Олег Селянкин - Будни войны
Понятно или нет, почему оказано: «Вроде бы — беспощадно»? По отношению к ним жалеть — быть беспощадно требовательным.
Если капитан Исаев все понял, если у него нет вопросов, предложений или просьб, то первый разговор будем считать оконченным и прошу приступить к исполнению обязанностей. Когда приступить? Хоть сейчас, но никак не позже завтрашнего утра.
Капитан Исаев в казарму, где квартировала его рота, пришел за полчаса до общего подъема, а покинул ее лишь глубокой ночью. Двое суток подряд так было. Спрашивается, когда же спать?
Решение проблемы, казавшейся невероятно сложной, нашлось совсем рядом: только обмолвился в разговоре с одним из командиров взводов, что в положении его, капитана Исаева, разумнее всего, пожалуй, жить под одной крышей с ротой, как обнаружилось, что рядом, с баталеркой пустует чуланчик; он, правда, не имеет даже малюсенького окошечка, даже самой примитивной форточки, но разве наличие всего этого так уж обязательно?
В чуланчик втащили койку, застелили казенным бельем. И капитан Исаев без колебаний переселился сюда. Тут и заметил, что матросы даже очень доброжелательно восприняли и переезд, и то, что все его имущество запросто умещалось в сумке от противогаза.
Сейчас все это — и назначение командиром роты в полк десантников, и почти круглосуточные занятия основами сухопутной тактики — уже в прошлом. Сегодня, 5 октября, капитан Исаев вместе со своими матросами сидит на днище шлюпки и, кроме соседей, никого и ничего не видит в темноте, обступившей его со всех сторон. О нос шлюпки бьются маленькие волны, поднятые морским охотником, который на длинном пеньковом тросе ведет за собой вереницу гребных судов. Не один морской охотник, несколько их держат курс на пассажирскую пристань Петергофа. Только там они отдадут буксиры, и все эти баркасы, катера и шестивесельные ялы уже своим ходом доберутся до береговой кромки, где десантники — весь полк! — и попытаются сначала зацепиться за землю, чтобы, оглядевшись и чуть освоившись, стремительно рвануться вперед. Тогда и ударит наша артиллерия. Вся. Вплоть до главного калибра фортов Кронштадта, линейных кораблей и крейсеров; тогда и бросятся на фашистов в атаку солдаты наших армий, оказавшихся зажатыми в Ораниенбауме и держащих оборону на западной окраине Ленинграда. По замыслу советского командования эти удары, точно согласованные по времени, и должны будут сломить, опрокинуть фашистские войска, вырвавшиеся к Финскому заливу восточнее Петергофа.
Вроде бы все спланировано лучше не надо, вроде бы есть большая надежда на успех задуманного. Однако мы пока погодим праздновать победу: война уже научила не особо спешить с окончательными прогнозами.
Капитану Исаеву казалось, что шли они от Кронштадта до Петергофа неоправданно долго. А что может быть хуже ожидания, да еще в то время, когда наверняка знаешь, что скоро вступишь в неизбежный кровавый бой? Может быть, в последний для тебя? Это лишь бессовестные хвастуны болтают, будто им вовсе неведом страх. Врут беззастенчиво, цену себе набивая! Ведом он, тот страх, каждому человеку. Разумеется, если он, тот человек, нормальный. И первый подвиг, который совершает любой солдат, готовящийся идти в бой, — преодоление своего страха; потом, когда это уже свершится, будет несоизмеримо легче, там сам бой полностью овладеет твоей душой, уничтожив все прочее.
Капитан Исаев был нормальным человеком. Он, вместе с подчиненными сидя на днище шлюпки, откровенно боялся предстоящей первой встречи с фашистами на петергофской земле, гадал: посильно ли ему окажется сразу уловить главную жилу боя?
Чтобы хоть несколько ослабить нервное напряжение, попытался заставить себя думать о приятном — о прошлогоднем отпуске, который целиком провел с Аннушкой, Полиной и Фишкой, в родной деревне провел… Но думать сейчас о том, что не имело прямого отношения к сиюминутному, было против человеческого естества, и вместо светлых воспоминаний, молодящих душу, вдруг пришло в голову, что давно, впервые увидев на почтовых открытках сказочно прекрасные фонтаны Петергофа, он твердо решил обязательно побывать здесь, все увидеть своими глазами. И вот на шлюпке идет в Петергоф. Не любоваться красотами, созданными гением и руками людей. Оказавшись там, он, возможно, даже лично будет вынужден уничтожить, сокрушить что-то, многие десятилетия радовавшее людей. К примеру, тот же Дубок. Чтобы не сокращал сектора обзора или ведения огня…
Берег, на который предстояло высадиться десантникам, надвинулся черной стеной. Неожиданно надвинулся. Безмолвно, угрожающе.
— Товсь! — донеслось из ночи еле слышное.
Капитан Исаев, сразу забыв о недавнем безотчетном страхе, привстал, понадежнее ухватил автомат.
Напряженно ждал приказа полковника Ворожилова или выстрела с берега, но увидел, что пеньковый трос, соединявший их шлюпки с морским охотником, неожиданно ослабел, бесшумно и как-то безвольно скрылся в воде, казавшейся черной. Теперь шлюпка шла вперед только по инерции. В полной тишине шла.
Но вот под носом шлюпки заскрипел песок. Моментально, призывно взмахнув автоматом, капитан Исаев прыгнул в воду. Не с носа шлюпки, до которого, сделав шага три или четыре, можно было добраться посуху, а с борта. Там, где сидел во время всего перехода заливом, оттуда и прыгнул.
Все моряки-десантники поступили так же; те, кому выпало прыгать с кормы, в воду погрузились по грудь.
Все еще не веря, что фашисты пока не обнаружили их, не чувствуя холода воды, обручем сомкнувшейся чуть ниже груди, капитан Исаев, как мог быстро, побрел к берегу. Слева и справа, опередив или поотстав на считанные метры, продирались сквозь воду матросы. Сосредоточенные, готовые в любую минуту открыть огонь.
Матросы роты капитана Исаева не только достигли берега, они уже бежали по жухлой траве-мураве между вековыми липами и по песчаным дорожкам нижнего парка, когда с горки, где затаился бывший царский дворец, поползла в небо первая осветительная ракета. Она не одолела еще и половины своего пути, а в небо, пущенные торопливыми руками, рванулись уже многие ракеты. Почти всех цветов радуги. Какая ракета оказалась под рукой у фашистского наблюдателя, ту он и швырнул в черное небо. В их мерцающем свете фашисты и увидели моряков, во весь рост бежавших к дворцовой горке. Увидели — подняли тревогу, ударили по ним из автоматов и пулеметов; не прошло еще и пяти минут — в цепи атакующих начали рваться, ослепляя пламенем, мины и снаряды. Но потери в людях пока не были чудовищно велики, и моряки, хотя чуток и сбавив скорость, все еще бежали вперед, время от времени бросая в ночь подбадривающее себя и товарищей:
— Даешь, братва!
Бросали этот бесхитростный призыв и командиры, которым подбадривать подчиненных даже устав предписывал, и простые матросы, очень хотевшие обязательно победить в этом бою.
Рота капитана Исаева была уже совсем рядом с подножием горки, на которой высился бывший царский дворец, когда Дмитрий Ефимович почувствовал, что продолжать атаку — вовсе погубить роту. И крикнул как только мог громко:
— Третья рота! Окапываться!
Заметив, что десантники залегли, фашисты не бросились на них в атаку, они ограничились тем, что огнем своих автоматов и пулеметов еще плотнее прижали их к земле. Положение у десантников создалось вроде бы безвыходное, но в эти минуты, словно подбадривая их, почти разом и полыхнули огнем орудия фортов Кронштадта и главного калибра линейных кораблей и крейсеров. От тяжелых ударов, во множестве обрушившихся на нее, задрожала земля. И качнулись высоченные липы, и мелкой рябью подернулась вода в канале, прорезавшем парк от бывшего царского дворца до Финского залива. Точно по целям, пристрелянным ранее, ударили наши мощнейшие орудия.
Однако фашисты не дрогнули. Их пулеметные и автоматные очереди стали, казалось, еще убийственнее.
Всю ночь моряки-десантники пролежали на сырой земле в парке Петергофа, от вражеских пуль и осколков укрываясь за стволами деревьев или в одиночных ячейках, вырытых наспех. Хотя приказа такого и не было, патроны экономили, почти не стреляли просто в ночь, ожидая, что вот-вот со стороны Ленинграда и Ораниенбаума, как и планировалось при разработке всей этой десантной операции, раздастся желанное «ура». Всю ночь ждали, не дождались. Только форты Кронштадта да самые мощные военные корабли вроде бы и попытались помочь им. Словом, за ночь не произошло ничего радостного, обнадеживающего. Зато черного, отнимающего надежду на успех операции, — с избытком. То, что обе радиостанции вышли из строя, конечно, беда. Но нормальный солдат или матрос и без связи с командованием и соседями какое-то время обойтись сможет, хотя и невероятно трудно ему будет. Нет, более страшное случилось этой ночью, случилось почти сразу, как только высадились на берег, захваченный врагом, Здесь одним из первых был убит полковник Ворожилов. А заменить его никто из здешних командиров не был способен, самого обыкновенного человеческого авторитета не хватало любому из них. Даже капитан Исаев, который ни на что особое не претендовал, узнав о гибели полковника, непроизвольно — подумал, что теперь обязательно будет мысленно обсуждать каждое приказание командования полка, поступившее в роту.
