Лев Славин - Арденнские страсти
Вмешался Урс:
– Так оно и было незадолго до высадки союзников. Попади ты тогда к нам, тебе пришлось бы торчать здесь целый месяц.
Урс натянул баранью белую куртку, нахлобучил на голову ушанку. Лейзеров тоже поднялся.
– Уходишь?
– Да, есть дело.
– Может, и мне с вами?
Урс покачал головой.
– Ты скоро уйдешь от нас. Тебе нельзя рисковать.
– Так как же было с Кометой? Вы же не договорили.
Лайзеров махнул рукой.
– А так, что мофы…
– Кто?
Все засмеялись.
– Это голландцы и бельгийцы так прозвали немцев. Ничего лестного в этой кличке нет. Так вот мофы зацапали целых три узла Кометы. Пока мы их заштопали! Ну, в общем, восстановилась Комета, и опять ребята покатились, как туристы, до самых Пиренеев.
Женщина сидела в углу на табурете. Сумеречная полумгла молодила ее. Она не сводила с Мура странно неподвижных глаз.
– До Пиренеев? А там?
– Что там! Чудак! Там тоже свои ребята, испанские антифашисты. Но не думай, что там можно свободно разгуливать по улицам Мадрида и засматриваться на хорошеньких испанок. Франкисты, или, как их там именуют, фалангисты, – словом, фашистская сволочь вмиг зацапает и сунет в Миранда-даль-Эбро, а этот концлагерь почище немецких. Нет, наши ребята тихонько, шито-крыто доставят тебя в португальский порт на английскую подлодку. А то просунут в Гибралтар. Там видно будет.
– Ну, это в случае удачи, – вмешался Урс, стоя уже в дверях. – Конечно, кой-кому посчастливилось попасть даже на самолет – и через несколько часов дома. Но это чертовски трудно, там очередь таких, как ты.
Мур пробормотал:
– Только радости, что жив остался. А как же в конце концов люди выкарабкиваются из Португалии?
– А так, что пароходом в Голландскую Вест-Индию.
Мур присвистнул и безнадежно махнул рукой. Урс рассердился.
– Ну вот, имей с ними дело, а! – сказал он, обращаясь к Лейзерову.
Тот улыбнулся и сказал мягко:
– Ничего страшного. Путь проторенный. Из Вест-Индии люди попадают в Соединенные Штаты. Оттуда в Канаду. В Канаде ты пристраиваешься к каравану судов, который идет в Англию. Видишь, как просто.
И Лейзеров захохотал жизнерадостно, заразительно. Даже Урс, нетерпеливо топтавшийся у дверей, не удержался от улыбки. Мур пожал плечами:
– Два раза через океан… Урс сказал с насмешливою рассудительностью:
– Тоже неплохо. Пока ты будешь болтаться по океанам, война кончится.
Лейзеров усмехнулся:
– Есть еще один шанс. В португальском порту устроиться матросом на торговое судно, которое идет в Швецию. Оттуда…
Урс перебил его.
– Швеция трясется над своим нейтралитетом, и парень может попасть за решетку.
– Консул его выручит, – успокоил Лейзеров. Урс махнул рукой.
– Ну хорошо, – сказал Мур, – это был урок географии. А как же я все-таки попаду к своим?
Лейзеров опять засмеялся.
– Ты все смеешься! – рассердился Мур.
– Ты знаешь, Мур, у тебя такой досадливый и требовательный тон, будто ты пришел в туристское бюро, которое плохо работает.
– Нет, я… – пробормотал Мур смущенно. Лейзеров посмотрел на Мура внимательно и сказал:
– Есть еще один путь. Не знаю, как ты к нему отнесешься… – Он взглянул на Урса. – Говорить?
Урс мотнул головой.
– Через линию фронта, – сказал Лейзеров. – На севере Франции, возле Кана, стоят англичане. Южнее американцы…
– Вот это, кажется, мне подходит, – сказал Мур.
– Не выйдет, – сказал Урс. – Сейчас идут большие передвижения войск с обеих сторон, и можно здорово влипнуть. Нет, оставим уж наш старый, испытанный путь – по этапам. Пошли, Лейзеров.
Лейзеров покосился на женщину, потом на Мура, чуть улыбнулся и вышел вместе с Урсом.
Вернулся Урс один и поздно. За столом сидели Финик и Мур. Между ними бутылка самогона, наполовину пустая. Женщина сидела рядом с Муром. Одной рукой он обнимал ее, другою, со стаканом, вздымал высоко и говорил:
– Черчилль? Э грейт мэн! [19]
Финик благодушно кивал головой. Женщина смотрела на Мура по-прежнему неотрывно. А он продолжал:
– Рузвельт? Э грейт мэн.
Урс подсел к столу и налил себе самогона. Мур снова поднял стакан и возгласил:
– Сталин? Э грейт мэн.
– А Гитлер? – вдруг спросил Финик.
– Гитлер? – переспросил Мур. – Гитлер – о!
Он похлопал себя между ногами. Урс захохотал. Англичанин радостно присоединился к нему. Финик оставался мрачен.
Урс вдруг сделался серьезен, точно с него соскочил весь его хмель. Он сказал задумчиво, вертя в руке стакан:
– Хотел бы я знать, просыпается иногда в Гитлере нечто вроде совести? И вообще есть ли какое-нибудь нутро у этого диктатора, сокрушается ли он о горе, которое принес миллионам людей? А? Как ты думаешь, Мур?
И так как летчик не отвечал, Урс ответил сам себе:
– Нет, конечно. Не сокрушается. Во всяком случае, при дневном свете. Но, как все люди, он должен спать. Верно? И вот во сне, над которым он не властен…
– Не властен? – повторил Мур, заинтересовавшись разговором.
– Да! – грохнул кулаком по столу Урс.
Бутылка покачнулась. Женщина подхватила ее и сердито посмотрела на Урса.
– Ну, поехали! Пью за погибель Гитлера! А ты что ж, Финик? Или тебе тост не по вкусу?
– Не, тост правильный. Дельный тост. Только ты скажи мне, кто нам заплатит за наши прошлые муки, когда Гитлер залез до Волги и Кавказа?
– А ты не вороши это. Сейчас не момент об этом трепаться. Сейчас у нас народный фронт. Объединение! Понял, дурья твоя голова?
– Это ты набрался занятных словечек у иностранцев, – хмуро пробормотал Финик.
– Да ты что! – рассердился Урс. – Какие иностранные словечки? Кто эту Комету тянет? Не я ли, русский? Я из северных, из архангельских. Чистая кровь.
– Слушай, Урс, – сказал Финик удивленно. – Чистая кровь? Это ты про что? А? Ты надрался. Мысленное ли дело, такое понес? Это из тебя сивуха рычит. – Он вдруг добавил на довольно чистом английском: – Не is drunk, isn't he? [20]
Мур не отвечал. Положив голову на плечо женщины, он спал. Она смотрела на него с какой-то строгой нежностью.
Она лежала наверху, на чердаке. Мур разостлал на соломе свою бэттл-дресс [21]. Они молча разделись. Она ежилась под щекочущими уколами соломы и тихонько посмеивалась. Он ткнул себя в обнаженную грудь и несколько раз повторил:
– Реджи! Реджи!
Она поняла и, положив его руку к себе на грудь, сказала:
– Вильгельмина…
Он вздрогнул от прикосновения к ее горячему телу и сказал прерывающимся голосом:
– Какое длинное имя…
Желание снова накатилось на него с непреодолимой силой. Тусклый свет лился сквозь маленькое чердачное окно. Он оторвал свои губы от ее губ, и стоявшие внизу, в комнате, снова услышали их голоса.
– А я думала, англичане рыжие, а ты смуглый. Мур что-то пробормотал. Финик шепнул:
– Как же они разговаривают? Она же ни в зуб ногой по-английски, а он по-фламандски.
– Язык любви, – коротко ответил Урс. – Втюрилась баба.
– Так она ему в матери годится. Фу!
– Что делать! Истосковался…
– Неладно, – сказал Финик огорченно. – Ему что – баловство в дороге, а она по-серьезному.
– Ну уж по-серьезному.
– Думаешь, прикидывается? А в общем, наплевать. – Финик пожал плечами.
Урс откинул тяжелую голову и заговорил, глядя в потолок, как всегда, когда он размышлял вслух:
– Нет, это не притворство, это искренне. Но, конечно, и притворство тоже. Постой, не спеши осуждать ее за лицемерие. Это притворяется не она. Это в ней притворяется то, что хотело приманить Мура. Это военная хитрость великого Инстинкта. А она сама тут ни при чем. А когда Мур вырвется из ее плена, любовь повернется к нему своей черной стороной. И он увидит, что эта женщина совсем другая, некрасивая, старая, глупая, то есть такая, какая она и есть на самом деле.
Мур не попадал рукой в рукав, в бешенстве он натянул куртку с такой силой, что она затрещала. И ботинок сопротивлялся ноге, пуговица ни за что не хотела влезть в петлю воротника. Мур со злостью оторвал ее. Он сердился на вещи. В глубине души он понимал, что, в сущности, сердится на самого себя, но не признавался себе в этом.
Неприязненно покосился он на Вильгельмину. Она безмятежно спала, положив под голову голую руку. Даже в чердачном полусумраке было видно, что у нее счастливое выражение лица.
Урс и Финик хмуро смотрели на Мура, пока он спускался по шаткой лестнице. Ему припомнилась фраза, которая полюбилась ему в какой-то книжке, и он крикнул с наигранным молодечеством:
– Простые развлечения – последнее прибежище сложных натур!
– А пошлячок ты все-таки, Мур, – проговорил по-русски Урс.
– Poshliatchok, – повторил Мур. – What is poshliatchok? [22]
– Ну, обыватель мещанин.
– What is meschjanin? [23]
Он с трудом втиснул это слово в свой английский рот. Труднее всего ему удалось это невозможное русское «щ».
