукторы надрывались:
«Безумцы! Почему вы сопротивляетесь? Политруки и командиры вас бросили. Все корабли ушли! Сдавайтесь, если не хотите быть истребленными!..»
Весь день шюцкоровский батальон осторожно продвигался через просеку, убежденный, что впереди существует русский заслон, который заманивает финнов в ловушку.
На исходе дня четвертого декабря командующий вновь вызвал Экхольма.
— Вы знаете, что русские уже прошли в Кронштадт и дурачат нас, как детей? — кричал он, показывая последнюю телеграмму из Хельсинки; оттуда требовали перечислить факты героизма шюцкоровских войск при штурме полуострова Ханко. — Вы меня позорите перед всей армией, перед нашими союзниками. Мы провалили все сроки, назначенные нам германским генеральным штабом, и теперь топчемся на месте!
