Николай Сташек - Через все испытания
— Мишенька! Надо подумать. — Прижимаясь к любимому, Люся с волнением думала о том, как ей быть, а сердце выстукивало: «Миша», «институт», «аспирантура».
Поблекшее солнце, плеснув на прощание слабыми лучами, скрылось за хмурыми облаками. С моря потянулись последние чайки.
— Похолодало. — Люся, поеживаясь, крепче прижалась к плечу Михаила. — Пойдем. Родители будут волноваться. Не могут привыкнуть, что я давно взрослая.
В трамвае было пусто, гулял сквозняк.
— Озябла? — спросил Горновой, прижимая Люсю к себе. — Вот так бы всю жизнь, не расставаясь.
— Так и будет, Мишенька. А теперь тебе надо поехать домой. Наверно, уже розыск объявили. — Люся озорно улыбнулась. — И никаких возражений.
— Подчиняюсь, но завтра приду чуть свет.
Он и в самом деле с утра уже был у Белецких.
— Пока Серафима Филатовна готовит завтрак, пойдем ко мне, покажу кое-что, — пригласил Антон Ефимович, направляясь в кабинет.
Миша охотно согласился.
— Вот мое богатство. С ним не расстаюсь ни при каких обстоятельствах, — повел старик взглядом по стеллажам.
— Да тут несколько тысяч томов!
— Дело не только в количестве. Здесь редчайшие произведения. Вот например, «Притчи Эссоповы на латинском и русском языке». Напечатаны в Амстердаме собственным типографом Петра Первого Иоганном Тессингом в тысяча семисотом году.
— А вот еще один шедевр: «Путешествие изъ Петербурга въ Москву», — прочитал Миша на титульном листе. Ниже пробежал славянский текст: «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй».
— Прижизненное издание Радищева, — пояснил Антон Ефимович. — Вышло в свет в мае тысяча семьсот девяностого года в количестве шестисот пятидесяти экземпляров. Интересно, что типография была в доме самого писателя, а издание происходило «по-семейному». Набирал таможенный надсмотрщик Богомолов, тискали крепостные, корректуру держал сам автор. Молва о книге загудела набатом, едва первые экземпляры попали к читателям. Так смело и дерзко восстать против рабства, против крепостничества и самодержавия, как это сделал Радищев, до него никто не посмел даже в мыслях. Судьба Радищева известна. Ладно, потом еще пороемся в книгах, а сейчас потолкуем о наших делах.
Сели. Антон Ефимович долго молчал, видно, размышлял о чем-то очень серьезном.
— Ты меня радуешь, Михаил, — наконец сказал он. — Силой своей, умом, сознанием, убежденностью.
— Вам спасибо, Антон Ефимович. Помните, как везли меня в школу крестьянской молодежи?
— Как не помнить? Но это было только начало. А дальше ты сам по жизни шел. И потому, что держал правильный курс, кое-чего добился. Именно кое-чего. Не забывай о перспективе. Я вот вспоминаю. Пошел я по военной стезе — офицер гвардии, служба при дворе. Ну и деньжата в кармане — соблазны всякие. Опротивело. Другие в академию генерального штаба, а я не захотел служить монарху, подался в деревню. Когда свершилась Октябрьская революция, счел самым верным служить народу в рядах молодой Красной Армии, но оказался слабо подготовленным. Выручило то, что попал к хорошим людям. Научили военспеца уму-разуму, пошире открыли глаза на жизнь, за что и буду благодарен до конца дней. В рядах молодой Красной Армии воевал против Деникина, а потом на Дальнем Востоке, дошел до Владивостока. — Антон Ефимович пошарил в ящике своего большого старинного стола, достал шкатулку.
— Вот он.
Миша первый раз в жизни увидел так близко орден Красного Знамени.
— Ты живешь в другое время, — продолжал Антон Ефимович, — хорошо понимаешь, что будешь служить своему народу. Надо поставить перед собой цель — глубже овладеть военными знаниями. А для этого надо окончить академию.
— Вы, Антон Ефимович, заглянули мне в душу! — воскликнул Михаил. — Академия — моя заветная мечта, но вот… — Миша смущенно умолк, опустил голову.
— Что за «но»?
— Как-то неловко…
— Смелее, товарищ лейтенант!
— Антон Ефимович, мы с Люсей… решили пожениться.
— Мы с Серафимой Филатовной иначе и не думали…
Антон Ефимович намеревался продолжить разговор, но донесся протяжный звонок.
— Вот и она. Легка на помине.
— Все в порядке! — воскликнула Люся, сияя от радости.
— Пора за стол, — предложила Серафима Филатовна. — О делах — потом.
После завтрака Люся таинственно сообщила:
— Отпуск разрешили и насчет перевода не возражают. Надо, чтобы дали согласие там, в вашем институте.
— Видишь, как все здорово! — Миша нежно поцеловал ее в щеку, — А я с отцом говорил.
— О чем?
— О нас.
— А он?
— Добро дал.
— Думаю, и мама не против. Она тебя как сына любит.
Серафима Филатовна, и верно, не возражала. Спросила только:
— В дорогу-то когда?
— Через две недели, — ответил Михаил.
— Стало быть, еще есть время наглядеться на вас.
До свадьбы оставалось несколько дней, и вдруг — телеграмма: «Лейтенанту Горновому срочно прибыть к месту службы». Это было третьего декабря тридцать девятого года. «Возможно, в связи с событиями на финской границе», — подумал Миша.
С большим трудом успокоив мать, он поспешил к Белецким.
— Что-то случилось? — спросил Антон Ефимович, заметив, как взволнован Михаил, а прочитав телеграмму, развел руками. — Тут, брат, ничего не попишешь. Служба. Что ж, пока отложим свадьбу.
Глава 25
Михаила включили в лыжный батальон добровольцев. На пятый день он оказался на Волге, под Куйбышевом. Там формировался и проходил подготовку батальон. Назначенный на должность командира роты станковых пулеметов, Горновой срочно приступил к обучению бойцов по специальной программе. Кроме того, каждый день в свободное время пробегал на лыжах по двадцать километров: опыта торить лыжню было у него пока маловато.
Через месяц лыжный батальон мог с полной выкладкой совершать суточные переходы по резко пересеченной местности. После проверки специальной комиссией из центра погрузились в эшелон. Высадились из вагонов на полустанке в районе Костомукши, а оттуда своим ходом к самой границе.
Когда прибыли в назначенный район, провели несколько тренировок по преодолению горно-лесистой местности в условиях крепчайших морозов, а после того как люди несколько акклиматизировались, комбата вызвали за получением боевой задачи.
Не возвращался комбат долго. И хотя давно прошел ужин, наступило время сна, никто из бойцов не спал.
В шалашах было тихо. Поддерживая огонь в костерках, бойцы ждали возвращения комбата. Каждый думал о предстоящем боевом крещении. Как он сложится, первый бой? Было известно, что противник жестоко сопротивляется. Укрывшись в долговременных железобетонных сооружениях, он создал мощную систему пушечного и пулеметного огня перед всем передним краем. Слабее укрепленными остались лишь труднодоступные скалистые участки. Взломать вражескую оборону могла многочасовая огневая подготовка, которую предстояло обеспечить, по сути, одной артиллерии: авиация не имела достаточного опыта действий в зимних условиях Заполярья. Важная роль в штурме укрепленных районов отводилась и лыжным батальонам.
Наконец настал день и час, когда батальон, оставив обжитой, с приветливо-теплыми шалашами район расположения, бесшумно тронулся в сторону границы.
В тыл одного из узлов сильно укрепленной обороны батальон вышел, не вступая в бой. Дальше началось самое трудное — лежать много часов на трескучем морозе в ожидании наступления главных сил.
— Наконец — артподготовка. Под прикрытием огня лыжники приблизились к вражеским укреплениям. И как только огонь стих, бросились на штурм. Однако захватить вражеские доты с первой атаки не удалось. Они оказались хорошо подготовленными для круговой обороны. Лыжников встретил мощный пулеметный и пушечный огонь. Когда поднялись второй раз, были неожиданно атакованы пехотой, подошедшей с тыла.
— Противник с тыла! — прокричал Горновой.
Пулеметчики усилили огонь. Вражеская цепь залегла.
Но почему умолк ближайший пулемет? Михаил оглянулся и увидел опрокинувшегося на спину наводчика, рядом лежал его смертельно раненный помощник. Горновой подполз к пулемету и открыл огонь. Снег фонтанами поднимался над полем боя, белыми облачками вспыхивал в боевых порядках противника, который залег под этим губительным огнем. Вдруг Михаил почувствовал резкий удар в левое плечо, тепло от разлившейся по телу крови. Сознание покидало его. И уже потом, в госпитале под Ленинградом, Горновой узнал, что лыжники уничтожили атаковавшую пехоту и, нанеся удар по трем дотам, пленили их гарнизоны. Это позволило нашим войскам прорвать оборону противника и развить наступление в глубину. Через две недели, двенадцатого марта, Михаил услышал сообщение по радио о том, что между СССР и Финляндией подписан мирный договор.
