Виталий Сёмин - Ласточка-звездочка
— Сейчас я вас накормлю, — сказала бабушка. — Раздевайтесь, мойте руки.
— Дед, — сказал Эдик, — это Сергей.
Дед, совсем не похожий на Эдика, высокий, широкоплечий, с толстыми, веселыми губами, с хитровато свернутым набок большим, клоунским носом, поднялся навстречу, протянул руку.
— Школьный приятель Эдуарда? Будем знакомы. Дед Эдика.
«Приятель» было очень взрослым словом, оно поднимало Сергея, показывало, что к нему тут намерены относиться серьезно. Рука у деда была большая и осторожная, глаза внимательные и вежливые: смотрели, но не осматривали. Кумачовые брюки дед просто не заметил, не стал он и задавать Сергею лишних вопросов: как учится, что им задали на завтра, разрешили ли родители задержаться после школы… Сергею не нужно было придумывать ответы, а деду трудиться над вопросами. Обоим удобно, как и должно быть.
Вообще в темноватой, сырой и не очень опрятной квартире Камерштейнов Сергей сразу же почувствовал себя удобно и свободно. Не было здесь стеснительной зависимости от вещей, как в квартире у Хомика, не было подавляющей зависимости от взрослых, как дома или даже как у Сявона. За столом Сергей не стал чиниться — съел борща и даже попросил добавки. А потом, хоть ни дед, ни бабушка из комнаты не ушли, они с Эдиком остались будто бы вдвоем.
— Мой стол, — показал Эдик заваленный книгами и тетрадями небольшой столик на покосившихся ножках. — Ты читал Вальтер Скотта?
— Не читал.
— Хочешь, я тебе дам «Айвенго»? Знаешь, какая книга!
— «Айвенго» я читал, — сказал Сергей.
— Так это же Вальтер Скотт написал! И вот еще «Квентин Дорвард».
Книги на столе были зачитанными, с потемневшими переплетами, с округлившимися углами на срезах страниц.
— Знаешь, когда мне дед стал дарить книги? — спросил Эдик. — Когда мне исполнился год. Тогда он мне подарил полное собрание Вальтера Скотта. А на следующий день рождения — Жюль Верна.
— Жюль Верна я не люблю, — сказал Сергей.
— Правда? — удивился Эдик. — За что?
— Понимаешь, он… ну, несправедливый. У него слуги все делают, а хозяева — герои…
Эдик слушал внимательно, а дед вдруг сказал:
— Интересно.
Оказывается, он тоже слушал.
Потом Эдик одну за другой показывал Сергею свои книги, и Сергей, к собственному и Эдика удовольствию, говорил:
— Читал. И «Аскания-Нова» читал.
— Ты любишь про зверей? — спросил Эдик.
— Ага. Очень. Вот есть книга! «Джерри-островитянин»! Про собаку.
— А «Белый клык» читал?
— Рассказ?
— Нет! Рассказ — это сокращенно, для детей. Я полную читал!
— У тебя есть?
— Есть.
— Дашь почитать?
— Спрашиваешь!
— А какая книга тебе больше всех нравится? — спросил Сергей.
Эдик задумался, и Сергей сам поторопился ответить:
— Мне — «Три мушкетера», «Спартак», «Как закалялась сталь». — Он поколебался и добавил: — И еще «Джерри-островитянин». И еще тоже очень нравятся «Дерсу Узала», «Остров сокровищ». — Сергей вздохнул: перечень получается слишком уж большим.
Было уже совсем поздно, когда Сергей собрался домой. Эдик пошел его провожать.
— А ты любишь рисовать? — спросил Сергей.
— Люблю. Срисовывать.
— И я.
Они торопились спрашивать: «А ты?» — торопились отвечать: «И я!» Они были счастливы оттого, что думали и чувствовали похоже, спешили убедиться, что у них есть еще и еще много общего…
— А ты не обидишься, если я тебя буду называть Ласточка-Звездочка? — спросил Эдик.
— Сколько хочешь! Никогда! — горячо сказал Сергей. Он и правда не чувствовал сейчас ядовитого привкуса в этом так много неприятностей принесшем ему прозвище. Даже напротив, когда Эдик его произносил, оно нравилось ему. Просто даже очень нравилось.
— Знаешь, — сказал Сергей, — я тебя познакомлю с ребятами нашего двора. Знаешь, какие у нас ребята!
Дома ему за опоздание устроили скандал.
— Но ведь я был у Камерштейна! — возмутился Сергей.
Снилось ему что-то счастливое, и проснулся он с ощущением огромного счастья, которое ждало его.
6
Сергей по-настоящему привязался к школе. Он как бы заново увидел это высокое здание с широченными коридорами-залами, с паркетным полом, по которому превосходно скользили кожаные подошвы ботинок. Оно было светлым и веселым. Сам воздух в нем был веселым и даже азартным, как на спортивной площадке двора, где каждый вечер совершались отчаянные физкультурные подвиги, где Сявон, Гайчи, Сагеса всякий раз придумывали себе новые головоломные задания и выполняли их с величайшим презрением к опасности.
Теперь азартная атмосфера удачливости, веры в себя захлестнула и Сергея. Он стал ввязываться во все игры, которые ребята затевали на переменах, и сам себя удивлял неожиданной летучей прыгучестью, безоглядной решимостью, когда надо было дерзким трюком обезоружить преследующего партнера, прыгнуть с высоты, которая раньше казалась доступной только парашютисту, или вдруг на уровне третьего этажа оттолкнуться от пожарной лестницы и стать на карниз рядом с ближайшим окном, по общему «а-ах!» почувствовав, что ты сделал. И все это Сергей будто не сам делал, его несла, толкала на немыслимо радостные и отчаянные поступки любовь к Эдику Камерштейну.
На самых скучных уроках стоило теперь Сергею посмотреть на первую парту, где рядом с Гриней Годиным сидел Эдик Камерштейн, на деловито выпирающие под серым пиджаком лопатки Штейки, Тейки — так Сергей ласково сокращал фамилию Эдика, — на узкую кисть его левой руки — Эдик был левша, — смешно и трогательно сжимавшую «автоматическое» перо, как он испытывал обжигающий прилив счастья…
Лучше, конечно, было бы сидеть вдвоем. Но для этого нужно уговорить Петьку Назарова пересесть к Грине — последнее время они сошлись, даже подружились. Но пересесть Петька не хочет. Ходит он с Гриней потому, что любит командовать. Пересесть же к Годину Петька считает для себя унизительным.
Сергей давно презирал Петьку — он насквозь видел его двурушничество, — а тут еще Назаров пристрастился к дурацкой шутке. Полушутке-полупредательству. Ткнет Сергея на уроке локтем в бок или больно ущипнет и тут же, скорчив постную рожу, тянет из-под парты руку и шепчет:
— Мария Федоровна, а Рязанов дерется!
Мол, попробуй тронь — и правда учительнице доложу.
Шутку эту Петька не сам изобрел, но нравилась она ему особенно. Сергей пытался обороняться тем же, но никак не мог сравниваться с Петькой в настойчивости.
— Перестань, — просил Сергей, — надоело!
— Надоело?! — торжествовал Петька. — А для кого я заточил карандашик?
И он ткнул острым грифелем в тыльную часть кисти Сергея. Страхуясь, Петька на этот раз слишком высоко поднял руку, и потому Мария Федоровна заметила и его поднятую руку и ответный удар Сергея.
— В чем дело? — спросила она.
Петька растерялся: фискалить, когда на тебя смотрит весь класс, опасно, но ничего другого он придумать не смог.
— А Рязанов дерется! — плаксиво заныл он. — И сейчас грозит…
— Встань, Рязанов! — приказала Мария Федоровна.
Сергей поднялся, независимо уставился в окно.
— Я спрашиваю: в чем дело? Почему ты ударил своего товарища?
Сергей презрительно хмыкнул: Петька — товарищ!
— Не хочешь со мной разговаривать? Очень хорошо! Я давно хотела повидаться с твоими родителями. Первый класс ты закончил с похвальной грамотой, во втором кое-как от троек отделался, а сейчас неизвестно, что с тобой творится. Пусть завтра придет мать или отец.
Сергей сел. Он не очень испугался. Отец в школе — это, конечно, катастрофа, но Мария Федоровна отходчива, она часто грозит, но не любит приводить свои угрозы в исполнение. Уже проверено: если на двух переменах проводить ее до учительской и, потупив глаза, убедительно повторять «Мария Федоровна, ну, Мария Федоровна…» — то прощение обеспечено. Однако на этот раз положение осложнялось тем, что Сергей не был виноват. Он не мог просить прощения или просто канючить, повторяя имя учительницы — это исключено. Надо было заставить Назарова взять свои слова обратно. Это Петька должен был идти на перемене к Марии Федоровне и канючить за Сергея.
— Скажешь Марии Федоровне, что наврал! — прошипел Сергей.
— И не подумаю! — опасливо отодвинулся Петька и предупреждающе сложил кисть лодочкой: сейчас же поднимет руку!
— Тогда после уроков на Спуск!
После уроков Сергей торопливо выбежал во двор и остановился у ворот, где его и Назарова уже ожидали добровольные секунданты — Мезенцев и Лариков. Камерштейн и Хомик стояли в стороне. Они не могли быть секундантами, они были за Сергея.
— Ну что? — спросил Мезенцев. — Где Петька?
Сергей пожал плечами. Он хотел выглядеть спокойным, хотя на самом деле немного нервничал: Петька ниже его, но шире в плечах, грудастей, и чем все это кончится, еще неизвестно.
