Борис Бурлак - Ветры славы
— Выше голову, Бахыш, недавно звонил наштадив, сказал, что помощь утром непременно будет.
— Что, удалось поговорить?
— К сожалению, всего минуты две.
— Не понимаю, где же 37-й полк… Вот бы он подоспел к утру.
— Вместе с обещанными танками, — с наигранной улыбкой добавил Невский.
— Зря шутишь, Николай Леонтьевич.
— В таком пиковом положении не обойтись без шуток. Не знаю, какое самочувствие у пехоты, когда остается последняя обойма в подсумке, но вот у пушкарей нулевое настроение, раз уж осталось по одному лотку снарядов на орудие.
— У вас, артиллеристов, всегда отыщется запасец.
— Ну разве еще добавить два-три снаряда на орудие — для самообороны. А то, неровен час, вместо обещанных генералом Верхоловичем наших танков пожалуют немецкие.
— Оставь, Николай Леонтьевич.
— Вполне возможно. Ты вон из этих «братьев-славян» формируешь некую штрафную роту…
Мехтиев вопросительно глянул на него: как считаешь, правильно я поступаю или нет?
— Дополнительную ответственность взваливаешь на себя. Но, говорят, семь бед — один ответ. Если же случится непредвиденное, мы сделаем все, что потребует от нас наша совесть. Обстановочка, черт возьми…
Подполковник Невский подробно доложил майору Мехтиеву, какие дивизионы, пушечные и минометные, он снимает с огневых позиций с наступлением темноты, сколько солдат может послать в батальоны и сколько ему нужно автоматов, чтобы вооружить артиллеристов, у которых одни карабины да пистолеты.
— Воюете с одними дамскими браунингами, — неодобрительно качнул головой Мехтиев. — Благо, у пехоты стрелкового оружия сколько угодно. Кроме трофейного, немало и отечественного… — Он осекся и договорил в сторону: — Оставили в наследство отвоевавшие свое.
— Мне пора, — сказал Невский. — Если появится связь, Бахыш, не забудь о моих боеприпасах.
— Пока их подвезут, они станут никому не нужными.
Невский приостановился.
— Не понял.
— Дорога ложка к обеду, а снаряды — к бою.
— Скажи спасибо, что подвезут вообще — к завтраку ли, к обеду, но подвезут.
— Тогда уж не понадобится и сам обед, — в тон ему сказал Мехтиев.
Ничуть не сомневаясь в личной храбрости друг друга, эти два старших офицера, пехотный и артиллерийский, на плечи которых нежданно-негаданно свалился такой груз, пытались скрыть друг от друга глубинные тревожные мысли о грядущем дне. Оставшись опять наедине с этими мыслями, Мехтиев поднял бинокль к воспаленным от усталости глазам и долго рассматривал все поле боя — от восточного травянистого косогора и до выжженной высоты двести девять — на западе. По всей нейтральной полосе, всюду валялись немецкие трупы — их можно было принять за живых солдат, наспех залегших после неудачной вечерней атаки. Но живые-то зарылись в землю, опасаясь не только штурмовиков, а и танков. Одни легкие пушки противника стояли на виду, по обе стороны дороги, явно дожидаясь темноты, чтобы сменить огневую позицию.
Мехтиев надолго остановил взгляд на высоте: теперь ее защищали считанные десятки бойцов, фактически без артиллерии, если не считать двух батарей без снарядов. Оставить высоту и отвести людей сюда, к командному пункту полка, — не выход из положения: тогда противник вовсе приободрится и пойдет напролом. Нет, высота должна держаться до конца, как, впрочем, и весь полк. Умирают люди, а высоты бессмертны, хотя, быть может, на фоне общей победы двух фронтов — Второго и Третьего Украинских — батальонный заслон на какой-то там придорожной высоте и не привлечет внимания будущих историков. Но сама история никогда не бывает забывчивой: рано или поздно, но она назовет и эту высоту старшего лейтенанта Владимира Крюкова.
Мехтиев невольно прислушался: откуда-то издалека по вечерней заре долетели короткая, взахлеб, перестрелка и частые всплески гранатных разрывов. Он ждал, что все это повторится, однако снова установилась закатная тишина с едва уловимым звоном полевых кузнечиков. Неужели показалось, что это стреляли: после такого побоища не скоро отделаешься от галлюцинаций. И земля, и небо устали от грохота орудий с утра до вечера. Странно, как своенравная война ни с того ни с сего вдруг выберет никому не известную деревеньку, чтобы дать близ нее памятное сражение, и деревенька та входит в ратную летопись наравне с самыми известными городами. Кто останется в живых, вряд ли забудет эту Сарата-Галбену, мимо которой прошел бы раньше не останавливаясь.
Вскоре опять появилась связь со штабом дивизии. Оттуда сообщили, что подкрепление Мехтиеву отправлено, однако пробиться к позициям его полка оно пока не может.
— Разве между нами двусторонняя немецкая оборона? — спросил Мехтиев и тотчас выругал себя за наивный вопрос.
— Да, пока, — ответил начальник штаба вяло, по-стариковски.
— Дошла ли колонна пленных, которую я направил к вам?
— Пока нет, — все тем же тоном произнес начальник штаба.
Потрясенный Мехтиев чуть было не передразнил его — «пока, пока!» — и сердито бросил в микрофон: «Я вас понял».
Он был разгневан и на самого себя: как мог в этой запутанной обстановке, без устойчивой связи со штабом дивизии и штабом корпуса этапировать в тыл такую массу пленных?.. Но ведь и оставлять их тут, за плечами вдвое поредевших батальонов, тоже небезопасно… А что ему? — подумал он в сердцах о начальнике штаба дивизии. — Сидит себе в бессарабской горнице да попивает чаек с колотым сахаром вприкуску, старый хрыч… Неужели другие полки не могут пробиться через бесформенную толпу деморализованных фрицев?.. И Мехтиев опять одернул себя за ненужную горячность. Как же твой-то полк, усиленный без малого тремя полками артиллерии, — шутка ли, целая артбригада! — еле выдержал сегодня лобовой натиск противника? Нет, пожалуй, не так просто — взять да пробиться в Сарата-Галбену через сплошной поток мечущихся в страхе немцев. И танки в этих условиях, наверное, всего нужнее там — на внешнем кольце всей окруженной группы армий «Южная Украина». Выходит, что танкистов тоже нечего зря винить. Уж кто-кто, а генерал Шкодунович давно бы помог ему, Мехтиеву, к которому относится открыто по-отечески… Наконец, он подумал о том, что ведь по сути дела прошли только одни сутки с тех пор, как выступили из Котовского. Неужели сутки? Чертовщина какая-то происходит со временем!.. Завтра, с восходом солнца, обстановка, пожалуй, изменится. Непременно должна измениться!
Чтобы немного успокоиться, Мехтиев пошел в батальоны, каждый из которых представлял теперь не больше роты полного состава. Выходит, он, командир полка, фактически командует сводным батальоном. И это еще не все, что может потребовать от него военная судьба, разжаловав, быть может, завтра же в рядовые.
А рядовые-то, поужинав на скорую руку, давно спали крепким сном землекопов. Солдатам не до философических рассуждений: у них впереди нелегкий рабочий день без передыха.
* * *Генерал Бирюзов был доволен: в кои веки вырвался из штаба на денек-другой и странствует по освобожденной Бессарабии на правах личного представителя командующего фронтом. Верно, путешествие это связано со всякого рода неожиданностями, вроде сегодняшнего нападения бездомных немцев на КП 4-го гвардейского мехкорпуса, зато настолько приближает панораму заключительных боев внутри большого танкового кольца окружения, что позволяет чувствовать себя прямым участником этих яростных схваток накоротке.
Пока Бирюзов окольным путем добирался до командного пункта 57-й армии, чтобы на месте разобраться с положением 82-го стрелкового корпуса, потесненного отходящим (куда глаза глядят!) противником, дела там значительно улучшились: корпус возобновил бои за Гура-Галбену и взял несколько сот пленных. Однако же неподалеку отсюда, в районе другой Галбены — Сарата-Галбены — соотношение сил, как видно, сложилось неблагоприятно для 68-го корпуса.
Командарм генерал-лейтенант Гаген попросил начальника штаба фронта помочь танками не позже, чем завтра утром, чтобы избежать разгрома полка Мехтиева, который целые сутки сдерживает рвущиеся из окружения остатки семи немецких пехотных дивизий.
— Полк фактически сам попал в кольцо и лишился взаимодействия с другими частями 223-й дивизии, — добавил Гаген.
— Может, все-таки обойдетесь собственными силами, Николай Александрович? — спросил Бирюзов.
— Сложилась та самая ситуация, когда нужны именно танки.
— Хорошо, я сегодня попутно заеду к Шкодуновичу и потом свяжусь с командующим, — сказал на прощанье Бирюзов.
Заодно ему хотелось взглянуть на это старинное село, в котором и находился КП 68-го корпуса. Бирюзов принадлежал к тому поколению, что мужало под непосредственными впечатлениями от гражданской войны. Имя Котовского он знал с отроческих лет, перечитал о нем все, что к тому времени было издано. И вот, много лет спустя, стал участником освобождения его родины.
