Владимир Рудный - Гангутцы
Теперь «Гангутец» шел с поручением генерала Кабанова на Осмуссаар.
На Ханко уважали мужество гарнизона этого далекого острова, последнего непокоренного клочка земли Советской Эстонии в Балтийском море. Там были и строители, только что достроившие башенную батарею, — она уже отбила попытки немцев овладеть островом с моря; там были зенитчики, ставшие людьми переднего края, — им пришлось нести противодесантную вахту на низменном южном мысу, открытом наблюдению и артиллерийскому огню с близкого материка; там были и матросы срочной службы, и матросы запаса — рабочие ленинградских заводов, мастера, знакомые всем флотам: они вооружали корабли и береговую оборону всех наших морей, война задержала их на этом островке и вынудила взять в руки винтовку и пулемет, но Ленинград ждал этих умельцев не меньше, чем фронт ждал гангутские полки.
Большая земля заботилась о гарнизоне Гангута. Кабанов отвечал за судьбу Осмуссаара — весь его тысячный гарнизон будет снят. Приказ об этом, адресованный коменданту острова, комиссару и начальнику штаба, доставила на Осмуссаар канонерская лодка.
Три дня «Гангутец» вывозил на полуостров гарнизон Осмуссаара. Оставили там триста семьдесят семь человек и штаб. Придут из Кронштадта корабли — снимут и этих. Не придут — гангутцы дождутся ледостава, и Кабанов поведет их на Осмуссаар, а оттуда на материк, чтобы через Эстонию пробиться с десятитысячным войском на восток, к своим. Для этого, уничтожая автопарк, сохранили резерв: семьсот автомашин.
Канонерская лодка выполнила трудные походы и вернулась на вахту к нашему минному полю в устье Финского залива.
Перед рассветом тридцатого ноября она высмотрела силуэты неизвестных кораблей. Много кораблей. Уж не десант ли?!
Сигнал об опасности был тотчас передан на полуостров. Канлодка изготовилась к бою и пошла на сближение.
Снова к полуострову шли без оповещения «Стойкий», «Славный», много тральщиков, катеров, сторожевиков и транспорты. Такого количества кораблей еще не приходило ни разу. В третий раз прокладывал путь эскадре сквозь огонь и смерть базовый тральщик «Гафель» Евгения Фадеевича Шкребтиенко.
На «Стойком» пришел вице-адмирал Дрозд. Кабанов радостно встретил его в порту:
— Пришел все же, Валентин Петрович. А боялся, не пустят тебя вторично.
— На этот раз без тебя не уйду, — Дрозд протянул Кабанову приказ Военного совета: командиру и комиссару базы покинуть Ханко.
— Всех заберешь? У меня тут десять тысяч, — недоверчиво произнес Кабанов. — Еще триста с лишком доставлю с Осмуссаара.
— Говорю — всех заберу, чего же ты волнуешься. «Урал», «Минна», «Вирсайтис» «Коралл» уже дошли и выгрузились. «Вирсайтис» возвращается, «Гафель», как видишь, пойдет третьим рейсом, второй раз придет «Ударник» Ефимова. Мало, правда, топлива для тихоходных, возле Гогланда матросы достают уголь из-под воды, из бункеров затонувших там после Таллина транспортов Совторгфлота. А время-то зимнее, не жарко в водице… Кроме того, на подходе турбоэлектроход. Этот возьмет не меньше «Урала»…
Кабанов сообщил, что делается на переднем крае, чтобы противник не ворвался на полуостров на плечах отходящих войск и не устроил побоище при погрузке последнего эшелона.
— Завтра начнем взрывать драгоценные артиллерийские системы, — сказал Кабанов. — Сброшу в гавань и резерв автомашин.
— На всякий случай держал?
— Да.
— Значит, не верил, что приду… И я не верил. С каждым днем Питеру труднее. Душит голод. Не знаю, что теперь ценнее: пушка или хлеб. Жаль уничтожать такие пушки. Но муку надо погрузить всю.
— Где там размещают наших людей, Валентин Петрович?
— На фронте, Сергей Иванович, прямо на фронте. Три дня отдыха — и в бой!.. Все же паек фронтовой получше, чем в Питере…
— Жаль, что не всех вместе, в одну сводную часть.
— Военно-морская база на суше? — Дрозд усмехнулся.
— Ты не шути. Флоту еще понадобится наступательный опыт Гангута. Хоть маленьких, но девятнадцать островов взяли. Расскин только и мечтает о десантной дивизии с приданными ей плавучими средствами.
— Придет время и для такой дивизии. Будем и в Германии высаживаться. А сейчас, Сергей Иванович, побыстрее начнем погрузку. Зима люта, от Гогланда поведет «Ермак». Когда рассчитываешь все закончить?
— За сутки загрузим пришедшие корабли. Второго декабря закончим все. Отряды прикрытия буду снимать на катера в последнюю минуту.
— Пойдешь со мной на «Стойком»?
— Догоню тебя, Валентин Петрович. Мы с комиссаром уйдем с Гангута последними. И ты за ночь дальше Гогланда не уйдешь. Там и встретимся.
Ночью первого декабря разыгрался шторм. При полной луне налетел нордовый ветер с материка, он взвихрил свежий, еще не слежавшийся снег, сметая его со скал в бурное густое море.
Шторм. Восьмибалльная волна захлестывала корабли, стоявшие на рейде под погрузкой. К их борту с трудом подходили буксиры и катера. По шатким обледеневшим трапам, сжимая в руках оружие, молча поднимались на палубы эсминцев и транспортов солдаты и матросы. У трапов стояли политруки. Каждому гангутцу они вручали синюю книжечку политотдела, и каждый вслух читал заглавие:
«ХРАНИ ТРАДИЦИИ ГАНГУТА!»
Над рейдом патрулировали гангутские «чайки» и «ишаки». Последние их полеты перед возвращением на Большую землю. Можно израсходовать весь бензин, кроме той неприкосновенной нормы, которая нужна на четыреста километров бреющего полета над Финским заливом.
На рейде стоял знакомый каждому гангутцу рейсовый турбоэлектроход. Он не светился огнями, как в довоенные ночи, когда провожающие отпускников товарищи засиживались в его ресторанах.
Мрачная, обледеневшая на ветрах громада возвышалась над «Гафелем», когда он привез к борту турбоэлектрохода пассажиров. Потом «Гафель» перевозил на него муку, два дня возил муку, и тральщик покрылся серым обмерзающим налетом. И «Рым» грузил продукты в бездонный турбоэлектроход, и канонерским лодкам выпало поработать, и остальным малым кораблям. Турбоэлектроход принял много боезапаса, продукты, муку и пять с половиной тысяч пассажиров.
Вечером первого декабря из штаба базы передали «Гафелю» семафор: срочно сняться с якоря и следовать к Осмуссаару. Катер тотчас доставил с Густавсверна на «Гафель» главного штурмана «эскадры Полегаева», хорошо знакомого с подходами к этому эстонскому острову.
За три часа хода «Гафель» поспел к Осмуссаару. На северной оконечности острова зажегся манипуляторный огонь маяка — быть может, впервые зажегся за месяцы войны. Обозначил место и погас.
«Гафель» стал на якорь в четырех кабельтовых от маяка, выжидая, когда островитяне подготовят погрузку.
Опасно ждать у причала, причалы Осмуссаара всегда были под огнем германских батарей, поставленных на мысу Шпитгами.
Через час «Гафель» подошел ближе к причалу и отправил на остров шлюпку с помощником командира и матросами. Они помогали отправлять катерами грузы и людей. За три часа погрузили триста шестьдесят бойцов и командиров Осмуссаара.
На последнем клочке еще не отданной противнику эстонской земли остались в эту ночь семнадцать минеров — за ними Кабанов обещал прислать катер в следующую ночь.
В половине второго Шкребтиенко повел «Гафель» к Гангуту. Он пришел задолго до рассвета и отдал якорь на рейде, ожидая команды занять свое место в ордере и следовать в Кронштадт.
С берега примчался катерок гангутского тыла: кто-то из ранее вывезенных осмуссааровцев прознал про приход «Гафеля» и привез друзьям по острову бочонок спирта.
Не грех выпить перед походом в морозную декабрьскую ночь. Но командир «Гафеля» собирался в этот путь уже в шестой, нет, даже в седьмой раз, если помнить еще о той ночи, когда он вернул на Гангут Любу с сыном и сотни других, спасенных со «Сметливого». Он сошел с мостика и сам скатил за борт уже початую бочку спирта. Он знал, как важно быть трезвым в этот самый трудный из всех походов.
В последнюю гангутскую ночь часть «летучего отряда» гранинцев под командой капитана Льва Тудера прощалась с хорсенской землей.
Отряд обошел весь архипелаг, уничтожая укрепления и дзоты, стоившие столько крови и труда. В иных местах оставили пулеметы — из трофейных. Пулеметы и тут стреляли автоматически, как на Петровской просеке у Репнина.
На хорсенском кладбище, покрытом снегом, высились могилы погибших героев. С Гунхольма сюда перенесли тело Васи Камолова и положили его рядом с подводником Александром Богдановым, лейтенантом Фетисовым, радистом Макатахиным, телефонистом Сосуновым и санитаром Парамошковым.
Богданыч наломал еловых веток и венком сложил их в изголовье друзей.
Ветер метался в обгорелых вершинах изувеченного леса. Стонала подсеченная снарядом сосна. В бухте Хорсена ворчали моторы катеров, присланных с материка за отрядом.
