Константин Станюкович - Севастопольский мальчик
Маркушка ел торопливо, рассчитывая воспользоваться шабашем, чтоб сбегать на бастион — посмотреть на него и проведать отца. Не отставал и Бугай и промолвил:
— Даром, что седьмой десяток, а зубы все целы! Отпей и кваску, Маркушка… Отлично!
И ветчину и огурцы они быстро прикончили…
— Теперь давай кавуны есть.
Но Маркушка деликатно отказался. Однако арбуз взял.
— Да ты что же, Маркушка?
— Тятьке бы снес…
— Добер же ты, Маркушка. Однако ешь… Мы тятьке и два принесем… Хватит и на нас…
После того как Маркушка съел арбуз, старый яличник подал мальчику сверток с леденцами.
— Это ты один ешь… А мы с твоим тятькой этим не занимаемся. А ты любишь?
— Очень даже… Спасибо вам, дяденька.
— Завтра опять будет тебе такая прикуска… А теперь пойдем на баксион…
Когда Бугай с Маркушкой пришли на бастион, матросы, разбившись артелями, еще сидели, поджавши ноги на земле, за баками и только что, прикончив щи, выпрастывали мясо, разрезанное на куски. Все ели молча и истово, не обгоняя друг друга, чтобы каждому досталось крошево поровну.
— Чего раньше не пришли? — спросил Ткаченко. — Скусные были шти… А теперь присаживайся, Бугай и Маркушка… Хватит и на вас.
— Присаживайся! — поддержали и другие обедавшие.
— Сыты, матросики… Обедали… Может, Маркушка хочет…
Не захотел и Маркушка и, подавая отцу два арбуза, промолвил:
— Это вам… Дяденька позволил.
— А надоумил принести тебе, Ткаченко, твой Маркушка, — вставил Бугай.
— Ты? — спросил Ткаченко.
— Я, тятенька! — ответил мальчик.
— Молодца… Отца угостил…
И все похвалили Маркушку.
— У меня карбованец есть для вас! — неожиданно произнес Маркушка, обращаясь к отцу.
И, доставши из кармана штанов серебряный рубль, подал его отцу.
— Откуда карбованец? — строго спросил черномазый матрос и нахмурил брови.
— Сам Нахимов дал! — горделиво объявил Маркушка.
— Павел Степаныч! — воскликнул Ткаченко. — Да как же ты с Павлом Степанычем говорил?
Маркушка рассказал, как он «доходил» до Нахимова, и отец, видимо довольный своим сыном, сказал:
— Провористый же ты, Маркушка… Мальчонко, а отчаянный… Никого не боится… А ежели к Менщику… дойдешь? — шутил Ткаченко.
— Дойду.
— А если Менщик велит тебя сказнить?
— За что?
— А так. Велит сказнить и… шабаш!
— Сбегу от него и прямо к Нахимову… Так, мол, и так… Как он решит…
Матросы смеялись.
Когда убрали бак, Ткаченко разрезал два арбуза на десять частей, и вся артель съела по куску; затем все разошлись и кое-где прилегли заснуть до боцманского свистка.
Ткаченко поговорил несколько минут со своим приятелем Бугаем и с Маркушкой, и скоро матроса потянуло ко сну.
И он прилег около орудия.
Захотелось соснуть после обеда и Бугаю.
И он сказал Маркушке:
— Валим домой… на стройку батареи… Там я сосну, и ты отдохни… И твой тятька хочет спать…
— Это Бугай верно говорит. Через склянку разбудят…
Маркушка просил остаться. Он не помешает отцу. Он походит здесь и посмотрит, как на «баксионе».
— Очень занятно. Дозвольте, тятенька!
— Ну что ж… Погляди… Ишь любопытная егоза! Да смотри не опоздай на работу, землекоп!.. Пока прощай, Маркушка! А завтра приходи к обеду.
— Не опоздаю… завтра прибегу в обед! — проговорил Маркушка.
И, засунув в рот два последние леденца, пошел по бастиону и разглядывал все, что его интересовало.
А смышленого мальчика интересовало все.
Когда Маркушка отошел, Ткаченко остановил Бугая и сказал:
— Все под богом ходим… Придет он, пойдет на штурм, может, и убьет, а то бондировкой убьет.
— К чему ты гнешь, Игнат?
— А к тому, чтобы поберег сироту… Маркушку, пока он войдет в понятие.
— Он и теперь в понятии… И будь спокоен… Маркушку поберегу.
— Спасибо, Бугай!
— Пока прощай, Игнашка.
Бугай вернулся на стройку. Там царила тишина. Усталые, все после обеда крепко спали на земле.
А Маркушка тем временем спустился вниз, обошел бастион, прошел по рву, увидал, где пороховой погреб и где лежат бомбы.
Кто-то указал на маленькие землянки, где жили офицеры.
Маркушка хотел уже идти на стройку, как из одной землянки вышел знакомый мичман, Михаил Михайлович Илимов.
Он весело окликнул Маркушку и спросил, зачем он здесь?
Маркушка объяснил, что «строит батарею», а в шабаш заходил к отцу, а теперь «бакцион» обглядывал.
— Любопытно?
— Очень даже, Михайла Михайлыч! — ответил Маркушка.
И после нескольких мгновений прибавил:
— Дозвольте просить вас, Михайла Михайлыч!
— Что тебе?
— Разрешите мне поступить на бакцион!
Молодой мичман вытаращил глаза.
— Да ты с ума сошел, Маркушка? Видно, не понимаешь, о чем просишь?..
— Очень даже понимаю, ваше благородие.
— Ведь тут, Маркушка, только теперь любопытно, а как придут союзники… да как начнут бомбардировать, могут убить тебя…
— Да что ж…
— Ты еще мальчик… Тебе рано воевать.
— Я заслужил бы, Михайла Михайлыч… В какую должность пристроите — буду стараться… Будьте добреньки…
— Не смей и думать… Лучше уезжай из Севастополя.
— Не поеду… Пока я рулевым… А ежели вы не определите на баксион, буду просить Нахимова. Он меня знает… Видит, что я, слава богу, не маленький…
Мичман смотрел на маленького, худенького, востроглазого мальчика с серьезным умным лицом и расхохотался.
— Что ж, просись… Только и Павел Степаныч не назначит… Поверь, Маркушка. Мальчиков на смерть не посылают… Вот услышишь, как будет бомбардировка, тогда и сам не захочешь сюда…
— Что ж, подожду бондировку, и ежели не испугаюсь… буду проситься…
— Какое же думаешь место?
— Какое угодно… Только, чтобы был в защитниках… Не оконфузю вас… Мало ли какое дело найдется и для мальчика.
— Хвалю за твою отвагу… Но мальчикам еще рано сражаться… Выбрось это из головы, пока мал… А как вырастешь… тогда другое дело… И ни у кого не просись… Ну, до свидания, Маркушка. Пока неприятеля нет, зайди ко мне… Я покажу всем такого мальчика!
Маркушка ушел с бастиона. Во всю дорогу он мечтал о том, как будет защищать Севастополь, и решил после первой же бомбардировки проситься на бастион.
Бугай спал и только делал гримасы, когда злые мухи бегали по его лицу, щекотали губы и нос.
Тогда Маркушка присел около «дяденьки» и, найдя камышовку, стал обмахивать ею лицо своего пестуна и друга, раздумывая о том, как решит «дяденька» насчет «баксиона».
Пробил колокол, и все поднялись. Через минуту принялись за работу.
К вечеру зашабашили.
На смену дневных рабочих на работу пришли ночные. Были зажжены смоляные факелы, разгонявшие мрак ночи, и рабочие рыли землю и насыпали ее. А матросы уже привезли орудия на сооружаемую батарею.
Усталые вернулись Бугай и Маркушка домой, напились чаю и легли спать.
Но прежде чем заснуть, Маркушка рассказал Бугаю об отказе мичмана и его намерении проситься у Нахимова.
— Не просись, Маркушка… Не будь глупым, не твое это дело! Вот ежели бы взрослых людей не было, потребуют и нас, стариков… А мальчонков грешно звать на войну… И напрашиваться нечего без нужды на смерть. Шорцу своего не показывай зря, Маркушка… И ничего хорошего нет, коли приходится людей убивать… Я с черкесами дрался… Видел, как люди друг друга убивают… И сам двух пристрелил… Ты думаешь, приятно?.. Небось собаку зря не убьешь, Маркушка!.. Не просись туда, куда тебя не зовут!.. А теперь спи, Маркушка!
ГЛАВА V
I
Это первое бомбардирование Севастополя было тем ужасным крещением людей страданиями и смертью, которое словно бы предупреждало о том, каковы будут последующие бомбардирования, когда осадные укрепления подвинутся еще ближе к нашим, станут вырывать по тысяче человек в день и дадут полуразрушенному Севастополю кличку «многострадального».
Четвертого октября союзные батареи, обложившие кольцом наши, были готовы, и все предвещало, что на другой день будет бомбардировка.
Армия Меншикова по-прежнему стояла на Северной стороне. Гарнизон Севастополя был достаточен для прикрытия бастионов и батарей. Но солдаты были без всякой защиты от ядер и бомб, «так как в первую бомбардировку еще не было сделано ни блиндажей, ни закрытых путей для сообщения между бастионами».
Раннее утро пятого октября было пасмурное, и стоял такой туман, что не было видно в нескольких шагах.
Но в шестом часу утра стало проясняться. Туман таял.
Загрохотали выстрелы с ста двадцати орудий союзников, и в ту же минуту стали отвечать наши бастионы и батареи. Снаряды осыпали наших: все, кроме прислуги при орудиях и офицеров, старались скрыться от ядер и бомб, а скрыться было некуда.
По счастию, начальство догадалось отвести солдат прикрытия в ближайшие улицы города. Там опасность сравнительно была меньшая.
