Майкл Уолш - Сыграй ещё раз, Сэм
— Куда идем? — спросил Сэм, натягивая пальто.
— Туда, где я не был много лет, — ответил Рик. — В библиотеку.
Такси катило через Лондон — по Дувр-стрит до Пикадилли, через Пикадилли-сёркус на Лестер-сквер, по Черинг-Кросс-роуд и на Рассел-стрит, — огибая руины последней бомбежки. Хотя главной целью немцев были ист-эндские доки — сердце английской корабельной промышленности, — летчикам не хватало то ли опыта, то ли смелости, чтобы сбрасывать бомбы хоть с какой-то прицельностью. Убийственно точный зенитный огонь британцев, а также храбрость и профессионализм пилотов Королевских ВВС так трепали фашистов, что те за счастье считали, едва завидев Лондон, отделаться от бомб и как можно скорее смыться.
Проезжая по Лестер-сквер, Рик с Сэмом заметили, что средоточию лондонской сладкой жизни бомбежки хоть бы что: танцзалы полны, в кинотеатрах идут фильмы. Рик заметил, что в «Асторе» идет «Высокая Сьерра». «С УЧАСТИЕМ ХАМФРИ БОГАРТА И ИДЫ ЛУПИНО. РЕЖИССЕР РАУЛЬ УЭЛШ»[54] — гласила реклама. Кино оставляло Рика равнодушным. Он больше любил театр, особенно мюзиклы.
Вот и Британский музей с библиотекой, распластавшийся на Рассел-сквер.
— Бывал когда-нибудь в музее, Сэм? — спросил Рик, пока они поднимались по ступеням.
— Нет, сэр, — ответил Сэм. — Времени не было. Я хотел, но вечно что-нибудь мешало.
— Бильярдная Бергмана? — сказал Рик.
В этом гарлемском заведении Рик и сам в былые дни выигрывал кое-какую мелочь.
— Нет, сэр, — уточнил Сэм. — Бергман тогда был в белой части города. Неужто забыли?
— Постарайся не напоминать. — Рик потянул массивную дверь.
Их шаги эхом разносились по мраморному залу. Рик решительно двинулся к смотрителю в мундире.
— Здесь кто-нибудь говорит на иностранных языках? — спросил Рик.
Страж и бровью не повел.
— Я уверен, сэр, что многие говорят, — ответил он.
— Ага, хорошо, назовите кого-нибудь, — сказал Рик.
В подобные моменты он стыдился, что не получил путного образования.
— Мистер Роббинс вам подойдет, сэр, — сказал страж. — Позвонить ему?
— Будьте любезны, — ответил Рик.
Через пять минут их с Сэмом ввели в тесный кабинет Джонатана Роббинса, младшего хранителя отдела древних языков.
— Мистер Блэйн, — сказал Роббинс, энергично тряся Блэйнову руку. — Чем могу быть вам полезен?
— У меня к вам вопрос, — сказал Рик. — На скольких языках вы говорите?
— А сколько вам нужно? — с жаром ответил Роббинс.
Единственный случай, когда англичане могут проявить какое-то подобие эмоций, подумал Рик, — когда они имеют дело с абсолютным незнакомцем, и дело это совершенно безличное и бестолковое.
— Я бегло говорю на древнеегипетском, древнегреческом, шумерском, санскрите и аккадском. Но вот этрусский пока еще осваиваю. — Роббинс хихикнул. — Как и все мы, да?
— Бесподобно, — сказал Рик. Почему-то он готов был поспорить, что лингвистическая компетенция Роббинса не охватывает идиш. — Это вам что-нибудь говорит?
Рик сунул Роббинсу клочок бумаги, на котором написал слово «Henker».
Роббинс глянул на бумажку.
— Какой же я невежа, — заметил он. — Присаживайтесь, господа. Простите, тут так тесно. Но, понимаете ли, деньги…
— Деньги я понимаю, — согласился Рик. — Сколько я вам должен?
Роббинс рассмеялся.
— О, об этом не беспокойтесь, — заверил он. — Мы — публичная организация, национальная библиотека Великобритании. Наше учреждение работает на благо всех. Я отвечу на ваш вопрос бесплатно. — Он перевел дыхание. — Der Henker, мужской род, по-немецки означает «вешатель». Или палач. Человек, знакомства с которым любой из нас всей душой надеется избежать.
— Это я знаю, — сказал Рик. — Но о ком может быть речь?
Роббинс покачал головой:
— Не припомню никого конкретно. — Мысли Роббинса понеслись вспять сквозь столетия. Вообще-то древнегерманский не был его специальностью, но младший хранитель тешил себя тем, что в любой дискуссии по англо-норманнской поэзии двенадцатого века не уступит никому, кроме самых лучших спецов. — Нет, — сказал он наконец. — Я мысленно перебрал всех, от Карла Великого до Бисмарка, и ничего не нашел. Простите.
Рик собрался распрощаться, но Сэм его удержал.
— Я думаю, мистер Рик спрашивает о чем-то более-менее современном.
Казалось, Роббинса изумила сама мысль о современности.
— То есть — про наше время?
— Именно так, — сказал Рик.
— То есть — кроме Рейнхарда Гейдриха? — спросил Роббинс.
— Какого Рейнхарда? — спросил Рик.
— Гейдриха. Фашистского наместника Богемии и Моравии. Его прозвали Der Henker.
Должно быть, оно! Рик попытался унять волнение.
— Где я могу побольше узнать об этом парне? — спросил он.
Роббинс вроде как удивился:
— Ну как же, прямо здесь, мистер Блэйн, — сказал он. — В конце концов, это же библиотека.
— Направьте меня, — сказал Рик, поднимаясь.
Роббинс подал им визитку, на обороте которой нацарапал какие-то указания.
— Просто покажите вот это библиотекарю, — сказал он Рику. — Он вам поможет. — На обороте карточки Роббинс написал: «Рейнхард Гейдрих — свежая пресса».
В читальном зале Рик вручил Роббинсову карточку по назначению — библиотекарю по фамилии Фуллертон, чопорному и откровенно жеманному человеку в пиджаке в ломаную клетку. Фуллертон пару секунд изучал карточку, словно экспонат из другого музейного отдела.
— Пожалуйста, следуйте за мной. Да, и попросите вашего слугу подождать снаружи — читальный зал предназначен только для тех, кто работает с источниками.
Рик открыл было рот, но Сэм положил ему ладонь на плечо.
— Я буду внизу, босс, — сказал он. — Глядишь, подберу где-нибудь хорошую книжку.
Фуллертон отвел Рика в отдельную кабинку и оставил одного. Через десять минут вернулся с кипой газетных вырезок. Рик взял верхнюю, которая оказалась и самой свежей.
«ГЕЙДРИХ ВВОДИТ В БОГЕМИИ КАРТОЧНУЮ СИСТЕМУ» — гласил заголовок «Таймс».
Суть заметки состояла в том, что Рейнхард Тристан Ойген Гейдрих, недавно назначенный имперский протектор Богемии и Моравии, издал серию новых распоряжений: выдача карточек на продукты и одежду в зависимости от производительности труда. Работай или умри с голоду: типично немецкий подход. Чешский народ отозвался: после некоторого сопротивления вначале, которое Гейдрих свирепо подавил, люди скрепя сердце примирились с фашистскими хозяевами. Корреспондент «Таймс» из Лондона комментировал, что чешское сопротивление Гитлеру сходит на нет и установленный немцами порядок в глазах многих чехов предпочтительнее относительной анархии, которую они пережили во время короткого эксперимента с демократией при Масарике и Бенеше. И за это им нужно благодарить пражского вешателя Рейнхарда Гейдриха.
Рик его уже ненавидел.
В статье упоминалась и конференция, которую Гейдрих собрал 20 января на вилле в Ванзее, берлинском пригороде на берегу озера. Сведения о ней обрывочны:
Пока значение конференции, где присутствовали многие центральные фигуры фашистского режима, в том числе Генрих Гиммлер, во всей полноте остается неясно, однако источники в Уайтхолле сообщают, что главным предметом обсуждения фактически был так называемый «еврейский вопрос» и что правительство Германии планирует новые меры против евреев в Германии и оккупированной Европе, помимо требований действующих Нюрнбергских законов.[55]
Военный министр Спенсер отказался комментировать конференцию, но выступил с суровым заявлением: «Правительство Его Величества никому не уступит в ненависти к герру Гитлеру, — сказал он. — Тем не менее мы надеемся и ждем, что немецкое правительство в вопросах обращения с гражданским и мирным населением будет действовать ответственно. Нам нет нужды напоминать, что на них смотрит весь мир».
«Так они и послушаются», — подумал Рик. По его ограниченному опыту, фашисты не позволят такой мелочи, как мнение всего мира, помешать им делать все, что они пожелают.
В том и была, сообразил Рик, ошибка майора Штрассера: он не сделал того, что должен был сделать немедленно, — его удержало мнение капитана Рено. Настоящий фашист пристрелил бы Виктора Ласло на месте, в ту минуту, когда тот вошел в кафе Рика под руку с Ильзой Лунд. Разве Штрассер не видел, какая участь постигла Угарте? Маленький человек, который убил двух немецких курьеров и выкрал драгоценные документы — его арестовали по приказу Рено прямо в «Американском кафе», вывели за дверь и расстреляли. Да что там — его друг Луи безжалостнее Штрассера. Майор был, как ни странно, слишком джентльмен. Настоящий гангстер никогда не даст врагу уйти.
Рик читал дальше. Он узнал, что Гейдрих помог развернуть в Германии, Австрии и оккупированной Восточной Европе сеть концлагерей, где Гитлер держит, а нередко и убивает своих врагов — список которых, похоже, растет день ото дня. Рик с удивлением узнал, что, как и многие нацистские шишки, включая Гитлера, Гейдрих опасается, что в его жилах может оказаться еврейская кровь. Его отец, основатель консерватории города Галле, вроде бы носил фамилию Зюсс — возможно, еврейскую; по крайней мере, в понимании фашистов. Гейдрих, рассчитывая высоко подняться в партии, велел сколоть с надгробья своей бабки имя, потому что звали бабку Сара.
